Заметки по прочтении книг Е. Гайдара "Государство и эволюция" и "Аномалии экономического роста"
Нормальная и "аномальная" индустриализации
Этой теме посвящена вторая из упомянутых книг Гайдара - "Аномалии экономического роста". В ней автор анализирует экономический рост России на основе современных теорий, различающих три основные стадии экономического развития. Традиционного, или аграрного, общества, когда в экономике преобладает сельское хозяйство. Стадию индустриального развития. И, наконец, стадию современного постиндустриального роста, которая характеризуется, как определяет автор, тем, что долгосрочные темпы роста производства устойчиво превышают рост населения. Поскольку книга в конечном счете нацелена опять же на анализ российских проблем, в центре ее - характеристика особенностей именно второй, индустриальной стадии.
Исторический опыт различных стран показывает, что самым опасным является этап ранней индустриализации, его сопровождают рост неравенства доходов населения, классовые конфликты, обостряется борьба вокруг землепользования. Именно на этой основе и возник Марксов анализ. "Марксова картина" мира не беспочвенна и не бессмысленна, - пишет автор. - Маркс принял за долгосрочную, универсальную тенденцию то, что оказалось детской болезнью капиталистического развития, хотя болезнью опасной, чреватой серьезными осложнениями".
И действительно, ранний этап индустриального роста чреват социальными кризисами, революциями, насильственной ломкой сложившихся устоев. Если правящей верхушке удается благополучно миновать бурные течения и подводные рифы такого периода, сохранив устойчивость рыночных институтов, дальнейший рост сам снижает сложившееся напряжение, создавая материальную основу и механизмы, в том числе государственные, для решения экономических и социальных конфликтов. Этот же период подготавливает условия и для перехода на постиндустриальную стадию.
Если же происходит радикальная ломка всего и вся - революция, то страна может встать (как и произошло в России) на иную траекторию индустриализации - социалистическую. А она, увы, в силу ряда причин не позволяет перейти к нормальному постиндустриальному росту. Каковы же эти причины? Не будем подробно пересказывать тот серьезный анализ социалистической индустриализации, начатой в России с принятием первого пятилетнего плана, который приводит в книге Гайдар. Но вот что важно и что подчеркивает автор. В начале индустриализации складывается система административного регулирования, заменяющая рыночный механизм и способствующая решению главной проблемы роста - мобилизации накопления. Благодаря этой системе "масштабы национального накопления, - пишет Гайдар, - перестают зависеть от трудноуправляе мых параметров - частных сбережений и инвестиций... Формирующая ся предельно высокая, долгосрочная, устойчивая норма национальных сбережений позволяет обеспечить индустриальный рывок, резко повысить темпы экономического роста".
Так оно и было, и именно это привлекало внимание мира к "советскому чуду".
Однако сами методы мобилизации сбережений и их использования таили в себе зародыши будущих "аномалий" роста. Началу индустриализации всюду в капиталистических странах предшествовала аграрная революция, способствовавшая росту производства и производительности труда сельскохозяйственного населения.
Социалистическая же индустриализация, напротив, началась с разорения сельского хозяйства - быстрой и повсеместной коллективизации. Последствия этого шага мы ощущаем по сей день. Не говоря уже о раскулачивании, которое привело к уничтожению целого культурного слоя в деревне, умевшего плодотворно хозяйствовать на земле. Коллективизация сопровождалась тотальным перераспределением ресурсов из сельского хозяйства в промышленный сектор. Массовый перелив рабочей силы из деревни в города происходил под угрозой голода, репрессий и низкой оплаты труда оставшихся в деревне.
Результат - первая "аномалия роста": расхождение траекторий развития промышленности и сельского хозяйства, рост дефицита продовольствия, стагнация, застой деревенской жизни и постепенно увеличивающийся импорт продовольствия. Уже к началу 60-х годов начинается массовая закупка зерна за границей. Сельское хозяйство превращается в отрасль, в которую, как в бездонную яму, начинают уходить растущие государственные вложения. Начало 60-х годов, пишет Гайдар, - это время, когда вместо экономических преимуществ, полученных вначале путем огромного изъятия ресурсов из аграрного сектора, перед страной встает "жесткая необходимость расплачиваться за формы и масштабы этого изъятия".
Другая серьезная "аномалия" социалистической индустриализации заключалась в ее неэкономичности, в растущей растрате, казалось бы, неисчерпаемых естественных ресурсов страны. Хронически увеличивались ресурсоемкость и энергоемкость производства. А причина одна. В отсутствии истинно рыночных механизмов, позволявших отбирать те проекты и развивать те отрасли, которые бы ориентировали на эффективное использование ресурсов, подталкивали к росту производительности труда и снижению капиталоемкости и материалоемкости.
Индустриализация в СССР шла, не считаясь с затратами. Во всех развитых странах еще в первой четверти ХХ века прекратился рост капиталоемкости продукции, а вместе с тем и опережающее развитие отраслей группы А - для производства средств производства. В нашей же стране затраты капитала на единицу продукции (как и прочих ресурсов) продолжали неуклонно возрастать. И тому наглядное подтверждение - увеличение энергоемкости продукции. А это, в свою очередь, означало все большую нагрузку на топливно-энергетический сектор, который начинает непомерно разбухать (еще и потому, что надо что-то экспортировать, чтобы оплачивать импорт продовольствия). Социалистическая индустриализация (вслед за сельским хозяйством) начинает нещадно эксплуатировать природные ресурсы.
В 70-е годы нам повезло. Были открыты богатые месторождения нефти, а мировой нефтяной кризис вызвал повышение цен на нефть. В стране появились дополнительные ресурсы, чтобы несколько обновить устаревшее оборудование, увеличить импорт продовольствия и товаров широкого потребления. Но модель развития осталась прежней.
И, наконец, третья "аномалия" - неуклонный рост военной нагрузки на экономику. По приводимым в книге оценкам доля военных расходов в валовом внутреннем продукте - ВВП СССР в 1980 году составляла от 14 до 16 процентов (в США - около 6 процентов).
В итоге произошло то, что и должно было произойти: в 80-е годы обнаруживаются все признаки исчерпания модели роста на основе социалистической индустриализации. Добыча нефти начала падать, что неминуемо означало исчерпание финансовых ресурсов для дальнейшего роста. Кризис становился неизбежен. Все внешние признаки кризиса (а для всех людей - это прежде всего пустые прилавки) читателю знакомы, и нет нужды их перечислять. Было ясно одно: кризис нельзя преодолеть латанием старой системы либо частичной перестройкой отдельных ее звеньев. Всякие попытки подобного рода (наиболее серьезной была так называемая косыгинская реформа) эффекта не давали. Требовался возврат на ту траекторию роста экономики, по которой пошли развитые страны, - на траекторию рыночного капиталистического развития.
Так был дан старт рыночным реформам, который положил начало мучительному переходному периоду от экономики старого образца к капиталистической рыночной экономике западного типа, особенности которой наши реформаторы в начале пути не всегда хорошо представляли, а порой и неверно интерпретировали.
Каков он - современный капитализм?
Вот вопрос, волнующий многих, особенно тех, кому долго внушали, что капитализм - это строй, который не несет ему ничего хорошего. Кстати, на нынешней стадии "развития капитализма в России" подобные доводы не лишены оснований. Глубокий кризис нашей экономики, безработица, снижение уровня жизни большинства населения, криминальный беспредел, становление богатой финансово-промышленной олигархии, ее сращивание с властными органами - сегодня, к сожалению, реалии нашей жизни.
Но значит ли это, что нас звали в такую жизнь? Явно нет. Все это говорит лишь о том, что власть закона должна усиливаться, а законотворчество - создавать подлинно цивилизованные рамки, которые сделают рыночный механизм эффективным. А главное - должно реформироваться само государство. Тому пример - современные экономические системы индустриально развитых стран.
Автор обозреваемых книг не склонен идеализировать сложившуюся в итоге исторического развития западную систему. Но при всех своих изъянах, пишет он, все же именно она доказала свою эффективность, свою внутреннюю способность к саморазвитию и реформированию. Да, отмечает Гайдар, на рубеже XIX и ХХ столетий эта система тоже пережила жестокий кризис. Но то был не кризис рыночных производственных отношений, как думал Маркс, это был кризис чрезмерных ожиданий от технического прогресса, не сумевшего избавить общество от бедности и безработицы. "В конце XIX - начале ХХ века Запад пережил мучительную мутацию, но вышел из нее живым и здоровым. "Закат Европы", о котором так много говорили фашисты и коммунисты (а также свободные европейские интеллектуалы), не состоялся".
Какой капитализм и какое рыночное хозяйство возникли в результате этой "мутации"? Подлинно системный кризис капиталистическая экономика прежнего типа ("классический капитализм") пережила в 1929-1933 годах, в период глубочайшего и самого длительного производственного спада и краха всех финансовых институтов, вызвавших самую жестокую и продолжительную безработицу. Сначала в США благодаря реформам Рузвельта, затем в европейских странах - в основном после разрушительных итогов второй мировой войны - произошло существенное реформирование старой капиталистической системы и того рыночного механизма, который был ее двигателем. Экономическое чудо свершилось не без влияния новой идеологии государственного вмешательства в экономическую жизнь, выразителем которой стал Джон Мейнард Кейнс (см. "Наука и жизнь" №№ 11 и 12, 1997 г.). Многие отрицательные эффекты рыночного механизма, особенно в социальной сфере, были поставлены под контроль государства. Государство взяло на себя ответственность за развитие различных сфер инфраструктуры и даже промышленного производства, - если требовалась поддержка каких-то важных для страны отраслей экономики.
Во всех развитых странах резко увеличилась доля общественного продукта, перераспределяемого через налоговую систему в пользу государства. Благодаря этому возросли государственные расходы: их доля в развитых странах сегодня колеблется от 35 процентов (США, Япония) до 50 процентов и выше в европейских государствах. Такие процессы Гайдар характеризует как "социализацию капитализма". Она проходила по двум направлениям. Первое. Были уничтожены юридические привилегии богатых слоев и социально-классовые перегородки. Созданы системы социальных гарантий в области медицины, образования, занятости, пенсий и пособий - за счет государственных расходов. Наконец, введена прогрессивная система налогообложения, в том числе налогов на наследство. И второе направление. Государство взяло на себя ответственность за проведение активной макроэкономической политики, используя для этого бюджет, денежно-кредитное управление и государственный сектор экономики.
"Социализация капитализма", по сути дела, означала, что современный капитализм превратился в смешанную экономическую систему, а так называемый свободный рынок - в рыночный механизм, поставленный под строгий контроль законов, охраняющих свободу конкуренции, обеспечивающих легитимность сделок, следящих за соблюдением прав и обязанностей участвующих в них сторон, защищающих интересы потребителей. В этом и есть смысл термина "цивилизованная рыночная система".
И тем не менее сложившиеся модели современной капиталистической экономики различны, как разнятся между собой и те рекомендации в экономической политике, которые предлагают представители разных теоретических направлений. Но, справедливо подчеркивает Гайдар, "и кейнсианцы, и монетаристы, и социально ориентированное государство, и "классическое рыночное", и либерально-консервативные и социал-демократические правительства на Западе - все это относится к одной глобальной традиции, которую они сумели сохранить, - к социально-экономическому пространству западного общества, основанного в любом случае на разделении власти и собственности, легитимности последней, на уважении прав человека... Войти в это пространство, прочно закрепиться в нем - вот наша задача. Тогда и поспорим о разных моделях".
Но спор о моделях разгорается уже сегодня, поскольку уже сегодня в России идет поиск своей модели смешанной экономики, вырастающей на фундаменте российской истории и российских традиций. В спорах о формировании нашей рыночной экономики сторонники разных подходов нередко обращаются, для подкрепления своих доводов, к международным сопоставлениям. В таких сопоставлениях важное место принадлежит доле государственных расходов (всех уровней власти, то есть центральных и местных) в валовом внутреннем продукте (ВВП) той или иной страны. Это, бесспорно, важнейший показатель "смешанности" современной рыночной экономики, хотя и не единственный, а порой и не самый важный. Вот здесь-то и проявляется определенная тенденциозность.
Идеологи радикальных рыночных реформ, решительного ухода государства из экономики, как правило, обращаются к опыту азиатских стран, недавно вставших на путь рыночной трансформации. Там доля государственных расходов в валовом национальном продукте низка, зато темпы роста высоки. (Так, Сингапур и Китай в 1993 году перераспределяли в распоряжение государства соответственно 18 и 16 процентов ВВП.) Сторонники более активного государственного вмешательства ссылаются на опыт стран со зрелыми рыночными структурами и высоким уровнем развития - прежде всего европейских, где доля государственных расходов в валовом внутреннем продукте достигает 50 и более процентов. (Для сравнения: в России сегодня этот показатель достигает примерно 35-40 процентов.)
Кому же нам подражать? Да никому! Просто Россия по мере вхождения в рыночную среду будет следовать некоторым общим историческим закономерностям, которые, кстати говоря, можно вывести на основании тех материалов, которые приводятся в книге. Это в первую очередь увеличение государственных расходов по мере повышения уровня экономического развития страны (он измеряется ростом валового внутреннего продукта на душу населения - ВВП). Любопытно поэтому посмотреть на таблицу, характеризующую такую закономерность. Цифры, приведенные в ней и охватывающие более столетия, говорят о том, что вместе с ростом ВВП на душу населения увеличивалась и доля государственных расходов.
И тем не менее, несмотря на общую тенденцию к росту доли государственных расходов, этот рост не мог быть одинаковым для всех стран. Совершенно очевидно, что каждая из них торила свой путь в смешанную экономику - в зависимости от исторических традиций, политических особенностей, от преобладания в обществе реформистских или консервативных настроений, в силу победы тех или иных партий и политических сил. Как раз и об этом говорят приведенные в таблице данные. При однозначно позитивной связи между ростом государственных расходов (А) и индексом подушевого ВВП (В) само это соотношение развивалось не одинаково. В одних странах довольно умеренный рост душевого ВВП сопровождался почти скачкообразным ростом доли государственных расходов (Великобритания, Франция, США). В других - оба показателя увеличивались примерно равным образом (Германия, Италия). В Японии при колоссальном росте ВВП на душу населения рост доли государственных расходов был наименьшим.
Следующая закономерность состоит в том, что в рыночной экономике никто не может по своему хотению установить некую произвольную цифру, характеризующую долю государственного перераспределения национального продукта. У нее может быть не только нижний, но и верхний предел возможностей. Нижний зависит от уровня развития страны. Чем беднее страна, тем меньше она может себе позволить государственных расходов. Но с ростом этого уровня, как мы уже видели, растут и возможности для перераспределения (увеличиваются социальные расходы, затраты на образование, медицину, науку и т. п.).
Однако рост государственных расходов одновременно означает и увеличение финансовых потребностей государства. Они удовлетворяются налоговыми поступлениями и растущими объемами государственных займов, цель которых - покрыть государственный дефицит. Но тот и другой способ покрытия государственных расходов начинает со временем отрицательно воздействовать на процессы воспроизводства.
Конечно, на основе цифровых данных трудно сказать, где "предел" роста налогового бремени. В одних странах население мирится с 50-процентным изъятием доходов, в других, как это было в США, 30 процентов налога вызвали широкий протест, получивший название "налогового бунта". Именно он вдохновил рост консервативных идей в обществе и способствовал консервативным реформам Рейгана в 80-х годах. Этот предел, видимо, представляет собой вектор воздействия множества факторов - как экономического, так и политического толка. Среди экономических важное значение имеет, например, характер государственных расходов: в какой мере они через трансфертные выплаты и социальные расходы возвращаются основной массе налогоплательщиков. Например, в США значительную часть государственных расходов поглощали военные расходы, а следовательно, представляли собой чистое изъятие из доходов населения. И этот факт служит одним из объяснений того, почему этот "предел" в США был ниже, чем в европейских странах.
Рост налогового бремени проявляет себя отрицательно двояко: непосредственно влияя на экономические мотивы и стимулы предпринимателя и опосредованно воздействуя на воспроизводство, тормозя его экономически. О том, что рост налогового бремени достиг своего предела, сигнализируют многие явления, например, снижение нормы сбережений, рост теневой экономики, увеличение групп населения, предпочитающих жить на государственные пособия, а не на доходы, облагаемые налогами, и т. п. И в таких условиях абсолютно исключено дальнейшее повышение налогов в качестве источника роста государственных расходов. Это совершенно очевидно. "Общество, пытающееся перешагнуть верхнюю границу налоговых изъятий, столкнется с параличом стимулов, связанных с частным предпринимательством и инвестициями, при выходе же за нижнюю границу ему грозит долгосрочная социальная нестабильность, также парализующая экономический рост. В этих границах уровень государственной нагрузки на экономику - важнейший предмет внутренней экономико-политической борьбы в современном обществе", - читаем в книге Гайдара "Аномалии экономического роста".
Проиллюстрировать этот общий вывод можно историей того, как менялась "государственная нагрузка" в индустриально развитых странах на протяжении всего послевоенного периода. Так, в 50-70-х годах, унаследовавших мощный импульс послевоенного восстановления и отличавшихся подъемом демократического движения, государства - особенно в Европе - принимали самое активное участие в создании современной системы социального обеспечения, в увеличении затрат на образование и здравоохранение, на освоение новых технологий и развитие ряда капиталоемких и наукоемких отраслей производства. В эти же годы возник обширный государственный сектор экономики: государственные расходы росли опережающими темпами, так что их доля в ВВП быстро увеличивалась.
Очевидно, что такая реформистская модель - при всех ее национальных и партийных различиях - могла сложиться прежде всего при высоких темпах экономического роста, повышении производительности труда, при неуклонном улучшении показателей эффективности производства (снижение капиталоемкости и материалоемкости) и, наконец, при низких издержках на энергетические и сырьевые ресурсы. Быстро увеличивался объем валового национального продукта, росло и его массовое потребление. Все это происходило на фоне роста доходов государства и притом без ущерба для прибыли и накопления капитала. Более того, это создавало предпосылки для высоких темпов дальнейшего развития.
Однако экономика - особа серьезная и довольно капризная. Такой бурный рост перераспределительной деятельности государства не мог со временем не отразиться отрицательным образом на эффективности и подъеме экономики.
Государственный сектор, созданный, как уже говорилось, во многих странах для решения технических, структурных, социальных проблем и успешно справившийся с решением многих из них, со временем начал утрачивать свой динамизм и эффективность. Причин тому несколько - особая политика цен, монопольное положение, отсутствие достаточных стимулов к модернизации и т. д.
В конце 70-х - начале 80-х годов в большинстве капиталистических стран - в Великобритании, США, ФРГ, Японии - к власти приходят консервативные партии, провозгласившие курс на ограничение социальных и экономических функций государства, призвавшие сделать упор на рыночные силы экономики, на повышение ее эффективности и конкурентоспособности. Были предприняты серьезные меры по перестройке системы взаимоотношений между государством и частнокапиталистическим предпринимательством. Изменилось соотношение между централизованным и рыночным регулированием, да и само централизованное (государственное) регулирование основательно перестроилось.
Конкуренция, рынок, частнокапиталистические элементы планирования получили приоритетное значение, хотя при этом государство сохранило за собой роль дирижера в стратегии развития и росте конкурентоспособности своей страны. Консервативные реформы 80-90-х годов не привели к заметному снижению доли внутреннего национального продукта (ВВП), получаемой государством в виде налогов и перераспределяемой правительствами индустриально развитых стран. Но были приняты меры жесткой экономии и рационализации государственных расходов, налоговых систем, и это замедлило темпы их роста. Тем самым удалось осуществить сложнейшую задачу: привести в соответствие темпы роста экономики в целом и роста государственных расходов, а это в свою очередь способствовало относительной стабильности налогообложения.
Таким образом, была подтверждена гипотеза о том, что для каждой страны существует свой оптимальный уровень государственных расходов, стимулирующих экономический рост, создающих для этого благоприятные условия. Расходы на инфраструктуру, на повышение качества рабочей силы, на науку не только помогают расширить объем спроса, но и обеспечивают социальную стабильность в стране. Однако превышение этого уровня государственных расходов, питаемых налогами, займами (а самое худшее - если продукцией печатного станка), может стать большим тормозом экономического роста - ведь сидеть на щедром пособии порой выгоднее, чем трудиться и платить налоги. Правда, это не наш случай.
***
Какой должна быть оптимальная доля государственных расходов в России - судить пока трудно. В условиях глубокого спада и плохой собираемости налогов правительство по-прежнему стремится выжать максимум возможного из экономики и населения. Хотя именно высокие налоги препятствуют экономическому росту и началу инвестиционного процесса. И в то же время этот "максимум возможного" весьма далек от того, что должно иметь государство, чтобы выполнить многочисленные свои обязанности (подстегиваемые к тому же лоббированием интересов различных групп) в социальной и военной сферах, а также для стимулирования инвестиционного процесса в стране.
Сегодня Россия все еще на распутье. Ее экономика и государственное устройство переживают переходный период от ломки старого к созданию нового. Вокруг новых институтов власти, отношений собственности, новых форм предпринимательства, роли государства в экономике, вокруг бюджета разворачивается острая борьба разнонаправленных интересов - интересов реформаторов и консерваторов, старой номенклатуры и новой бюрократии, финансовой и промышленной олигархии, откровенно криминальных структур. До цивилизованного рынка, регулируемого цивилизованным демократическим государством, еще далеко. "К сожалению, - отмечает Гайдар, - сочетание имперской риторики, экономического авантюризма и крупномасштабного воровства имеет шансы стать определяющим фактором российской действительности". И все же если нашу страну не удастся вернуть в лоно тоталитаризма, если правительство реформаторов сумеет обуздать криминал и коррупцию, то дальнейшее развитие России будет развитием смешанной экономической системы.
Какую модель "смешанности" предложит в конечном счете наша российская история, предсказать трудно. Очевидно, что путь к эффективной смешанной экономике будет тернист и долог. Государство - и в силу традиций, и вследствие глубокой деформированности производственной структуры, и по причине трудностей переходного периода - видимо, будет играть в нашей модели более весомую роль, нежели в азиатских странах или в США. Мне представляется, что развитие России, скорее всего, будет напоминать становление послевоенной экономической системы в ФРГ или во Франции. При этом, конечно же, должны произойти колоссальные изменения как в самих функциях государства, так и в институтах государственной экономической политики.
Государство еще долго не сможет полностью уйти из производственной сферы, которая нуждается в разумной промышленной политике. Снизив со временем налоги, государство должно сосредоточить свою деятельность (кроме обороны и помощи отдельным отраслям) на социальной сфере, на развитии инфраструктуры, поддержке образования и фундаментальной науки. А это означает, что необходимо перестроить всю систему управления хозяйством и максимально сократить бюрократический аппарат (который пока что продолжает разрастаться). А правительство должно, в конце концов, овладеть как инструментами макроэкономической политики, обеспечивающей стабильное развитие экономики без инфляции и спадов производства, так и рычагами воздействия на структуру экономики и темпы ее роста.
Это и будет подлинным выходом из того глубокого системного кризиса, в котором оказалась экономика России.
