На полях древней псалтыри, - а она хранится в Рязанском историко-архитектурном музее-заповеднике, - неведомый писец оставил для потомков запись о том, что в 1095 году "заложен бысть град Переславль Резанский (именно так в оригинале. - Прим. И. Г.) около церкви святого Николы Старого на озере Быстрь", то есть Быстрое.
Люди, возможно, поселились здесь гораздо раньше, но лишь в начале XI века возвели боевую крепость - "город" - с бревенчатыми высокими стенами и дозорными башнями. Место выбрали удачное и удивительно красивое. Высокий холм, с которого просматривались окрестные дали, с трех сторон окаймленный реками Лыбедью и Трубежем, сам по себе оберегал живущих на нем. Когда создавали крепость, с четвертой стороны насыпали мощный земляной вал с глубоким рвом на подступах. Голубые чаши озер Быстрого и Карасева, сиявшие посередине холма, служили надежным источником питьевой воды.
После того как в 1237 году Старая Рязань пала под натиском татаро-монгольских полчищ и постепенно пришла в упадок, Переяславль взял на себя роль стольного города Рязанского княжества, и уже с тех пор его нередко называли просто Рязанью. Жизнь была беспокойной и тревожной: земли, граничащие с Диким полем, первыми принимали удары опустошительных набегов то ногайских орд, то войск татарских ханов. Да и междоусобицы князей нередко заставляли жестоко расплачиваться ни в чем не повинных жителей.
Одним из самых известных в истории рязанских князей был самолюбивый и воинственный Олег Иванович (1350-1402). Он стремился укрепить свой удел, стараясь уберечь его от вторжений ордынцев, и в то же время активно сопротивлялся попыткам Москвы распространить свое влияние на рязанские земли. Находясь "между двух огней", Олег лавировал, чутко улавливая изменения в политической обстановке: то склонялся к союзу с Москвой, то искал поддержки у могущественной Орды. Но его княжеству доставалось и от тех, и от других.
Так, в 1377 году, говорится в летописи, "татарове взяша град Переславль Резанский, а князь Олег из рук убежаща изстрелян". На следующий год татары во время очередного набега получили сокрушительный отпор на реке Воже от московского войска. Ратники Олега в битве не участвовали. Но когда темник Мамай, разъяренный позорным поражением своих воинов, с огромным войском вторгся на Русь, он безжалостно выжигал попадавшиеся на пути рязанские городки и села, истреблял жителей. "А князь великий Олег, - рассказывает "Повесть о битве на реке Воже", - не приготовился бе и не стал противу их на бой, но выбежал из своея земля, а град свой поверже и пребежа за Оку-реку". Татары разграбили Переяславль и обратили в пепел.
В 1380 году Мамай вновь двинулся карательным походом на Русь. Олег, стремясь обезопасить свое княжество, поспешил послать к нему сына с богатыми дарами и выразил готовность стать ханским "данником" и союзником. Но просчитался. Мамай в жестокой сече на Куликовом поле был разбит, и Олегу вновь пришлось бежать из Переяславля, спасаясь на этот раз от гнева московского князя Дмитрия. Едва он вернулся в 1382 году в свою столицу на условиях невыгодного для него договора с Москвой, как узнал, что к границе Руси приближается войско во главе с новым ханом, Тохтамышем.
Понимая, что Дмитрию на этот раз трудно собрать такие же силы, как на Дону, Олег счел момент подходящим для реванша. Сам встретил в степи хана, услужливо предложил ему указать удобную переправу на Оке и отвел татар подальше от границ своей "отчины". Тохтамыш и впрямь, внезапно обрушившись на Москву, без труда сломил сопротивление ее защитников и сжег город. Но назад двинулся прямым путем через Рязанские земли, беспощадно их опустошая. "Князь же Олег Рязанский то видев и побеже", - сообщает "Повесть о нашествии Тохтамыша". И вновь заполыхали стены Переяславля. Князь Дмитрий, спешивший с подмогой к Москве, увидел вместо заботливо создаваемой столицы разоренное пепелище, а узнав об измене Олега, послал на него свою рать: "Олег же во множе дружине едва утече, а землю его Рязанскую до останка взяша и пусту сотвориша - пуще ему бысть и татарския рати". Лишь брак сына Олега, Федора, и дочери Дмитрия, Софьи, заключенный по инициативе Сергия Радонежского, принес наконец переяславцам недолгую передышку.
Московский князь Иван III смотрел на Переяславль уже как на собственный удел. Рязанский княжич Василий Иванович, с восьми лет оставшийся без отца, рос в московских теремах вместе с Иваном, сдружился с ним и был повенчан с его сестрой Анной. Когда супруги обосновались в Переяславле, город, едва успевавший отстраиваться после очередных погромов и пожаров, не мог похвастаться ни богатством, ни архитектурной изысканностью. А вот природа здесь была щедрой и благодатной.
Княжеская чета принесла в Переяславль московские нравы и вкусы. Под заботливым надзором княгини Анны работала золотошвейная мастерская. Городскому Успенскому собору Анна подарила расшитую шелками и серебром пелену "Евхаристия" (по легенде, в этой работе есть и княгинин труд). В Переяславском кремле поднялся каменный Архангельский собор. Искусствоведы отмечают, что звездчатый узор поливных плиток, которыми выложен пол собора, явно повторяет узор плиток Архангельского собора Москвы.
В начале XVI века последний рязанский князь, Иван Иванович, попытался вернуть своей земле ее былую независимость. Искал, по слухам, поддержки у крымского хана Махмет-Гирея, намеревался жениться на его дочери и в союзе с ним противостоять Москве. Но сын Ивана III, Василий, решительно пресек эти происки. Летопись за 1516 год сообщает: "Toe же зимы поймал князь великий Василий Иванович князя Ивана Ивановича рязанского, а Рязань всю за себя взял". Теперь в бывших княжеских теремах на Переяславском холме распоряжались московские наместники.
На месте центральной деревянной Глебовской башни возвели мощную каменную цитадель. В 1521 году хан Махмет-Гирей врасплох напал на Русь. Великий князь Василий не успел собрать войско и, чтобы спасти русское государство от окончательного разорения, пообещал стать данником Крыма, дав о том соответствующую грамоту. Хан подступил к Переяславлю Рязанскому, требуя от воеводы Ивана Хабара Симского провианта и дани. Положение осложнялось тем, что князь Иван Иванович, воспользовавшись царившей в Москве суматохой, сбежал из заточения и пробирался к Переяславлю, надеясь с помощью хана и своих сторонников вернуть себе "отчину". Переяславский воевода не утратил самообладания. Он заявил, что выполнит требования татар лишь в том случае, если сам увидит Васильеву грамоту, но при этом категорически отказался явиться в ханский шатер. А когда татарские послы передали ему в воротах заветный свиток, с Глебовской башни вдруг дружно грянули залпы установленных там пушек (переяславской артиллерией распоряжался состоявший на русской службе немец Иоганн Иордан).
Не ожидавшие такого татары обратились в бегство. Грамота осталась у Симского. Немецкий дипломат С. Герберштейн, пять лет спустя приехавший в Москву, писал, будто великий князь сердито попенял воеводе за его самоуправство. Но это был ложный слух, распространяемый ради интересов высшей политики. А вот памятная доска на колокольне, установленной позже на месте Глебовской башни, гласит, что Симскому за спасение города и "чести Московского князя" пожаловали "сан боярина и внесли заслуги его в книги разрядные на память векам".
Во времена Ивана Грозного, в 1564 году, новый крымский хан Девлет-Гирей, воспользовавшись неудачами русских в Ливонской войне, двинулся с 60-ю тысячами воинов к Переяславлю. Рассчитывать на помощь царских войск горожанам не приходилось. Но в ту пору неподалеку в своем имении находился А. Д. Басманов, один из самых опытных и удачливых государевых военачальников. Он быстро собрал и вооружил ополчение и затворился вместе с сыном Федором в крепости. Превосход ство сил противника Басманова не устрашило (в 1555 году при Судьбищах он с отрядом в 6-7 тысяч человек успешно сдерживал натиск войска Девлет-Гирея, почти в десять раз превосходившего силы русских). Хану имя Басманова было памятно, и после безуспешной попытки штурма он предпочел отступить. Грозный послал к Басмановым придворного с милостивым словом и наградными золотыми. Однако многочисленные заслуги не спасли воеводу: гневливый и подозрительный владыка расправился с ним в 1570 году.
В XVI-XVII веках город постепенно разрастался. За речкой Лыбедью, ближе к ее слиянию с Трубежем, возникла дворцовая Рыбацкая слобода. А напротив проездной Рязанской башни организовался большой торг, удовлетворявший потребности города-крепости, окружавших его посадов и ближних селений. Среди почти полутора сотен лавок и прилавков, предлагавших съестные и хозяйственные товары, был отдельный "луковый ряд". Недаром иностранцы, приезжавшие на Русь, удивлялись тому, как много русские едят лука, используя его чуть ли не во всех блюдах. За торговыми рядами шли многочисленные кузницы. С пирогами же, калачами и прочей соблазнительной снедью предприимчивые торговцы располагались у всех мостов, ведущих в город. В самой крепости у Рязанских ворот тоже был торг.
Характерно, что ремеслами и торговлей в то время занимались в основном "по совместительству" служилые люди, о чем повествуют рязанские платежные книги 1594-1597 годов: "В городе ж в Переславле у Резанских ворот лавки и прилавки и анбары с разными товары, а в них торгуют пушкари, и затинщики, и стрельцы, и воротники, и казенные сторожи, и ямщики, и дворники, и из сел крестьяне <...> И всего в Переславле внутри города 74 лавки, да 6 прилавков, да 4 анбара". Тон в торговле задавали "дворники", то есть управители расположенных в кремле подворий местной и московской знати: Измайловых, Вердеревских, Коробьиных, Кудашевых, князей Татевых и т.д. Один из крупных торговых "анбаров" принадлежал Иевке Копылову, управителю усадьбы Г. В. Годунова - боярина и государева дворецкого.
Давно исчезло озеро Быстрое, на его месте появились улицы и дворы. Среди владельцев переяславских кремлевских усадеб в XVII веке числились князья Волконские, Воротынские, Голицыны, Дашковы, Кропоткины, Мышецкие, Одоевские, бояре М. И. Морозов и П. В. Шереметев и другие. Шереметев (по прозванию Большой) был одной из видных фигур царского двора. Начав карьеру рындой при царе Михаиле Романове, он служил и юному Петру I, считаясь одним из самых деловитых и преданных государственным интересам царедворцев. Шереметев участвовал в военных походах, исполнял "посольскую службу", воеводствовал в Смоленске, Казани, Новгороде, Тобольске. Во время пребывания в Москве его неизменно приглашали к царскому столу. Он "ведал" столицу во время отлучек царя Алексея Михайловича и его наследников Ивана и Петра.
Стоял в Рязанском кремле и терем К. П. Нарышкина, отца царицы Натальи, супруги царя Алексея Михайловича, а на Нижнем посаде, возле церкви Воскресения Сгонного, находилась усадьба ее брата Л. К. Нарышкина, возглавившего при Петре I Посольский приказ. Именитый купец Г. Д. Строганов имел усадьбу в кремле и две на посаде, там же стояли соляные амбары Строгановых. Это семейство славилось своими иконописными и золотошвейными мастерскими. Жена переяславского приказчика Строганова тоже была замечательной рукодельницей. Для Успенского рязанского собора она вышила шелками, серебром, золотом и жемчугом роскошную пелену, за что получила 80 рублей.
Летом 2006 года во время археологических раскопок в Рязанском кремле открылась часть одной из центральных улиц, которая вела от Глебовской проездной башни к противоположным воротам. Улица вымощена толстыми дубовыми плахами, по сторонам сохранились остатки чьих-то подворий. Деревянные мостовые, спасавшие жителей от непролазной весенней и осенней грязи, - характерная черта жизни древнего русского города. Обычно для этой цели служила сосна, в Переяславле же для уличных нужд использовали дуб - явление редкое, подтверждающее свидетельства иностранных путешественников, отмечавших природные богатства Рязанского края. Улица, относящаяся к концу XVI-XVII веку, усеяна скорлупками лесных орехов: горожане щелкали каленые орехи, отправляясь по делам или выходя в погожий вечер постоять у ворот да посудачить с соседями. Недаром на торгу за Лыбедью были, согласно писцовым книгам, "в орешном ряду полки, а на них торгуют ягоды, и яблоки, и орехи".
Среди бытовых предметов, найденных археологами, - фрагменты ключей и замков, детских игрушек, черепки глиняной посуды. Но основное внимание привлек носик-водослив старинного "рукомоя", сделанный из глины в виде головы барашка. Загнутые рожки, выпуклые, словно удивленные, глаза придают его симпатичной мордашке живое выражение. Голова барашка на "рукомое" не случайна. Этнограф XIX века А. Н. Афанасьев в своем труде "Поэтические воззрения славян на природу" рассказывал, что в фольклорном мировидении славян тяжелые облака, готовые пролиться дождем, ассоциировались с мохнатыми небесными баранами, овцами или козами. Недаром такие облака и сегодня называют барашками, а у болгар - овцами Ильи-пророка. В символике народных художественных переосмыслений образ барана связывался с представлением о льющейся воде.
А найденные археологами на небольшом пространстве раскопа шахматные фигурки (деревянная и костяная) говорят о том, что в городе процветали те же интеллектуальные игры, которыми увлекался царский двор. Царь Иван Грозный, как известно, любил шахматы и скончался за шахматной доской. Играл в них и Борис Годунов. Видимо, столичная знать, обосновавшаяся в Переяславле, и привезла с собой эту забаву.
Территория Рязанского кремля издревле была средоточием городской административной жизни. В XVI-VII веках здесь находился сменивший княжеские терема воеводский двор с хоромами в два этажа, хозяйственными службами и мыльней. Недалеко располагались приказная изба и зелейная палата, где хранились военные припасы. Приказ сыскных дел со слюдяными окнами и красивой печью из зеленых изразцов соединялся крытыми сенями с "колодничьей избой". Рядом за крепким дубовым частоколом скрывался тюремный "анбар", где содержались заключенные. Время от времени со скрипом отворялись тяжелые ворота и стражники гнали колодников к Трубежу за водой или на торг для сбора милостыни.
Среди арестантов порой оказывались люди именитые. Так, в 1595 году потомок старинного боярского рода Захарий Ляпунов стал "местничать" с Кикиным, не желая вместе с ним служить в Ельце, и уехал в свое рязанское поместье. По государеву указу переяславский воевода доставил Захария в оковах в город. И жители - кто с изумлением, а кто и со злорадством - наблюдали, как чересчур спесивого дворянина на площади отодрали батогами и отправили в острог.
А в 1611 году его брат, Прокопий, собирал здесь первое народное ополчение, намереваясь освободить Москву от поляков. Отсюда скакали во все стороны его гонцы с грамотами, призывавшими
жителей других городов идти на подмогу, спасать Русь. Выезжая в зените своей славы из ворот Глебовской башни на Московскую дорогу, Прокопий не ведал, что отправляется в последний путь. Ополченцы сначала успешно вели осаду Москвы, но, поддавшись на провокации польских агентов, убили своего вождя и бесславно разбежались...
В описи 1706 года времен Петра I указывалось, что и сохранившаяся крепость с разрушающейся Глебовской башней, и казенные строения - "все ветхо". И тем не менее деревянный воеводский двор и "канцелярии" простояли здесь до царствования Екатерины II.
До нашего времени дошли кремлевские постройки позднего времени. После того как в 1647 году страшный пожар опустошил кремль, назначенный в Рязань патриархом Никоном архиепископ Мисаил решил возвести здесь каменные владычные палаты. Но не успел окончить и первого этажа. Мисаил с таким ревностным усердием насильно загонял в православие рязанских татар и мордву, что инородцы, не дожидаясь результата своей жалобы, посланной царю, убили архиепископа во время его очередной миссионерской поездки.
Второй этаж палат достраивал сменивший Мисаила Иларион. В молодости он был самым близким, задушевным приятелем протопопа Аввакума. Но не устоял перед соблазном престижной карьеры. Умело лавируя в соответствии с меняющимся правительственным курсом, он сначала предал своих друзей, чтобы заручиться покровительством патриарха Никона, потом предал Никона и выступил главным обвинителем во время суда над ним, чтобы услужить царю. И стал первым рязанским митрополитом, имел вес при дворе, окружил себя роскошью. Но после того как в Переяславле выявили кружок молодых бунтарей, разбрасывавших "подметные листы" с резкой критикой светских и духовных властей (оказалось, что в кружок входили лица из окружения митрополита), что-то перевернулось в душе Илариона.
В пышных и сумрачных покоях недавно отстроенных епископских палат Иларион создавал свое "заветное писание". Несколько лет назад он безжалостно истязал сосланного в Переяславль любимого ученика Аввакума, юродивого Федора, в Москве во время суда над Аввакумом готов был кинуться с кулаками на бывшего друга; теперь же каялся, что провел всю жизнь "в суетах и злобах" и "многих зело оскорблял, озлоблял и соблазнял окаянным житием". Иларион просил царя и патриарха сложить с него высокий сан и отпустить простым монахом на родину в Нижегородский край. Но увидеть родные места ему было не суждено. Он скончался в Переяславле от апоплексического удара и был похоронен в Архангельском соборе.
В несколько приемов строился и рязанский Успенский собор. Артель, приглашенная митрополитом Павлом в 1684 году выстроить вместо обветшавшего древнего собора новый, едва одолела подклеты, да и то "худым мастерством". Павел слал жалобы в Москву, что мастера, "деньги забрав, работников не нанимают и сами беспрестанно пьянствуют". Преемник Павла митрополит Авраамий нашел другого зодчего, но с великим трудом возведенный собор, не дождавшись освящения, рухнул.
В 1693 году за работу взялся Яков Бухвостов, крепостной крестьянин окольничего (впоследствии боярина) М. Ю. Татищева. Хотя и при нем дело не обошлось без обрушений, но собор он завершил, смело сочетая впечатляющую величественность древнерусской архитектуры (его здание почти на 13 метров выше московского Успенского собора) с утонченной нарядностью нового стиля барокко. Высокий подклет собора представлял собой ажурную аркаду с подвесными гирьками, создавая впечатление, будто монолитная громада здания парит в воздухе. Богатейший декор из резного белого камня, нигде не повторяясь, радовал глаз переплетением виноградных лоз, трав, цветов, фруктов.
В деталях резьбы угадывался и религиозно-философский смысл, и одновременно художественная образность, свойственная народной поэтике. Мотивы виноградной лозы и яблони в христианстве связывались с представлением о райском саде. В то же время яблоко - это плод, которым змей-искуситель соблазнил Еву. Стилизованные "коробочки" граната означали христианскую соборность, а порой служили символами воскресения. И человек, искушенный в религиозных иносказаниях, читал на стенах собора наставление о том, что для достижения заветных райских врат должно избегать греховных соблазнов и строить жизнь по евангельским заветам. В народном же песенном творчестве яблоня соотносилась с женским началом, упоминалась в любовных и свадебных песнях.
"Виноградие" служило образом плодородия, достатка, счастья. Фольклористы отмечают, что еще в начале XX века на Русском Севере существовал обычай по праздникам приходить в дом с "величальным виноградием". Гости с порога начинали песню, прося позволения "в нову горницу зайти, на лавочку сесть да "виноградие" спеть, в дому хозяина припеть..." Гранат в дохристианских культурах разных народов считался знаком любви. А шести- и восьмилучевые цветы, включенные в декор собора, сходны с образами народной деревянной резьбы, символизирующими благодатный свет солнца.
В каменном "песнопении", разлитом по стенам собора и восторженно прославляющем красоту и щедрость природы, запечатлелась мечта о земном рае, о светлом гармоническом единении человека с природным окружением и себе подобными.
***
Для нынешних рязанцев Кремлевский холм - это излюбленное, заветное место, ведь отсюда начинался их город. На ежегодный летний праздник, который устраивает здесь историко-архитектурный музей-заповедник, приезжают даже из отдаленных районов области. Звуки духового оркестра сменяются гусельными напевами, плывут по лужайке хороводы, поблескивают на солнце кольчуги ладных витязей из военно-исторических клубов, ребятишки завороженно смотрят, как вертится гончарный круг и из-под рук их сверстника, направляемого мастером, возникает горлышко глиняного сосуда... И кажется, что прошлое встречается с настоящим, напоминая нам, что меняются лишь внешние условия быта, а душою мы - такие же русичи, как и жившие на этом холме много веков назад...
