Люди ещё в далёкие времена облюбовали холм на левом берегу реки Тезы и, не мудрствуя лукаво, нарекли поселение именем «Шуя» — так в древности называлась левая сторона. В XIV веке оно стало вотчиной одной из ветвей суздальских князей, получивших прозвание Шуйских. Князья Шуйские, отважные и своенравные, гордившиеся своей принадлежностью к Рюриковичам, сыграли заметную роль в русской истории. Может, потому и этот небольшой городок некогда пользовался известностью, а жизнь его тесно соприкасалась с важными вехами развития русского государства.
Иван Грозный князей Шуйских недолюбливал. На всю жизнь сохранил он горькие воспоминания об их самовластном регентстве во времена его сиротского детства. В 1548 году царь отдал Шую «в кормление» боярину И. Б. Голохвастову, строго наказав местным жителям: «И вы все люди того городка чтите его и слушайте, а он вас ведает и судит». Однако, готовя войска для Казанского похода, Иван, видимо, рассудил, что ополченцы охотней встанут под знамёна вождей, которых издавна привыкли чтить, и, как сообщает летопись, «передовому полку, воеводе князю Петру Ивановичу Шуйскому велел собиратися в Шуе». А учредив опричнину, Грозный вместе с другими известными городами забрал себе и Шую и не забывал заботиться о её развитии — жаловал земли под новые дворы, выгоны и пашни.
У Бориса Годунова, который при слабоумном царе Фёдоре Иоанновиче фактически стал правителем государства, были свои основания опасаться Шуйских. Неслучайно в 1587 году многие из них по обвинению в заговоре оказались в тюрьмах — Шуя стала местом заточения князей Дмитрия и Ивана Шуйских. Но, сумев поладить с Годуновым, они вскоре были выпущены на свободу. Их брат, Василий Шуйский, занимавший царский престол в 1606—1610 годах, оказал городу особенное внимание, пожаловал ему пространную уставную грамоту, в которой подробно был расписан порядок внутренней жизни и суда.
Шуя, как и многие русские города, не раз страдала от вражеских набегов, не раз рушились подожжённые неприятелем стены и башни деревянной крепости. До наших дней дошли лишь высокие валы, на которых некогда она стояла. Во времена польско-литовской интервенции Шуя хранила верность своему «родовому» царю Василию Шуйскому. Здесь собиралось ополчение для защиты Русской земли, сюда подходили отряды из Юрьевца, Балахны, Гороховца, Кинешмы и других мест.
В конце 1608 года сторонник Лжедимитрия II, Ф. К. Плещеев, пошёл карательным рейдом на непокорный город. Пала крепость, но шуяне отчаянно сопротивлялись, затворившись в своих укреплённых подворьях. Плещеев писал: «Мы их побили, и острог взяли, и посады Шуйские пожгли, и с мужиками, которые сели по дворам, билися с ними насмерть». Войско Плещеева, понёсшее большие потери, вынуждено было уйти за подмогой. Но в начале 1609 года ополченцы подстерегли и разгромили интервентов в селе Дунилове, причём в бою участвовали «лыжники и конные».
И впоследствии Шую не раз разоряли то поляки с литовцами, то казаки... Но иногда и свои оказывались не лучше ворогов.
ВXVII веке в Шуе было немало усадеб русской знати: бояр и князей Черкасских, князей Д. М. Пожарского, И. И. Шуйского, Г. С. Куракина, И. И. Гундорова, княгинь А. П. Скопиной-Шуйской и М. И. Борятинской и т.д. Большинство из них назывались «осадными дворами», поскольку представляли собой небольшие крепости, способные вести самостоятельную оборону.
Однако своим экономическим развитием город всецело был обязан оборотистому и предприимчивому мастеровому и купеческому люду. Шуйские купцы ездили с товарами в Москву, Архангельск, позже — в Петербург, добирались до Польши, путешествовали на восток, вели дела с иностранными торговыми фирмами. Шую знали в широких коммерческих кругах. Ещё в 1629 году писцовые книги рассказывали: «В Шуе ж на посаде двор гостин, а на нём две избы, <...> да на дворе есть лавки да сарай соляной, <...> те лавки и сараи поставлены на Государевы деньги, а торгуют де в тех лавках приезжие с разных городов торговые люди». Завели здесь свою соляную контору именитые купцы Строгановы. Значилась в Шуе и лавка английско-архангельской торговой компании.
Выгодно расположенный на пересечении водных и сухопутных путей городок мог бы соперничать с крупными торгово-промышленными центрами, если бы не пожары, с такой поразительной регулярностью и с таким ненасытным размахом то и дело опустошавшие его. Горожане, едва успевавшие отстраиваться на пепелищах, часто оказывались не в состоянии выплачивать положенные подати и налоги.
Город, словно заколдованный какой-то злой силой, то и дело выгорал дотла и этим обратил на себя внимание царя Михаила Романова. В 1638 году он прислал шуянам грозное предупреждение: «Которого посацкого человека или кузнеца небреженьем в Шуе на посаде пожар учинитца, и тому быть в большом наказании безо всякие пощады». Но через два года горожане уже извещали государя-батюшку об очередном бедствии, однако, укрывая своих сограждан от суровой расправы, с лукавым смирением ссылались на Божье попущение: «Волею Божиею погорело, государь, <...> 82 двора и осталось... достальных наших дворишков разломанных 40». (Всего же было 122 двора жилых и 32 «запустевших».) Шуяне плакались: «И от того, государь, пожару мы, сироты твои государевы, оскудели, пошли по миру скитатца с женишками и с детишками своими...»
Подобные письма продолжали читать и царь Алексей Михайлович, и Пётр I. Впрочем, иной раз иначе, как Божьей волей, такую напасть и объяснить было трудно. Не успели шуяне оправиться от разрушительной огненной стихии, разыгравшейся в 1766 году, как через четыре года пожар начался в праздничный Духов день, когда жители крестным ходом с пением и хоругвями ушли в дальний Троицкий монастырь. Внезапно на одной из центральных улиц вспыхнул дом священника Спасской церкви (предположительно от оставленной перед иконой свечи). Пока в монастыре шла литургия, огнём был уничтожен почти весь город. Даже застройка Шуи по новому генеральному плану (1770-е годы) не прекратила сих бедствий.
Шуйские документы XVII века рисуют колоритные сцены городской жизни.
Так, в 1621 году шуяне отписывали воеводе о бесчинствах целовальника Н. Лобова. Зажиточный крестьянин князя Д. М. Черкасского, он, чувствуя за собой силу, самоуправничал, как хотел: «В ночи пришёл тот Микитка с кабака пьян и вынял из тюрьмы сиделицу, разбойничью жонку Оксютку к себе на постелю. А сам он, Микитка, уснул пьян, и та жонка Оксютка у него из пазухи выняв ключи тюремные и выпустила из тюрьмы сидельцов, татей и разбойников, <... > а тюремной сторож Ивашко Подрез в ту пору сошёл к себе ужинать».
Нередко и местное духовенство проявляло себя неукротимым буйством. В 1640-е годы в окрестностях Шуи действовала разбойничья шайка. Она грабила и убивала проезжих, дерзко нападала на окраинные подворья. Воевода А. М. Мишуков с военным отрядом сумел выследить и схватить разбойников. К изумлению воеводы, их предводителем оказался некий Тит, сын священника из села Палех. По традиции он должен был наследовать приход отца, а пока промышлял на большой дороге.
Шуяне, не слишком-то стеснявшиеся утруждать государей челобитными по любым вопросам, нередко заставляли царей вникать во все подробности своего нехитрого быта. Вот несколько таких примеров.
Некий Гаврила Афанасьев сообщал царю Михаилу Романову, как сговорил себе в жёны дочь Ю. А. Сечугова Арину, «к свадьбе готовился, пиво варил и вино сидел, и всякой харч готовил, <...> и поезд весь собрал». Но поссорился с попом, вымогавшим неслыханные деньги за венчальную запись, и по его навету попал в тюрьму. Будущий тесть жениху-колоднику отказал наотрез. Однако Гаврилу более всего удручала даже не расстроившаяся свадьба, а то, что даром пропали деньги, потраченные на подарки невесте, которой он купил «ларец и зеркало, и белила, перстни и кресты, и мыла, и всякие рухляди рублёв на десять с полтиной». Гаврила просил царя вмешаться, хотя не вполне понятно, чего он добивался: чтобы состоялась свадьба или чтобы Сечугов выплатил ему убытки.
А скоморохи князей И. И. Шуйского и Д. М. Пожарского, в отсутствие хозяев ходившие с представлениями по округе, плакались, что в селе Дунилове их ограбил приказный А. М. Крюков: «Зазвав, запер нас в баню, а заперши, вымучил у нас сирот у Павлушки 7 рублёв, а у Федьки 25 рублёв, да Артюшкиных денег 5 рублёв». Видимо, княжьи скоморохи славились своими талантами и зарабатывали неплохо: в то время лошадь стоила от 2 до 8 рублей.
С ужасом сообщал царю Алексею Михайловичу посадский И. И. Лисин-Большой о том, что в его огород на межу с соседом подкинули «печёнова хлеба да калачей, да мёду». Он опасался, чтобы его не обвинили в чародействе и чтобы ему «в пени и в опале не быть».
Народ в Шуе жил на редкость трудолюбивый. С таким рвением он занимался различными ремёслами и промыслами, что воеводе И. И. Баркову в 1668 году пришлось огласить весьма курьёзный указ: чтобы «шуяне, посацкие люди в воскресные дни никакой работы не делали, приходили б к церкве Божией слушать божественного пения. А буде кто учнёт работу работать в воскресные дни, и его поимать, приводить в съезжую избу... да бить батоги». Сверх того виновный обязан был выплатить 2 рубля штрафа. Если и после этого он не чтил день отдыха, то штраф удваивался, а работягу, выдрав основательно кнутом, сажали на неделю в тюрьму.
Одним из самых древних местных промыслов считалось мыловарение. На Борисоглебскую ярмарку съезжались специально за шуйским мылом со всех концов Руси. И когда в XVIII веке городам присваивали гербы, то на шуйском решили изобразить «в красном поле брус мыла, означающий славные, находящиеся в городе мыльные заводы».
Много было здесь и кожевенных, и овчинно-шубных мастерских. Ещё при Петре I шуяне начали выполнять заказы на изготовление полушубков и рукавиц для армии, на поставку кожи для казённых нужд. Зажиточные мастера не только имели городскую артель, но и развозили материал по деревням, где на них работали крестьянские семьи. Во время Русско-турецкой войны 1877—1878 годов около 1200 швецов (то есть портных), работавших в Шуе и уезде, еженедельно поставляли в армию до 15 тысяч полушубков.
На Всероссийской выставке кустарной промышленности в 1902 году обратили на себя внимание изделия мещанина из Шуи В. Н. Фролова. Он с небольшой артелью шил полушубки для флота, снабжал ими далёкий Сахалин, торговал в Москве и Петербурге, вывозил крупные партии в Польшу (шкуры ездил закупать на Колывань, в Семипалатинск, Акмолинск). Годовая выручка его мастерской достигала почти 12 тысяч рублей. Ремесло было наследственным, семья занималась им более сорока лет.
Издавна Шуйско-Ивановский округ славился кустарным производством льняных тканей. Этим заинтересовался Пётр I. В 1720 году по его указу в соседнем с Шуей селе Кохме голландский мастер И. Тамес устроил первую полотняную мануфактуру. Часть денег дала казна, часть вложил сам Та-мес, остальное добавило «кумпанство» местного купечества. Шуяне быстро оценили выгоды нового предприятия, и в 1755 году купец Я. Игумнов открыл полотняную фабрику в самой Шуе. Ему покровительствовал Р. Л. Воронцов, став Владимирским наместником. По преданию, он приезжал в Шую, чтобы наблюдать за развитием фабричных дел. За Игумновым последовали Шиловы, Корниловы, Носовы, Холшевниковы, и к середине XIX века в Шуе работало 17 различных ткацких фабрик и 8 ситценабивных. И в наше время шуйские ткани и изделия из них, вырабатываемые местными предприятиями, высоко ценятся.
Шуя — древний центр иконописи. При первых Романовых шуйских иконописцев выписывали в Москву, в Оружейную палату, «для государевых дел». Своим искусством славилась иконописная мастерская шуйского Троицкого монастыря. Но многие мастера, жившие в городе, надолго отлучались из дома, странствуя по всей России в поисках заработка. Так, в грамоте, посланной шуянами царю Фёдору Алексеевичу, говорилось: «Ходили мы в ходьбу в украйные города иконы менять...» (слово «продавать» по отношению к святыням считалось неэтичным).
По документам известны такие, например, шуйские иконописные династии, как Зубковы и Болотовы. По преданию, Ф. И. Болотов ушёл в Палех, где передавал сельским «охотникам» секреты своего дивного ремесла. С этого и началась знаменитая палехская школа. Шуяне порой позволяли себе отступать от сложившихся строгих канонов иконописи. Об этом свидетельствует история образа шуйской Богоматери. В 1654 году по Руси прошло чумное поветрие. В Шуе за полтора месяца вымерла почти половина населения. Изнемогающие от страшной беды жители решили по обету сделать список иконы смоленской Богоматери. Но на иконе, которую создал один из лучших мастеров, Герасим Тихонов, сын Иконников, обнаружились расхождения с принятой традицией. Герасим объяснил это тем, что икона якобы сама соизволила чудесным образом изменить привычные очертания. Шуян это пояснение удовлетворило, тем более что эпидемия вскоре пошла на спад. И икону признали чудотворной.
В 1837 году наследник престола Александр Николаевич (будущий Александр II), путешествуя по России, посетил Шую, и жители поднесли ему список своей иконы. Высокий гость остановился в доме купца И. Д. Киселёва, которому на прощание подарил бриллиантовый перстень. Киселёвы были из числа самых влиятельных семейств в городе. Они славились благотворительностью, строили мосты через Тезу. Незадолго до приезда цесаревича освятили Крестовоздвиженскую церковь, пострадавшую от пожара и обновлённую на средства Киселёвых и фабрикантов Посылиных. Снаружи церковь была украшена лепниной, внутри богато расписана, резной иконостас работы Г. Чухнова отличался изяществом.
В Воскресенском соборе присутствующих поражал чеканный покров на престол, изготовленный из серебряной латуни, — дар московского фабриканта Сазикова. Покров изображал сцены из жизни Христа, обрамлённые узором из виноградных гроздьев, колосьев, цветов. А колокольня этого собора стала шуйской знаменитостью. Четырёхъярусная колокольня — одна из самых высоких в России. Её высота — 106 метров. Воскресенскую колокольню начал строить итальянский архитектор Марицелли, но на третьем ярусе она обрушилась. Завершил строительство талантливый самородок, крестьянин М. Савватеев.
До сих пор одно из самых красивых зданий в Шуе — больница, выстроенная в 1841 году братьями И. Д. и Д. Д. Киселёвыми: с колоннами, украшающими фасад, с комнатами, отделанными под мрамор, с узорными чугунными решётками на лестницах.
В XIX веке Шуя представляла собой город контрастов. В словаре Брокгауза и Ефрона говорится: «Шуя по внешнему благоустройству является лучшим уездным городом Владимирской губернии». Центральные улицы вымощены, рядом с внушительным Спасским храмом в итальянском вкусе красовались добротные каменные торговые ряды. До наших дней дошла затейливая водонапорная башня, поставленная купцом И. И. Поповым, а на базарной площади сохранился павильон уникальных весов, здесь товары взвешивали целыми подводами.
В 1840-е годы при уездном училище открыли воскресный рисовальный класс. А помещица Барсукова даже попыталась завести частный театр «в удовольствие шуйской публики». Но публика, состоявшая в основном из мещан и купцов, осталась равнодушной к храму Мельпомены, а кто-то из благочестивых обывателей и вовсе счёл это «богомерзким» делом. Через год театр прекратил своё существование.
И в то же время этот тихий, внешне ухоженный городок то и дело сотрясали бунты. Один из первых произошёл в 1823 году на фабрике Носовых. Мастеровой люд был ожесточён до крайности и тяжёлыми условиями труда, и нищенским существованием, и жестоким произволом своих хозяев.
Поэт К. Д. Бальмонт, уроженец деревни Гумнищи Шуйского уезда, в 1884 году был исключён из гимназии за то, что разделял революционные настроения, подспудно зревшие в городке и вылившиеся в конце 80-х годов в крупные стачки. В саду шуйского дома Бальмонтов (до сих пор сохранившегося на Садовой улице) он спрятал, закопав в землю, принадлежности для тайной типографии. Поступив в Московский университет, Бальмонт вновь поплатился за свои антиправительственные взгляды, и в 1887 году его выслали в Шую под надзор полиции.
Здесь пришла к нему первая, страстная и неопытная любовь. Он обвенчался с красавицей Л. М. Горелиной, дочерью местного фабриканта. Но слишком несовместимыми оказались жизненные установки пылкого юноши-правдоискателя и избалованной купеческой дочки. Вскоре последовал разрыв, который поэт переживал так мучительно, что пытался покончить жизнь самоубийством. И всё же светлые воспоминания об имении в Гумнищах и о Шуе прошли лейтмотивом через всё его творчество. Даже на склоне лет, за границей, в стихотворении «Дрёма» он рисовал красочное, разгульно-щедрое столпотворение шуйского базара:
Чем хочешь, щегольнём:
рогожами, Лаптями, мылом,
киселём, Иконами, ни с чем
не схожими, Мы богомазами
слывём...
В Шуйском уезде родилась и мать А. П. Чехова Евгения Яковлевна. Её отец, Я. Г. Морозов, ездил по торговым делам по всей России, а её матушка, Александра Ивановна, урождённая Кохмакова, с двумя дочерьми часто гостила в Шуе у сестры Марьи, выданной замуж за купца-старообрядца Г. Ф. Пряхина. Чеховы помнили свою шуйскую родню. Брат писателя художник Н. П. Чехов в 1881 году привёз сюда друга М. М. Дюковского, надеясь просватать за него дальнюю родственницу, миловидную и очень богатую девушку Юленьку Лядову. Существует предположение, что на картине «Девица в голубом», написанной Николаем Чеховым в Шуе, изображены сидящая за фортепиано Юленька и слушающий её игру Дюковский. Сватовство, однако, не состоялось.
***
Время вносит свои коррективы. Ныне в историческом центре города на фасадах старинных домов те же, как и везде, ультрасовременные вывески и рекламы. Но стоит по узкой улочке спуститься мимо Воскресенского собора под гору, к тихой, словно дремлющей, речке Тезе, так и кажется, что вот-вот издали появится купеческая барка, неторопливо пробирающаяся между заросшими буйной зеленью берегами. Скромная, уютная Шуя, оказавшаяся в стороне от традиционных маршрутов Золотого кольца, — словно забытая в прадедовском шкафу редкая книга с затейливой вязью древнего текста и красочными миниатюрами: она ждёт тех, кто сумеет её открыть и прочитать.
Мир увлечений
РУССКИЕ СОСУДЫ С СЕКРЕТАМИ
Полюбоваться этими диковинными сосудами можно в Шуйском историко-художественном музее. В 2004 году музей получил в дар от давнего автора журнала «Наука и жизнь» А. Т. Калинина, уроженца города Шуи, уникальную коллекцию русских сосудов — обычных снаружи, но хитроумно устроенных внутри. В коллекции более ста предметов, созданных гончарами и стеклодувами России за последние три столетия.
