При анализе событий, развернувшихся в борьбе за власть накануне смерти Сталина и потом, обычно правильно указывают на роль личных связей и взаимоотношений, явных и скрытых комбинаций, интриг, намёков, обещаний и договорённостей (подковёрных и, как правило, не связанных формальными обязательствами их выполнять). Этот свойственный российской исторической традиции византийский тип решения проблем лидерства обычно настолько застит глаза, что исследователи и, тем более, свидетели и участники события теряют из виду главное.
СТАТЬ У РУЛЯ
А главными были два вопроса. Первый. Удастся ли после Сталина бюрократии, созданной его системой, удержать в своих руках власть в обществе, сохранить государство? И каким оно будет — это государство? И второй. Кто из трёх лидеров — Маленков, Берия или Хрущёв, действующих в верхушке партии и государства, займёт главенствующее положение? До смерти вождя (и какое-то время после) Хрущёв практически не котировался на эту роль. Ведь были Молотов, Ворошилов, Микоян и другие.
И только в борьбе за наследство Сталина выявился вождь и выкристаллизовалась группа победителя (а не до того, как это происходит в демократических системах). В ходе борьбы шла «притирка» лидера и определённой группы бюрократии. Обычно такая «притирка» выражается в следующем: из всего букета предложений и намерений лидера данная группа бюрократии отбирает только то, что отвечает её интересам.
Но и проигравшие борьбу за лидерство в ожидании следующих выборов не уходят в оппозицию (как в демократической системе), а остаются и действуют. Поэтому победившая группировка и её лидер — в интересах сохранения своего лидерства — должны учитывать интересы других групп, считаться с ними, постоянно уступать им или подавлять их.
Основными группировками советской бюрократии были: система органов безопасности; армейская система; система номенклатуры центрального аппарата (по преимуществу — министерств и ведомств и их органов на местах, прежде всего хозяйственные руководители); региональные партийные аппараты, полностью контролирующие региональные государственные структуры и весь аграрный сектор.
Прежде формальное в условиях борьбы и перемен превращалось в реально действующий фактор. Этим фактором был Устав КПСС. Он давал региональным партийным организациям возможность определять и контролировать основную часть состава делегатов региональных партконференций, а затем и делегатов всего съезда. В реальный фактор превращался и Пленум ЦК партии.
Действовавшие партийные процедуры — при их соблюдении — предопределяли господство региональных партаппаратчиков. Они-то и стали в итоге наиболее влиятельной силой среди всей бюрократии. Пока центр был всевластен, она оставалась бессильной. Но как только в центре началась борьба, всё изменилось. И созыв Пленума ЦК партии смог сразу же повлиять на ситуацию.
Такова была среда, в которой началась борьба за пост первого лидера страны. Среди всех наследников Сталина именно Н. С. Хрущёв лучше других видел и чувствовал характер этой ситуации и поэтому был наиболее готов к борьбе за роль лидера после Сталина. Да и сам Сталин ему помог, поручив доложить об Уставе партии XIX съезду, оказавшемуся последним присталинским съездом. Все тонкости механизма Устава Н. С. Хрущёв тогда освоил.
Хрущёв прекрасно понимал, что уход Сталина — только старт в большой и сложной игре вокруг его поста. И тщательно готовился к борьбе. Прекрасный тактик, он, видимо, давно пришёл к выводу, что именно у него, Хрущёва, есть наиболее реальные шансы стать во главе партии и государства, стать у руля.
Формальным преемником Сталина был Маленков. Неслучайно ему Сталин поручил сделать отчётный доклад ЦК партии XIX съезду партии. Только он — как и Сталин — был одновременно членом Политбюро, членом Секретариата ЦК, членом Оргбюро и членом правительства. После XIX съезда Маленков добился создания единого органа по изучению и распределению партийных кадров при Секретариате ЦК, то есть взял под полный контроль все кадры, вплоть до армии и безопасности.
Но Хрущёв знал: у Маленкова недостаточно энергии, напора, лидерских качеств. Он сугубо аппаратный работник, всегда был ведомым, привык стоять за чьей-то спиной. Поэтому желание иметь «коллективное» руководство весьма для него характерно.
Как и Хрущёв, Маленков в начале тридцатых годов стал секретарём парткома одного из ведущих вузов — Бауманского. Как и Хрущёв, он яростно поддерживал Сталина. Вошёл в аппарат ЦК. В партии отвечал за кадры, в войну — за авиационную промышленность. С 1943 года — Герой Социалистического Труда. С 1946 года — член Политбюро и заместитель главы правительства, Сталина. Блестящая, но сугубо аппаратная карьера. Недаром Хрущёв называл Маленкова «бумажным червём». А Молотов говорил о Маленкове как о «способном аппаратчике», «телефонщике». И, по словам Молотова, Маленков «в главных вопросах отмалчивался».
Это был прекрасный аппаратчик, своего рода «главный столоначальник», классический бюрократ. Выдвижение Маленкова в главные наследники Сталина было в определённой мере итогом того, что Сталин его совсем не опасался, а Берия старался выдвигать именно Маленкова в качестве удобного прикрытия своих претензий и амбиций.
Маленков происходил из дворян и не мог не чувствовать себя чужим в личных отношениях с другими лидерами. (Его предки были выходцами из Македонии — то ли сербы, то ли греки. Очень необычное для русских имя носил его отец — Максимилиан.) Он не имел ни собутыльников, ни сотрапезников (кроме тех, кого встречал за столом на даче Сталина). Но он участвовал в сталинских репрессиях, лично — в расправе над ленинградцами.
Программа послесталинских мер у Маленкова имелась. Она включала критику культа личности Сталина (он называл это «возвратом к Ленину»).
Он первым выступил против Сталина. Уже 10 марта 1953 года, сразу после похорон вождя, Маленков заявил Президиуму ЦК: «Считаю обязательным прекратить политику культа личности». Хрущёву поручили отвечать за подготовку любой информации о Сталине в печати и на радио.
Первый «антисталинский» доклад на Пленуме ЦК Маленков сделал летом 1953 года (то есть до хрущёвского доклада на XX съезде). Вот одна из цитат: «Вы должны знать, товарищи, что культ личности товарища Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства вовсе отсутствовала».
Маленков настаивал на росте производства товаров народного потребления и на перекачке инвестиций в пользу лёгкой и пищевой индустрии. Иначе говоря, поддерживал идею ускоренного развития в экономике группы «Б» — товаров народного потребления и всего потребительского сектора, работающего на население. Начал повышать пенсии. Дал указание вновь назначить Твардовского главным редактором журнала «Новый мир». Поручил организовать группу учёных для разработки путей развития СССР.
Он выступал за облегчение положения колхозов и колхозников и предложил ряд мер (ещё до сентябрьского Пленума ЦК в 1953 году, то есть до доклада Хрущёва). Среди заслуг Маленкова, замеченных народом, — отмена в августе 1953 года высоких налогов с колхозников. Даже частушка появилась: «Как пришёл Маленков, так наелися блинков».
Но были у Маленкова и серьёзные «слабости». Его боялись кадры — он располагал слишком большим объёмом информации о каждом. Он ставил вопрос о крупном сокращении центрального аппарата министерств и ведомств. И наконец, настаивал на необходимости серьёзных кадровых изменений в этих центральных аппаратах. Был ещё один нюанс: набиравший силу военно-промышленный комплекс не очень-то приветствовал перемещение ресурсов в группу «Б». Но главное, что играло против Маленкова, — практически его вторая роль при Берии.
Хрущёв не опасался Маленкова, близко зная его ещё с 1930-х годов по работе в Москве, в МГК. Никита Сергеевич знал его сильные и слабые стороны и не раз говорил, что Маленков с людьми работать не умеет.
Уповая на коллективное руководство, не срабатывающее подчас даже при демократии, а тем более, нереализуемое при диктатуре пролетариата, Маленков допустил серьёзный просчёт. Он сам отказался от своих постов в партаппарате и «сосредоточился» на работе в Совете Министров (так, якобы, было при Ленине).
А Совет Министров напрямую руководил только министерствами и ведомствами. Партаппарат сверху донизу был вне его подчинения и влияния. Например, все письма — от секретарей обкомов, от руководителей заводов, от рядовых граждан — шли не в правительство, а в ЦК партии.
В качестве претендента на роль первого лица Маленков разработал свою программу. Выделим её узловые пункты:
— антисталинский настрой, чёткое отрицание сталинского варианта диктатуры и сталинского варианта социализма;
— желание улучшить положение народных масс;
— готовность совершенствовать аппарат власти всеми способами, включая кадровые чистки;
— намерение переместить ведущую роль от партийной бюрократии к бюрократии государственной.
Но обратимся к серьёзным недостаткам Маленкова.
Он не видел и не понимал, что наступило время, когда формируются, осознают себя и начинают выступать не личности и кланы, а базисные группы советской бюрократии. Итог, соответствующий этому непониманию, — отсутствие жёсткой ориентировки на «свою» группу (Маленков фактически представлял центральную, московскую бюрократию, по преимуществу хозяйственную). Из непригодности Маленкова на роль первого лица и вытекала его готовность к коллективному руководству.
Хрущёв блестяще сумел разрушить союз Берии и Маленкова и даже привлёк последнего в качестве союзника против Берии. А уже в январе 1955 года Маленкову пришлось отказаться от поста главы правительства. Он согласился на это, но, по мнению его сына, из-за страха быть обвинённым в соучастии репрессий Берии. Впоследствии в бумагах Маленкова обнаружили письмо (по утверждению Жукова, хорошо знавшего его почерк, им лично написанное), в котором речь шла об организации спецтюрьмы для партийных кадров при ЦК КПСС, прилагался и план такой тюрьмы.
Не было реальных претендентов на лидерство и среди нескольких крупных технократов — Сабуров, Первухин и другие, — уцелевших после убийства в сталинских застенках Вознесенского. Вполне реальной силой были известные военачальники. Тот же Жуков. Однако они ещё не оправились от сталинского послевоенного разгона. Руководил же военными министр обороны Булганин — личный друг Хрущёва. И хотя после победы 1945 года на всех парадах и демонстрациях трибуну Мавзолея по правую руку от Сталина всегда занимали военные, среди них претендентов на лидерство не было.
Оставался один (но какой!) претендент — Лаврентий Павлович Берия. Что составляло его послесталинскую программу?
О ней можно судить по трём основным источникам. По тому, что он успел сделать за свои 100 дней (строго говоря, после Сталина он был «при власти» 112 дней), не будучи даже главой правительства. По тем обвинениям в его адрес, которые ему предъявили на июльском, 1953 года, Пленуме ЦК КПСС (по протоколам Пленума). И по тому, что содержится в мемуарах Хрущёва и других партийных деятелей.
Берия выдвигал, прежде всего, курс на перемещение центра власти от партийных органов к государственным. Отсюда многочисленные обвинения в его адрес: мол, пытался вывести органы безопасности из-под контроля партии. На самом деле Берия намеревался вывести все государственные органы из-под такого контроля. Но для начала выводил те, которые были ему подчинены.
Следующий пункт программы: уменьшить карательные функции Советского государства, особенно диктаторские, незаконные. Он упразднил Особые совещания, то есть внесудебные органы, появившиеся в 1937 году (они копировали трибуналы, которые возникли при царе для борьбы с революцией). В сентябре 1953 года Особые совещания, по предложению Берии, перестали существовать.
В-третьих. Берия отменил пытки при допросах, ликвидировал специальные помещения для пыток в Лефортовской и внутренних тюрьмах МВД. В-четвёртых. Он прекратил «дело врачей» — центральное звено сталинского плана нового Большого террора. 4 апреля 1953 года об этом появилось сообщение в «Правде» и других газетах.
Нетрудно заметить, что перечисленные действия касались в первую очередь структур, долгие годы находившихся в непосредственном подчинении Берии.
Самой впечатляющей стала амнистия 1953 года. Из двух с половиной миллионов заключённых на свободу было отпущено 1 миллион 200 тысяч человек. Потом Берию обвинили в том, что он сознательно отпустил рецидивистов, чтобы дестабилизировать обстановку в стране, а затем, как писал А. И. Аджубей в своей книге, вновь отправить освобождённых в лагеря, не прибегая к механизму продления сроков заключения, который был незаконным.
Думается, в знаменитом фильме «Холодное лето 53-го года» ужас бериевской амнистии преувеличен. Ведь большинство осуждённых составляли не рецидивисты, а те же колхозники, посаженные за то, что в голодные годы подбирали колоски, оставшиеся на колхозном поле после уборки, для своих голодных детей. Или опоздавшие на работу рабочие (при тогдашнем-то состоянии транспорта). Или шахтёры, которым приходилось выходить из дома на работу за два-три часа до её начала, чтобы успеть «до звонка» добраться от посёлков до проходных. Конечно, рецидивисты тоже попали под амнистию.
Берия уже 20 мая 1953 года упразднил ещё одну опору сталинского механизма репрессий — паспортные ограничения, заставлявшие репрессированных граждан после освобождения жить в специально отведённых районах. За 10 послевоенных лет такое ограничение коснулось 3 миллионов 900 тысяч человек. Только в одном 1952 году 275 286 граждан подверглись этой мере пресечения.
В-пятых. Берия начал устранять экономическую заинтересованность государства в огромном ГУЛАГе. 17 марта 1953 года в записке, адресованной Председателю Совета Министров Маленкову, он предложил прекратить или заморозить объёмы строительства ГУЛАГа стоимостью 49,2 миллиарда рублей (из общего объёма капитального строительства ГУЛАГа 105 миллиардов рублей). В списке отменялось строительство следующих объектов: Главного туркменского канала; канала Волга — Урал; тоннельного перехода под Татарским проливом между Сахалином и материком; железной дороги Салехард — Игарка.
Одновременно Берия предложил Маленкову изъять у ГУЛАГа и передать соответствующим министерствам «Дальстрой», «Норильский комбинат», «Главзолото», а в перспективе вообще ликвидировать ГУЛАГ как хозяйственную единицу, передав заключённых в ведение министерства юстиции.
В-шестых. Берия взялся за комплекс мер, направленных на то, чтобы подорвать партизанские движения и подполье в Западной Украине и Литве. По предложению Берии за неумение найти решение проблемы Западной Украины был снят с поста первый секретарь ЦК Украины Л. Г. Мельников (русский). И назначены: первым секретарём ЦК — украинец А. И. Кириченко, а первым замом главы украинского правительства — известный всей Украине писатель А. Е. Корнейчук. Да и во всех остальных союзных республиках Берия считал необходимым усилить внимание к национальным проблемам.
Наконец, Берия намеревался серьёзно скорректировать сталинскую внешнюю политику. Так, в ГДР он предлагал «отказаться от курса на строительство социализма» и думать об объединении с Западной Германией. В. М. Молотов внёс в формулировку Берии уточнение, настояв на словах: «от курса на ускоренное строительство социализма», что полностью искажало мысль Берии. Именно это предложение Берии руководство ГДР отвергло (по инициативе Ульбрихта) сразу же после его ареста.
Для негласных переговоров с югославским министром внутренних дел Ранковичем о восстановлении отношений, разорванных Сталиным, Берия направил в Белград своего представителя полковника Федосеева.
Даже по этим, уже принятым к реализации — всего за сто дней — мерам Берии отчётливо видим, что у него была развёрнутая радикальная программа десталинизации. И она имела реальные шансы перерасти в программу выхода из социализма — не только сталинского, но и из любого.
Возникает вопрос: почему среди сталинского окружения именно Берия стал автором наиболее радикального комплекса мер?
Прежде всего, потому, что Берия обладал полной информацией о реальной ситуации внутри СССР и в странах советского блока.
И такая информация не могла не подтолкнуть к поиску радикальных мер. Берия лучше других сталинских лидеров знал и о ситуации на Западе. Знал о степени отставания советской науки и техники. Доклады наших разведчиков о технических достижениях западных стран складывались в неутешительную картину. Возможно, такая осведомлённость заставляла его думать и о причинах нашего растущего отставания, и о путях его преодоления.
Из всех сталинских лидеров именно Берия больше всех общался с ведущими учёными СССР в области физики, математики, техники. Многие из этих выдающихся людей сидели в его «заведениях» — Королёв, Туполев и многие другие. Он конфликтовал с академиком Капицей, но были и те, с кем Берия работал годами.
Возможно, перспектива появления водородной бомбы толкала Берию к размышлениям об угрозе новой войны самому существованию человечества, возможно, и к размышлениям о том, действительно ли противоречия двух мировых систем столь непримиримы, что только война может их разрешить.
Существенно здесь и другое. Берия меньше всего был связан идеологическими догмами марксизма-ленинизма. Похоже, он его вообще не изучал и не интересовался им. Берия — прагматик и циник до мозга костей, абсолютно безыдейный, по натуре авантюрист и бандит. Он без колебаний мог предложить меры, которые, в его понимании, были правильными, но ввергали в ужас остальных.
Действительно серьёзные факторы привели Берию к формулированию наиболее радикальной программы десталинизации. Но в то же время именно у Берии были не менее серьёзные проблемы.
Первая. Он — грузин. Ещё один грузин в качестве лидера России вряд ли был бы принят. Вторая. Для народа и партии Берия — символ наиболее кровавого звена сталинской системы. И косвенно и прямо он — организатор репрессий, организатор выселения немцев Поволжья, калмыков, многих народов Северного Кавказа, подавления сопротивления в Прибалтике и т.д. И наконец, третья. Лидер сталинской охранки и сталинских карателей предлагает программу, которая вела как минимум к упразднению охранки, а как максимум к судебной ответственности всех её кадров за преступления прошлого. Рассчитывать в этой ситуации на подчинённую ему систему Берия не мог (за исключением узкого круга лично преданных ему помощников).
И тем не менее Берия развернул исключительно активную деятельность, справедливо полагая, что только она и может спасти его. А при удачном стечении обстоятельств сделать «кукловодом» Маленкова и, не исключено, вывести в формальные лидеры. Здесь Берия в некотором роде повторил Сталина: тот после смерти Ленина «прятался» за спиной главы правительства Рыкова.
Программа реформ Берии — это лишь декларация о намерениях. А как бы он действовал, получив власть? Его натуре присуща жестокость — его возбуждала кровь, беспомощность жертвы. Человек беспощадный, он был способен для достижения своей цели перешагнуть через любую мораль, через любые намерения и договоры. Выражаясь высоким стилем, служил только дьяволу и никогда Богу. Всё это было показано и доказано не на словах, не на бумаге, а в застенках и пыточных камерах, где не только присутствовал, но и пытал самолично.
Может ли такой человек превратиться в демократа? Внешне, возможно, и может. Тем более, такой умный и хитрый, каким был Берия. Носил же он личину коммуниста. Никакие демократические принципы ему не были нужны, о народе он мог думать только как о быдле.
А заменить советскую систему капитализмом? Не исключено. Но не потому, что таковы идейные убеждения, а потому, что это близко его натуре: личное обогащение, деньги, красивая жизнь. Не подпольно, как было, а открыто, с размахом. В этом он близок многим современным либералам.
Однако не следует забывать, что события, о которых мы рассуждаем, происходили давно, в другую историческую эпоху, и переносить на них наши взгляды не вполне корректно. Но как бы то ни было, можно ли простить этому человеку его прошлое, забыть кровь, жертвы, абстрагироваться и строить научные обобщения? Для многих такая абстракция немыслима, особенно для тех, кто сам прошёл этот путь. А их — миллионы.
Есть точка зрения, что Берия, столкнувшись с сопротивлением аппарата, обязательно использовал бы карательные методы руководства. И в итоге страна столкнулась бы не с реформами, а с усилением режима бесправия, диктатуры и репрессий. И чем труднее было бы Берии реализовывать свои планы, тем дальше он скатывался бы к привычным вариантам.
Правда, опыт ряда жёстких китайских лидеров (прежде всего грозного Дэн Сяопина, без колебаний кровью подавившего выступление демократически настроенных студентов, с одной стороны, и всю группировку левацких лидеров КПК — с другой) показал, что реформы «сверху» и «под наблюдением верха» в Китае идут, идут успешно. Так что, возможно, шанс был бы и у Берии. Правда, Дэн Сяопин всё-таки не Берия, и действовал он в другом времени, используя другой исторический опыт. К тому же он сам прошёл школу перековки в маоцзэдуновских лагерях.
Серьёзным недостатком Берии были его слабые связи с двумя важнейшими отрядами сталинской бюрократии: армейской и партийной. Более того, и тот и другой отряд привыкли рассматривать Берию как врага, как сталинский кнут, как сталинский топор.
Но одна из главных слабостей Берии — недооценка им Хрущёва. Он настолько был в нём уверен, что после смерти Сталина предложил поручить Хрущёву отвечать за партаппарат и аппарат ЦК.
Вернёмся, однако, к заявкам и делам Берии. Столь масштабные мероприятия, очевидно, уже давно продумывались им. Более того, они превращали его в главное действующее лицо в послесталинском руководстве. Добейся Берия успеха, и ему нетрудно будет сначала ослабить, а затем и устранить и Маленкова и Хрущёва.
Так долго продолжаться не могло. Хрущёв понимал это лучше других. Ставка высокая — жизнь. И Хрущёв начал активную работу по организации отпора Берии, запугивая перспективой репрессий и расстрелов времён Сталина. Эти аргументы были более чем действенным доводом для всех — от сталинистов до реформаторов. Имея досье на всех, Берия легко мог реализовать сталинский план чистки верхов, но уже без Сталина, а ради своего утверждения. И с каждым днём возрастал страх руководителей перед Берией. Стало ясно, что, используя антисталинские разоблачения, он может обвинить любого.
Второй аргумент Хрущёва: если Берия и оставит всех на своих постах, то установит такой тотальный контроль, что ничего другого не останется, как выполнять его волю. Как при Сталине.
Булганин, Ворошилов, Маленков. С каждым состоялся отдельный разговор, организованный так, чтобы не было возможности его подслушать. В мемуарах Н. С. Хрущёв пишет о таком разговоре с Маленковым, которого было важно убедить: «Слушай, товарищ Маленков. Неужели ты не видишь, куда дело клонится? Мы идём к катастрофе. Берия ножи подобрал. Надо сопротивляться». Маленков и сам чувствовал, что становится только инструментом в реализации идей Берии. Разговор с Хрущёвым его ободрил.
Хрущёв начал обрабатывать и старую гвардию: Молотова, Ворошилова. Тут всё оказалось легче. Они и так дрожали, у них руки были «по локоть в крови». (Как, впрочем, и у Маленкова.)
Хрущёв всё продумал правильно: главной ударной антибериевской силой может стать армия. Именно в армии сосредоточились наиболее непримиримые враги Берии. Это первое. Второе — кадры армии наиболее жёстко и чётко организованы. И третье — вооружены. Армию курировал маршал Булганин, с которым Хрущёв, как и с Маленковым, работал в Москве в 30-е годы и дружил. Он не был профессиональным военным. Очевидно, на пост министра обороны Сталин выбрал его как фигуру нейтральную. (С 1923 года Булганин, тогда молодой коммунист, начал работать в Правлении московского электротреста, а затем стал директором электролампового завода, организатором нового, перспективного производства.)
Верхушка армии, начиная с Жукова, годами жила под постоянным контролем органов безопасности. Она хорошо помнила уроки Большого террора. Жукова не арестовывали, но «подкопы» под него делались неоднократно: и в 1930-е годы, и во время войны, когда Берия пытался его устранить (скорее всего, из-за доверия к нему Сталина и из-за опасной перспективы оказаться в какой-то момент «под Жуковым»). Тогда Сталин буквально потребовал от Берии прекратить подготовку ареста Жукова. Берия выполнил указание, но терпеть друг друга — он и Жуков — не могли.
Личные счёты имели к Берии (и в его лице к охранке) и другие маршалы и генералы. В армии было немало тех, кого выпустили из тюрем и лагерей и вернули в строй лишь в начале войны. Забыть унижение, выбитые зубы и сломанные рёбра невозможно. Перспективу прихода к власти Берии армия принять не могла.
Именно из таких маршалов, генералов и офицеров образовали группу, которой надлежало устранить Берию. В поддержку ей Булганин мобилизовал элитные части войск, включая танковые. У Хрущёва тоже было всё готово. Были те, кто осудит Берию, — Президиум ЦК (или Президиум Совета Министров). Был тот, кто имеет право отдать приказ об аресте, — Председатель Совета Министров Маленков. Были и те, кто тут же этот приказ выполнит.
Воспоминания самого Хрущёва и других участников событий лета 1953 года противоречивы, трудно вычленить действительный ход событий. Ясно одно. Как и в 1937 году, никаких юридических процедур не соблюдалось. Вопрос об аресте первого заместителя главы правительства решали не прокуроры — счёт шёл на минуты.
Хрущёв был человеком трезвого расчёта. Впрочем, и все другие участники событий, выросшие при сталинской диктатуре, наверное, меньше всего думали о том, какие обвинения надо предъявить Берии. Страх перед вооружённым отрядом партии — так Сталин называл органы — был столь велик, что риск не допускался.
Берию арестовали в Кремле, на заседании Политбюро, маршал Жуков и сопровождавший его генерал-полковник Москаленко. Арестованного содержали в бункере под охраной военных. Судили. Конечно, в нашем, сегодняшнем, понимании то был не суд, а судилище (другое время — другие обстоятельства). Приговор суда — расстрел — военные привели в исполнение немедленно.
Так рассказал Хрущёв.
Это — один из первых ходов Хрущёва в осуществлении своей программы — утверждении главенства партии. В июле 1953 года прошёл Пленум ЦК КПСС, на котором доклад о деле Берии сделал Маленков.
Хрущёв стал готовиться к следующему шагу, который был очевиден, — Маленков. За ним стояла центральная бюрократия, прежде всего советская, которую теперь возглавлял Маленков.
Хрущёв действовал по нескольким линиям. И здесь он тоже проявил качества блестящего организатора и тактика. Прежде всего, он всячески укреплял роль возглавляемого им партийного аппарата. Затем начинает серьёзные, крупные кампании. Проводит Пленум по сельскому хозяйству. Принимает решение об освоении целинных земель.
Выбор главного направления неслучаен. Со времени окончания Отечественной войны прошло восемь лет, зияющие раны были залечены, но разорение и нищета лезли из всех щелей. Государственный продовольственный запас на нуле, деревня разорена, население кормить нечем. Со всей энергией и азартом своего неуёмного характера, бесконечно веря в силу партийного слова, он призывает комсомол, молодёжь дать быстрый хлеб стране, поднять казахстанскую целину.
Другого пути нет, голод реально маячит за спиной. Такого понятия, как «купить хлеб за границей», тогда не существовало, да и денег на это не было. Конечно, хорошо бы опереться на родную срединную Россию, вложить деньги туда, но отдачи придётся ждать не менее десяти лет. Вот и рискнул Хрущёв — поставил на целину. И не прогадал.
Конечно, существовал и другой путь: ввести вариант НЭПа, возвратить землю крестьянам России и Украины. Тогда можно было бы получить хлеб гораздо быстрее и (почти наверняка) обойтись без целины. Но это уже выход из социализма. К такому шагу Хрущёв не был готов.
Пленум ЦК, специально посвящённый селу, освободил от кабальной зависимости крестьян, они получили паспорта и стали полноправными гражданами. Все эти акции сделали имя Хрущёва известным в стране, его авторитет рос в народе.
Одновременно крутые перемены наступили для органов безопасности. Хрущёв считал, что они должны быть подчинены партии, а не стоять над всем и вся, как во времена Сталина и Берии. Хрущёв обратился к комсомолу с призывом выдвинуть в эти ряды молодых, образованных, честных, далёких от преступной практики вчерашнего дня.
Как видим, он «переигрывал» Маленкова по всем направлениям. Как и Берия, Маленков явно не сознавал, кто является его опорой. А вот Хрущёв хорошо знал, на кого можно опереться, — его поддерживали территории, республики, края, области, местная бюрократия, то есть партаппарат. Именно здесь он видел свой главный резерв. Претензий к Центру, к Москве, к Маленкову у «низов» было более чем достаточно. Хрущёв поддержал этот поход на Центр.
Он умело выбрал и лучший вариант такого похода: региональные партконференции. Состав этих конференций традиционно подбирался на местах (роль их была зафиксирована в Уставе партии). Прежде сугубо формальные партконференции на местах в новых условиях становились трибуной серьёзных обсуждений и, если надо, обвинений.
Натиск с мест был вполне оправдан, претензии к «курсу Москвы», то есть, в конечном счёте, Маленкова, чаще были вполне справедливыми. Тем более, что Маленков сам вызвал «огонь на себя», сделав высшей инстанцией в стране правительство.
ЦК КПСС (то есть уже сам Хрущёв) тоже указывал на ошибки правительства. Маленков терялся, оставшись без «патрона». Его судьба была предрешена.
Второй тур борьбы за руководство Н. С. Хрущёв выиграл, на этот раз уже без крови. Правда, новым главой правительства он сам не стал, но выдвинул Председателем Совета Министров человека, казавшегося ему своим, — Булганина. Страна его почти не знала. Теперь уже все видели, что главным лидером стал Хрущёв.
Как случилось, что чуть ли не за один год Хрущёв стал «у руля»? Сталину после 1924 года на это понадобилось не менее пяти лет.
Прежде всего, следует отметить личные качества Хрущёва как лидера и организатора. Даже Молотов позже вспоминал, что в борьбе с Берией Хрущёв действовал, как выдающийся организатор. По напору, энергии, целеустремлённости Хрущёва можно сравнивать только с Берией.
И всё же надо подчеркнуть следующие обстоятельства. Хрущёв, единственный среди окружавших Сталина лидеров, имел прочные, закреплённые годами связи с территориальной партбюрократией. За годы войны он установил связи и с армейской бюрократией. И в госбезопасности были люди, которые работали с ним на Украине и поддерживали его. Хрущёв был «своим» для большинства советской бюрократии. Как и у этого большинства, у него не оставалось никакого будущего, если партаппарат будет устранён. Да он — плоть от плоти советской системы — и не думал о такой возможности.
Преимуществом Хрущёва оказалось и то, что он не предлагал какую-то развёрнутую программу действий. Он использовал просчёты конкурентов: страх перед Берией, недооценку Маленковым партаппарата, антисталинизм.
Бюрократия неспроста считала Никиту Сергеевича своим. Ей, тоже ещё не сформировавшей свои позиции, был близок импровизационный стиль Хрущёва. Она могла предполагать, что и личность Хрущёва («свой»), и стиль Хрущёва («не догматик, не будет диктовать») создают условия для работы с ним, под его руководством. К тому же особо выбирать не приходилось.
Региональные лидеры хорошо знали, что Хрущёв не горит желанием «чисток». Было известно, что в своё время — в 1949 году — он защищал перед Сталиным первого секретаря Московского комитета партии Попова, когда над тем нависла угроза ареста. Он говорил Сталину, что, судя по всему, Попов не враг, не инициатор заговора. Пример того, как работал Хрущёв в Москве, вселял надежды. Это был новый стиль, непохожий на прежний, когда требовалось, чтобы назначенное лицо устраивало разгон и кровопролитие.
Хрущёв, бесспорно, опирался и на то, что Сталин сам включил его в число своих главных наследников, поручив ему выступить на XIX съезде партии с докладом об Уставе партии. Хотя Сталин не раз критиковал Хрущёва. В 1949 году в «Правде» появилась статья против идей Хрущёва об «агрогородах». Но каждый раз, даже при явном непонимании Хрущёвым линии Сталина (когда, например, он в голодный послевоенный год просил вождя снизить госпоставки хлеба из Украины), Сталин «воспитывал» Хрущёва, но не снимал: на Украине его тогда оставили главой правительства, а в Москве — членом Политбюро. Словом, Хрущёв «законно» входил в узкий круг наследников Сталина.
Это видели и знали все. И даже просталински настроенная партбюрократия не числила Хрущёва в непримиримых врагах. Так сложилась база для слияния личного стремления Хрущёва взять всю полноту власти над бюрократией с устремлениями самой сталинской бюрократии.
Этот союз чем-то напоминал тот, который возник между Сталиным как генсеком партии и большинством партийно-советской бюрократии после смерти Ленина. И тогда и сейчас правящая бюрократия выбрала наиболее приемлемого для себя вождя — среди возможных, конечно.
Хрущёв стал у руля, оставленного Сталиным.
(Продолжение следует.)
