Как некогда и Ленин, Сталин не имел документа под названием «Завещание». Но, как тот же Ленин, Сталин оставил ряд работ, выступлений, решений партии и правительства, а также свои важные практические деяния, которые в совокупности можно рассматривать как завещание. (Часть этих документов опубликована в том томе собрания сочинений Сталина, который вышел после его смерти.)
ЗАВЕЩАНИЕ СТАЛИНА
Генеральный выбор будущего Сталин сделал в 1944 году, начав свою третью войну — за экспансию социализма за пределы СССР. В послевоенный период этот выбор превратился по-сталински в логичную программу действий.
Тактические задачи Сталин определял так. Первое: поднять разрушенные войной западные районы страны. Второе: восстановить довоенный уровень промышленности и сельского хозяйства. Третье: превзойти этот уровень; на этой базе отменить карточную систему, увеличить производство товаров народного потребления, снизить цены.
Все три задачи означали воссоздание довоенной модели. Это была военно-промышленная модель экономики, базирующаяся на полном преобладании тяжёлой индустрии.
А что говорит и пишет Сталин о перспективе?
Как Ленин, как все большевики, Сталин верил в исключительную роль волевого решения — взять власть и строить социализм. Но Сталин уже многому научился. Он не раз и не два говорит об объективных границах активности, об объективных законах. Он критикует тех, кому победа вскружила головы. Он пишет об исключительной сложности строительства коммунизма в отдельной стране. Это не просто создание изобилия продуктов. А превращение труда в первую жизненную потребность; сокращение рабочего дня до 6 и даже до 5 часов; коренное улучшение жилищных условий; подъём как минимум вдвое реальных доходов. Это, наконец, преодоление колхозной собственности путём введения прямого продуктообмена.
Когда такое произойдёт? Не скоро. Только для «гарантирования от всяких крайностей», говорит Сталин, нужны «три пятилетки, если не больше». Цель жизни — всемирный социализм — отодвигается за пределы жизни Сталина.
Но Сталин ищет пути ускорения перехода к будущему, к цели всей своей жизни. И самый простой вариант — военный разгром капитализма. Там, где он ещё существует. Коммунизм он, Сталин, построить до конца жизни не успеет. А вот разрушить капитализм — может.
Что для этого, по мнению Сталина, нужно? Прежде всего, не отдавать ни одной из занятых Красной армией стран. Более того, сохранить свой контроль даже в «советских» частях стран, которые были разделены после войны: в Германии, Корее, Австрии.
Далее. В занятых нами странах заменить общедемократические коалиционные правительства просталинским номенклатурным режимом, полностью контролирующим страну: в Чехословакии, в Румынии — везде. В советской зоне оккупации Германии создать прокоммунистическую ГДР. То же — в Северной Корее.
В Грецию вмешиваться уже поздно. Но надо поддержать силы, ведущие борьбу за власть в иранском Азербайджане, во Вьетнаме — где возможно... И прежде всего — Китай. Отдать Мао Цзэдуну и трофейное японское, и советское оружие при выводе Красной армии. Чтобы Мао мог обрушить сокрушительный удар на Чан Кайши, так и не сумевшего наладить союз с китайским крестьянством.
Свою последнюю публичную речь, на XIX съезде партии, Сталин закончил призывом: «Долой поджигателей войны!» И действительно, во всех послевоенных работах Сталина задача борьбы за мир — главная. Но между тем он же пишет: современное движение за мир не перерастёт в борьбу за социализм.
На XIX съезде Сталин выдвигает перед компартиями задачу борьбы за «буржуазно-демократические свободы» и задачу борьбы за независимость («если хотите быть патриотами своей страны»).
Возникает вопрос: Сталин изменил свои взгляды? Ответ можно без труда найти у самого Сталина.
Он не призывает компартии западных стран готовиться к коммунистической революции. Из своих взглядов он, видимо, окончательно вычеркнул обанкротившееся во Вторую мировую войну ожидание восстания рабочих в Европе. Это первая корректировка взглядов Сталина на мировую революцию. Далее. Он делает упор на удары по империализму с Востока — вторая корректировка концепции мировой революции. Третья важная корректировка: в результате мировой революции возникнет не Мировой Союз Советских Республик, а СССР плюс независимые соцстраны.
Перед войной Сталин считал, что новые территории, захватываемые Советским Союзом, должны присоединяться к нему: Прибалтика, Западная Украина, Западная Белоруссия и т.д. Линия продолжала курс Октябрьской революции и длилась до 1944 года, когда Тува обратилась с просьбой о вхождении в Советский Союз и была принята.
А в конце войны Сталин взял курс, который ленинизмом не был предусмотрен: на возникновение самостоятельных социалистических государств. В конце войны идею о вхождении в СССР на правах республик выдвигали многие лидеры восточноевропейских стран, прежде всего Димитров (Болгария). Сталин её отклонил. Правда, он был уверен в своём контроле над новыми соцстранами: там стояла Советская армия. Но Сталин принял и проводил в жизнь сценарий отдельных от СССР социалистических стран. Кстати говоря, расплата за это наступила очень быстро: Югославия, потом Китай довели его до провозглашения своей полной независимости от СССР.
Начались конфликты между СССР и соцстранами. Такие конфликты заложил своим решением именно Сталин. А оно было одним из наиболее весомых его решений на перспективу. Ведь Сталин не мог не понимать, что независимые Польша или Болгария рано или поздно станут объектом зависти Украины, Грузии и тем более республик Прибалтики. Почему же вождь избрал именно этот путь?
Ответ лежит в тех объективных трудностях, которые сулило включение в СССР восточноевропейских стран, вступивших на путь социализма. И первая среди них — язык. В царской империи русский знало большинство населения, тем более — элита. А теперь?
Становится понятным сталинский интерес к проблемам языкознания. Для поверхностных наблюдателей — частый объект злословия. Но не для Сталина. Язык — первая проблема большого государства. Сталин прямо пишет о том, что непрочность империй Кира или Александра Великого, Цезаря или Карла Великого во многом связана с тем, что они не имели единого языка. Он мог бы добавить — единство китайской нации пусть не язык, а общая, понятная всем письменность, иероглифы. Язык, признаёт Сталин, —объективность, не поддающаяся никаким указам. Сталин говорит о столетиях, нужных для объединения языков. Тут уже совсем недалеко до мысли о преждевременности единого государства в виде Мирового Союза Советских Республик.
Но Восток Востоком, а самая главная проблема — капитализм стран Запада. И Сталин вносит ещё одну корректировку во взгляды на мировую революцию. Единственным путём социалистического переустройства на Западе он считает теперь военный конфликт капиталистического и социалистического лагерей. В одной из работ он делает чрезвычайно важное уточнение: современное движение за мир — это движение за предотвращение «данной войны», за временную её отсрочку и «временное сохранение данного мира» (подчеркнул сам Сталин).
Затем он твёрдо заявляет о неизбежности войн между самими капиталистическими странами. Сталин с ностальгией вспоминает, как перед Второй мировой войной удалось «дождаться» военного конфликта западных государств. Но сейчас капиталисты ещё «не дозрели» до войны друг с другом.
На фоне всего этого неизбежен вывод: борьба за мир нужна Сталину потому, что он ещё не готов к большой войне. Выигранное время, как и в двадцатые — тридцатые годы, надо по максимуму использовать для подготовки к войне.
И опять для Сталина всё логично: если революция на Западе не предвидится, если побед на Востоке недостаточно, то остаётся уповать на победу СССР в будущей войне. Первая мировая война дала СССР, Вторая — соцлагерь, Третья будет окончательной. Надо к ней подготовиться.
Сталин понимал, что одновременно СССР не может решать объёмно две задачи: готовиться к войне и заботиться о жилье и питании. Необходимо сделать выбор, определить, как он говорил, примат. И хотя на словах, и даже в ряде мероприятий, он действовал в духе заботы о развитии всей экономики, в целом он несомненно сделал выбор в пользу форсирования военного сектора. В нём он выделяет главные звенья: атомное оружие и средства его доставки — ракеты.
С чисто сталинским напором, поставив во главе работ самого технически грамотного (имел высшее техническое образование) и самого беспощадного из своих соратников — Лаврентия Берию, он бросил все силы на этот главный фактор будущей победы. И в кратчайший срок — уже к концу первой послевоенной пятилетки — получил и первую атомную бомбу, и первые ракеты, и реактивную авиацию.
Как был достигнут успех?
Прежде всего, было захвачено и мобилизовано всё, что удалось найти в оккупированной Германии. Почти весь поток репараций — от немецких станков до немецких учёных и инженеров — направлялся в военно-промышленный комплекс (ВПК).
Далее, внутри страны военно-промышленный комплекс получал всё необходимое. Бывали дни, когда электричество отключали сразу в нескольких областях страны, если того требовал атомный проект. Вся страна работала на ВПК. Эксплуатация рабочих и особенно колхозников достигла невиданных размеров. Карточная система, несмотря на прямые обещания Сталина, просуществовала до конца 1947 года.
Миллионы заключённых в лагерях ГУЛАГа — свои граждане, немецкие военнопленные, репрессированные народы — работали, по сути, бесплатно, на износ человеческих жизней. В том числе — на добыче урана.
В науке выделили «оборонный сектор». Его сосредоточили за решётками «шарашек» или в мало чем отличающихся от них «свободных» научных центрах. Гигантские ресурсы были брошены на кражу секретов научно-технического характера у США и их союзников. И, наконец, всё сопровождалось грандиозным ограблением природы, включая её масштабное засорение и заражение. Ничто не тратилось на защиту окружающей среды.
Вся страна в мирное время превратилась в военный лагерь. СССР должен стать топливом «последнего и решающего боя», а его граждане — главным пушечным мясом.
Почему Сталин пошёл по пути подготовки новой войны?
Были ситуационные причины. Упорное желание Черчилля делить Европу на «свою» и сталинскую части. Смерть Рузвельта. Создание в США в тайне от СССР атомного оружия. Разраставшееся самомнение Сталина и его гипертрофированная вера в свою гениальность. Но были и более серьёзные мотивы.
Он руководствовался тем, что было для него — Сталина — главным в прошлом — «интересами Сталина».
Именно ради этих интересов он отказался от НЭПа и избрал путь социализма. Ради интересов Сталина он отказался от прямого курса на мировую социалистическую революцию в пользу строительства социализма в одной стране. Интересами Сталина был определён курс на сверхиндустриализацию — даже ценой ликвидации крестьянства в ходе коллективизации. Ради интересов Сталина был заключён пакт с Гитлером. А после проигрыша войны в 1941 году ради интересов Сталина был взят курс на превращение войны за мировой социализм в Отечественную войну за сохранение русской нации.
Но что надо понимать под «интересами Сталина»? В этом вся суть дела. «Интересы Сталина» не содержали каких-либо сугубо личных мотивов. Тем более они не содержали ничего материального. Нищее детство, нищая юность, нищая жизнь профессионального революционера атрофировали в нём даже элементарные материальные потребности. В Туруханске, в месте ссылки Сталина, в музее есть письмо Свердлова Горькому: «Пришлите хоть какое-то тёплое пальто, тут одному нашему товарищу — Кобе — не в чем ходить». В этом же музее есть фотография ссыльных, среди которых Сталин выделяется этим самым итальянским пальто.
Что же тогда понимал Сталин под своими интересами?
Главным личным интересом он считал задачу переустройства мира по модели и теориям марксизма-ленинизма. Для Сталина жить — это жить ради идеи. Новая цель заменила у молодого семинариста служение Богу. Но главное — жить для идеи — осталось.
Преданность своей идее была столь полной, что Сталин абсолютно отождествлял себя и с марксизмом-ленинизмом, и с партией, и с СССР. Поэтому всё, что служит Сталину, служит и ленинизму, и партии, и советскому строю. Враги Сталина — враги всего этого.
Если что и было личного в интересах Сталина — это забота о его лидерстве. В категорию «интересы Сталина» включалось, как само собой разумеющееся, сохранение его как лидера, как вождя. Без него как вождя нет ни партии, ни страны.
В интересах Сталина очень много миссионерского. Он верил в своё предназначение, в свою миссию служить и социализму, и русскому народу. Как отмечал один из лучших исследователей личности Сталина Монтенфиоре в книге «Сталин. Двор красного монарха», фанатизм Сталина не знал границ, «был почти исламский». «Трудно найти, — пишет Монтенфиоре, — лучший синтез между человеком и движением, чем был у Сталина и большевизма».
Это полное отождествление себя с идеологией, с партией, с государством — до полного растворения себя в них и их в себе — и является главной чертой личности Сталина. Раз я — это и марксизм, и партия, и народ, и государство, значит, моя судьба предопределяет выбор и варианта окончания войны, и варианта последующего развития.
Казалось бы, тотальное поражение в начале войны и успех Отечественной войны вели к выводам о необходимости соответствующей перестройки сталинского социализма.
Но Сталин вселил решимость и в армию и в страну «добить врага в его логове», «отомстить», а затем убедил в целесообразности не возвращать армию-победительницу домой, а использовать её пребывание в Европе для того, чтобы на советских штыках утвердить в ряде стран власть своих ставленников и укрепить сталинский режим в самой России.
Направив заключительную стадию войны, свою третью войну, по пути экспансии социализма, Сталин упустил свой великий шанс: стать не только лидером спасения России от нашествия, но и её великим реформатором в деле создания того общества, которое необходимо России в человеческой цивилизации XX века. Упустил шанс превратить советское уродливое дитя кризиса капитализма в его здорового постиндустриального наследника.
Поэтому есть все основания говорить о личной вине Сталина перед обманутым им русским народом. Во второй половине 1944 года Сталин фактически совершил преступление, цена которого оказалась огромной — сотни тысяч погибших и миллионы раненых в важных для целей Сталина (но не необходимых с точки зрения победы над Гитлером) штурмах Кёнигсберга, Будапешта, Берлина. С момента перехода Красной армией советской государственной границы, уже в заграничном походе, за конец 1944-го и начало 1945 года мы потеряли убитыми, только по официальным данным, около полутора миллионов человек и ранеными четыре миллиона. Каждый четвёртый убитый в войне 1941—1945 годов советский боец и командир погиб на третьей войне Сталина, за его вариант её завершения.
Почему Сталин отказался от идеи реформ социализма и встал на сторону мирового социализма?
Расширение мирового социализма ничего принципиально нового для Сталина не несло. Увеличение будет количественное. Увеличатся территория, число «подданных». Станет более многонациональным хор восхваляющих вождя. Существенно возрастёт и число врагов. В перспективе — неизбежная война с Западом, с бывшими союзниками.
Всего этого Сталин не боялся. То было его стихией. Тем более что сейчас у него уже на самом деле, а не по отчётам самая сильная в мире армия, готовая к «последнему и решающему» бою.
А вот в варианте реформ неизбежна проблема ответственности. Он добился того, что всё в стране связано с его личностью. Вот ему и придётся отвечать за всё. И всем будет удобно всё свалить на него.
Отвечать за пакт с Гитлером. Отвечать за июнь 1941 года. Отвечать за бегство армии, за то, что Твардовский определил, как «мы чохом, вплоть до Волги, врагу сдавали города», и в целом за то, «во что нам стала та страда». Но дело этим не ограничится. Не исключено, что миллионы вернувшихся с фронта, привыкшие решать вопросы силой оружия, привлекут его к ответственности за весь тот социализм, который он построил, за методы, которыми он его строил. Это он сам сделал себя вторым, после Ленина, героем Октября, революции, Гражданской войны. И отвечать ему, так как Ленина уже нет.
Сталин понимал: на весах ответственности всё прошлое, скорее всего, перевесит его великую заслугу — победу над Гитлером. Поэтому на чашу весов, чтобы склонить её на свою сторону, надо будет положить не только победу, но и реформы. Только реформами социализма он сможет добиться прощения.
Но вся беда в том, что он не знает, какие нужны реформы. А то, что он понимает, не несёт лично ему ничего хорошего. Сталин понимал, что выиграл войну не государственный социализм. Понимал, что нужно что-то другое. Однако он не знает, чем заменить свой государственный социализм.
Во время учёбы в семинарии Сталин привык иметь дело с религией — с чем-то глобальным, созданным до него. С марксизмом и учением Ленина была похожая ситуация. А тут надо не следовать, а создавать и развивать. К этому Сталин не был готов. Он великий организатор, но не творец социальных конструкций.
На выбор Сталина влияло и то, что ему уже 65 лет и он не успеет завершить начатое дело. А тогда весы ответственности начнут склоняться не в его пользу.
Перед ним — пример Черчилля. Человека исключительных, по мнению Сталина, заслуг Англия не оценила, не переизбрала на выборах. А ведь Черчилль имел в своей стране гораздо больше прав на лидерство — на нём не «висели» миллионы репрессированных, миллионы попавших в плен и т.д.
Вариант «реформы после войны» предполагал быстрый возврат Красной армии домой. А в странах, соседних с СССР, прежний предвоенный антисоветский «санитарный» кордон должны заменить дружественные СССР страны. В принципе это возможно — ведь не стали союзниками Гитлера ни Турция, ни Иран, ни Афганистан, ни Китай. Значит, и в Европе можно попробовать. Скорее всего, исходя из этой идеи, Сталин пошёл на дружественную, но не советскую, послевоенную Финляндию. Возможно, думал об этом же, оставляя в Румынии короля. Но уже в Польше идея дружественного государства не сработала. В стране было слишком много тех, кто не мог простить России захвата и дележа Польши, а СССР — пакта с Гитлером. Так что и с этой точки зрения вариант «захват и новая война» становится логичным.
Разработав перспективу, Сталин (как организатор) тут же приступил к созданию механизма реализации своей программы. В ней два традиционных для Сталина блока: идеология и кадры.
Ленинизм Сталин скорректировал ещё в ходе войны и в конце её. Самая главная корректировка: теперь уже не надо ждать установления социализма в передовых странах Европы, чтобы получить лучшие его образцы. Напротив, теперь образцом социализма становится СССР. Тот социализм, который построил Сталин, должны заимствовать все другие ленинцы.
Но в России социализм приобретает многие чисто русские черты. Он во многом становится национальным. Сталин отбирал у национал-социализма такие серьёзные козыри, как национальная гордость, патриотизм, традиционные национальные интересы, славное историческое прошлое и многое другое. Одновременно продолжали поносить национализм других народов как буржуазные или даже феодально-байские пережитки.
В СССР по указанию Сталина издана многотомная серия книг «Люди русской науки», где специалисты разных областей — от физики до филологии — всерьёз доказывают, что главные открытия в их областях сделали русские изобретатели, исследователи, учёные.
А параллельно развертывалась исключительная по масштабам и жёсткости борьба с космополитизмом — многих изгоняют с работы, сажают в тюрьму. Не менее рьяно сражаются с «низкопоклонством» перед западной культурой, стандартами быта. Сталинской бюрократии становится ясно: нет модной одежды и обуви — и не надо, это продукты загнивающего Запада, неприемлемые для передового населения социалистической страны.
Изоляционизм достигает огромных размеров. Иностранные языки изучают чуть ли не десять лет — пять лет в школе, пять в вузе. Но изучают по таким методикам, что в итоге иностранный язык знают немногие — в основном те, кого обучали по-другому, не так, как всех.
Всё без малого за тридцать лет накопленное СССР в области пропаганды и агитации пущено в работу. В огонь атомной войны пойдут идеологизированные роботы.
Если всё, чем занимать головы масс, готово, то пора заняться теми, кто будет руководить и организовывать массы. Кадрами. Тут Сталин тоже в своей стихии.
Кто будет реализовывать его курс?
Логично предположить, что Сталин, как и в тридцатые годы, на первое место выдвинет органы безопасности. Тем более, именно им поручены и атомный проект, и ракеты... Но Сталин не сделал вывода в пользу охранных структур. Вероятно, он тщательно обдумал опыт тридцатых годов. Репрессии ослабили страну к 1941 году. И сейчас передача власти органам может дать тот же результат.
Сталин мог думать о генералах: победили врага, им и карты в руки. Но Сталин не сделал вывода и в пользу генералитета. Почему? Была очевидна неподготовленность генералов и в идейной области, и в экономике, и в культуре.
Оставалась партийная номенклатура. Казалось бы, есть эшелон окружающих Сталина лидеров. Но Сталин в их готовности реализовывать его курс — и сейчас, и особенно после его смерти — начал сомневаться. Сталин практически отстранил от принятия решений и удалил из своего «ближнего круга» тех, на кого опирался в тридцатые годы: Молотова, Ворошилова, Микояна, Кагановича... Их судьбы повисли на волоске. Но и кадры «среднего возраста», сейчас окружавшие его, не чувствовали себя в уверенности — даже Берия и Маленков, не говоря уже о Хрущёве и Булганине.
Кто есть кроме них? Региональные руководители.
Региональных партийных лидеров Сталин, скорее всего, делил на несколько групп. Прежде всего, те, чьи области занимал неприятель. Они мужественно сражались в армии. Но «их» области были оккупированы. Затем те, у кого «вотчины» оказались под немцами, но сами они руководили в них партизанским движением. Этих Сталин ценил больше. И, наконец, руководители краёв и областей тыла. Они обеспечивали фронт продукцией своих танковых, авиационных, артиллерийских и других заводов, но военной закалки многие не имели.
Сталин сделал выбор в пользу ленинградской группировки. Чем он руководствовался?
Во-первых, идейностью. Жданов, лидер Ленинграда, безусловно был догматично идеен. Он клеймил и космополитов, и писателей, и преклонение перед Западом, и журналы «Звезда» и «Ленинград». Эта тотальная идейность импонировала Сталину.
Во-вторых, деловитостью. Оставаясь в блокаде, ленинградские кадры доказали умение работать.
В-третьих, жестокостью. Сталин был убеждён, что без жертв новый строй не построить. Умирали от голода миллионы ленинградцев, а руководители Ленинграда неизменно говорили Сталину: нам ничего не надо, вам труднее.
В-четвёртых, тесной связью ленинградских лидеров с созданием ракетно-ядерного потенциала. Заводы и институты Ленинграда играли, особенно в первые годы, главную роль на этом участке.
И наконец, возраст. Молодой возраст ленинградцев означал, что их преобладающий настрой — чувство победителей в войне. Вера в свои силы — фактор огромный. Более того, молодой возраст выводил часть ленинградских кадров из всех склок тридцатых годов.
Думал ли Сталин о наследниках, о преемниках? Не мог не думать. Как и всякий ответственный лидер. Тем более — идеологизированный, посвятивший жизнь определённой идее и потому обязанный думать о том, кто будет эту идею опекать после его смерти. Выбор Сталиным ленинградцев глубоко продуманный и по-своему наиболее правильный. Ленинградцы были лучшим человеческим материалом из тех кадров, которыми располагал Сталин.
Как всегда, Сталин одновременно думал и о кнуте и о прянике для своих кадров. В качестве «пряника» Сталин предложил щедрые льготы. Относительно высокая зарплата, конверты с деньгами сверх зарплат и без налогов, квартиры, дачи, санатории, поликлиники и т.д.
Но и испытанное оружие — террор, страх — не было забыто. После войны прошла серия арестов и расстрелов боевых генералов. Провели аресты и суды над деятелями авиационной промышленности — за плохое качество боевых самолётов. Даже Маленков, курировавший авиацию, временно впал в немилость. Сослали командовать периферийным военным округом легендарного Жукова. Официальная версия: наказан за то, что слишком много добра вывез из Германии. Такой слушок ходил по Москве. На самом деле Сталин хотел показать, что рука его по-прежнему тверда, что даже Жуков — любимец армии, герой войны — ему подвластен. Сталин отчасти и опасался Жукова, его популярности. Вдруг Жуков, человек смелый, решительный, жёсткий, затеет какой-нибудь генеральский заговор? Подозрительному Сталину это казалось вполне вероятным.
Судили сотрудников КГБ за стяжательство. Судили разведчиков, включая самых знаменитых. По аналогичному сценарию шла «чистка» кадров компартий восточноевропейских стран. В каждой стране находили «предателей», арестовывали, судили, расстреливали. Никаких демократических механизмов смены поколений советская система не знала. Отстрел был самым понятным и самым привычным для Сталина методом. Так что руководство ждал новый тридцать седьмой год.
Призрак «чистки» в варианте 1937 года, призрак Большого террора «бродил» по Кремлю, по Москве, по всей стране, по всему социалистическому блоку. Новое «издание» Большого террора Сталин хотел сочетать с мобилизацией масс — запугать, взвинтить атмосферу до истерии, таким образом отвлечь их от мыслей о благополучной жизни, заменить эти мысли одним желанием — уцелеть, выжить. Страх этот должен стать сильнее страха перед войной.
Всё напоминало ситуацию тридцатых годов, но с существенным отличием: события развивались на фоне параноидального страха, в состоянии которого постоянно находился Сталин. Он был стар, болен, и нервная система, видимо, уже не выдерживала нагрузок. Боялся гулять даже по дорожкам собственной дачи, никуда не выезжал, в том числе и в Кремль, не показывался на людях. И никому не доверял. Никому! Ни один из его ближайших соратников не был уверен в завтрашнем дне, даже такой давний и преданный, как Молотов, даже такой хитрый, казалось бы, всесильный, близкий по духу, как Берия.
Страх, недоверие делали Сталина зависимым, им можно было манипулировать, убеждать, что враг не дремлет, принимая всё новые обличья. На это, конечно, непревзойдённым мастером был всё тот же Берия.
И в таком состоянии тотального страха созревал мятеж номенклатуры. Одним из его лидеров стал Н. С. Хрущёв.
(Продолжение следует.)
