Часть II. "КОРОЛЬ ЛИР"
Если верить Гальфриду Монмутскому, во времена библейского пророка Илии, то есть в IX веке до Р. Х., бриттами правил король Бладуд, могучий волшебник. Однажды он попытался воспарить в небо на крыльях собственного изготовления, но упал "и разбился так, что от него ничего не осталось". Его престол унаследовал сын Лир (Леир), имевший трех дочерей - Гонорилью, Регау и Кордейлу.
Когда Лир состарился, то подверг дочерей довольно наивному испытанию: отец спросил каждую, насколько он ей дорог. Две старшие клятвенно заверили, что любят его больше всего на свете, даже больше собственной души, и довольный Лир выдал их замуж за правителей Альбании (древнее латинское название Шотландии) и Корнубии (то есть Корнуолла). За каждой в приданое он дал треть королевства. Младшая же дочь, Кордейла, честно ответила, что любит отца обычной дочерней любовью: "Ведь ты стоишь столько, сколько заключаешь в себе, и столько же любви я питаю к тебе". Разгневанный Лир лишил Кордейлу приданого, но тем не менее король франков Аганипп, плененный красотой, взял ее в жены и увез к себе в Галлию.
Прошли годы. Лир одряхлел, зятья перестали ему подчиняться. Он то воевал с ними, то мирился и в конце концов поселился у Гонорильи, выговорив себе право иметь сорок воинов вместо прежних двухсот. Спустя два года Гонорилья возмутилась тем, что отцовские стражники затевают ссоры с ее управителями, и сократила их число до двадцати человек. Обиженный Лир перебрался к Регау, но его охранники и здесь не изменили своих дурных привычек, и через год ему было позволено сохранить лишь пятерых. Король попробовал вернуться к старшей дочери, надеясь смягчить ее сердце, но та повелела отцу ограничиться единственным охранником. Тогда Лир покинул Британию и уехал в Галлию к обиженной им Кордейле.
Все эти сведения, утверждал Гальфрид, он черпал из "древнейшей валлийской книги", подаренной ему оксфордским архидиаконом Вальтером. Однако ни подтвердить его слова, ни опровергнуть исследователи не могут по сей день. Большинство их считает, что историю короля Лира монах попросту выдумал, как и значительную часть остальных сведений. Но что поделать, если исторической науки в Средние века еще не существовало, а народ ценил тогда (как, впрочем, и ныне) не истину, а красивые или страшные сказки. И сюжет о древнем короле перекочевал в прозаические и стихотворные хроники, превратившись в неотъемлемую часть британской истории.
Проблема исторической истины волновала Шекспира-драматурга не больше, чем его зрителей. В пьесе о короле Лире он не скрывает анахронизмы, скорее выпячивает несвойственные древним временам черты жизни: здесь и ссылки на католический пост, и цитаты из современных баллад, и Бедлам - госпиталь для умалишенных, основанный лишь в XIII веке от Р. Х. Когда одному из персонажей шекспировской пьесы приходится скрываться, по всей стране рассылают изображения разыскиваемого - практика достаточно новая даже для шекспировской эпохи.
"Король Лир" - одна из самых мрачных трагедий Шекспира. Связано ли это с какими-то жизненными неурядицами автора или с особенностями общественной ситуации в тогдашней Англии? Об этом можно лишь гадать.
Последние годы правления состарившейся королевы Елизаветы Тюдор протекали в атмосфере неуверенности и нервозности. В начале 1601 года запутавшийся в долгах прежний фаворит Елизаветы граф Эссекс устроил в Лондоне волнения, надеясь захватить королеву и управлять страной от ее имени. 6 февраля в театре "Глобус" сторонники Эссекса потребовали показать уже сошедшую со сцены трагедию Шекспира "Ричард II", повествующую о низложении короля-тира на (см. "Наука и жизнь" № 8, 2005 г.). На следующий день пьесу представили. С галерей театра беснующаяся публика выплеснулась на улицы Лондона, однако мятеж не удался и его участники оказались в Тауэре. Эссекса обвинили в государственной измене, судили и 25 февраля казнили.
Напряженность не спала и когда после смерти бездетной Елизаветы в 1603 году на английский престол взошел сын Марии Стюарт, король Шотландии Яков I (Джеймс). Даже если новый государь не был тем горбатым и слюнявым уродцем, каким изображали его враги, к народным кумирам его трудно причислить. Полушотландец-полуфранцуз, Яков I считал себя Божьим помазанни ком, обладающим властью над жизнью и имуществом подданных. Игнорируя английские политические традиции, он попытался внедрить в стране самовластье на шотландский манер. Однако палата общин со всей почтительностью напомнила королю, "во-первых, что наши привилегии и вольности являются нашим правом и законным наследием не в меньшей степени, чем наши земли и наше имущество. Во-вторых, что их нельзя у нас отнять, отрицать или подвергать какому-либо умалению иначе, как с явным вредом для состояния государства".
Политические проблемы тесно переплетались с религиозными. Священники ожидали, что новый король подтвердит их право вступать в брак, даст больше свободы в богослужебных делах, а главное, запретит совмещать по несколько церковных должностей, что обрекало массу "безработных" священников на полуголодное существование. Однако король видел решение всех проблем в одном - в укреплении позиций официальной англиканской церкви. С особым ожесточением он обрушился на диссидентов-пуритан, не признававших епископской власти; около трехсот священников лишились приходов. Пуританам запрещали проводить собрания общин и принуждали не реже одного раза в год посещать службы в англиканской церкви. Наиболее непримиримые диссидентские общины были загнаны в подполье или эмигрировали. Одна из них, действовавшая в селении Скруби (графство Ноттингем), в 1608 году в полном составе перебралась в Нидерланды, а впоследствии - в Америку, где ее членов поныне чтут среди отцов-основателей США.
Если правление Якова I принесло пуританам одни неприятности, то и для католиков оно стало тяжким разочарованием. От сына Марии Стюарт они ожидали уравнения в правах с приверженцами англиканской церкви. Когда стало ясно, что эти надежды тщетны, группа дворян-католиков во главе с Робертом Кейтсби и Гаем Фоксом в ноябре 1605 года предприняла попытку взорвать парламент вместе с королем, королевой и наследником престола. Заговорщики сумели пронести в подвал и спрятать там двадцать баррелей пороха, прикрыв их сухим хворостом, но были схвачены и казнены.
В этой буквально взрывоопасной атмосфере и появилась пьеса о легендарном короле-самодуре, которая была представлена на Рождество 1606 года в присутствии короля Якова I и его супруги королевы Анны.
События, связанные с замужеством старших дочерей и с опалой младшей, Шекспир уместил в первую сцену первого акта (кстати, их имена драматург несколько изменил). Слова о бесчинствах стражи отставного короля вложены в уста скомпрометированных дочек, однако поведение самого Лира заставляет верить Гонерилье и Регане. Лир уверен, что право казнить и миловать - неотъемлемая часть его личности. Он прямо-таки бравирует своей капризностью. Неузнанному Кенту, желающему поступить к нему на службу, он говорит: "Прислуживай мне. Если ты не разонравишься мне после обеда, я не расстанусь с тобой". На Освальда, приближенного Гонерильи, кричит: "Не сметь смотреть на меня так дерзко! Нахал!" и бьет его. Такие противоположные персонажи, как злодейка Гонерилья и преданный Шут, оценивают Лира практически одинаково. Первая холодно констатирует: "Он был сумасбродом в лучшие свои годы. Теперь к его привычному своеволию прибавятся вспышки старческой раздражительности". Второй, обращаясь к самому Лиру, ядовито замечает: "Тебе нельзя было стариться, пока не поумнеешь".
Опала Корделии - не случайность. Для Лира любой человек, даже самый близкий, хорош лишь до тех пор, пока беспрекословно ему повинуется. Гонерилья осмелилась противоречить отцу (о сокращении его свиты она речь еще не ведет), и он обрушивает на нее самые чудовищные проклятья:
Срази ее бесплодьем! Иссуши
В ней навсегда способность
к материнству.
Позже, когда Гонерилья принимает решение о свите, он дополняет свои "родительские благословения" словами:
Исчахни
И сгинь от порчи! Пропади от язв
Отцовского проклятья…
Я так вам отомщу, злодейки, ведьмы,
Что вздрогнет мир.
(Цитаты здесь и далее -
в переводе Б. Пастернака.)
Однако его угрозы уже никого не страшат. Гонерилья твердо намерена обуздать буйство отцовской "невоспитанной дворни" - разумеется, ради общественной пользы:
Мне, видимо, теперь самой придется
Принять крутые меры. Я прошу
Не обижаться. Если б не забота
О благе государства, верьте мне,
Я б постыдилась вмешиваться в это.
Тут-то и начинается "трагедия короля Лира". Состоит она в том, что Лир не может вообразить себя простым смертным. Напрасно Шут пытается втолковать хозяину, что вседозволенность была лишь приложением к короне, которой тот лишился: "А теперь ты нуль без цифры. Я и то больше тебя. Я хоть шут, на худой конец, а ты совершенное ничто". Лир органически не способен усвоить истину, которую в книге Гальфрида высказывает Кордейла: "Ты стоишь столько, сколько заключаешь в себе". Узнав, что Регана и ее муж Корнуолл арестовали его посланца, Лир вопиет:
Не верю!
Они бы не решились, не могли,
Не покусились бы. Ведь это хуже
Убийства! Предумышленно нанесть
Такое оскорбленье!
Дело, разумеется, не в страданиях слуги, закованного в кандалы. Его, Лира, оскорбили - вот ведь ужас-то! Глостер объясняет, что личная встреча с Корнуоллом ни к чему не приведет, ибо герцог неукротим, но Лир искренне не понимает, что другие могут быть столь же отвратительно капризными, как и он сам:
Смерть! Мщенье! Что за черт! Неукротим?
Мне надо, надо, понимаешь, Глостер,
Мне надо видеть герцога с женой!
Он совершенно по-детски жалуется одной дочке на другую и на предложение Реганы вернуться к Гонерилье отвечает:
Регана, никогда!
Она мне вдвое сократила свиту,
Смотрела исподлобья на меня,
Словами ядовитыми язвила.
Жить как все прочие - самое страшное для Лира наказание:
Вернуться к ней и распустить полсвиты?
Нет, лучше я от крова откажусь
И в обществе совы и волка сдамся
На милость непогоды и нужды!
Но стоит Регане заявить, что она готова терпеть лишь двадцать пять свитских, как отец с удивительной практичностью мгновенно меняет отношение к Гонерилье:
Плохие, стало быть, не так уж плохи,
Когда есть хуже. Кто не хуже всех,
Еще хорош. (Гонерилье). Тогда к тебе я еду.
Полсотни больше двадцати пяти
В два раза, значит - ты в два раза
лучше.
Впав в нищету и ничтожество, Лир замыкается в себе, воспринимая реальность сквозь призму собственного несчастья. Все зло в мире исходит от дочерей, издевающихся над отцами, - другой причины он представить не в состоянии. К тому же он по-прежнему убежден, что по самой своей природе отличается от всех прочих людей:
Король и до конца ногтей - король!
Взгляну в упор, и подданный трепещет.
Достаточно простая история сумасбродного короля под пером Шекспира разрастается в картину всеобъемлющего торжества лжи. Для этого в сюжет введены несколько линий и персонажей, которых у Гальфрида нет: Шут, тщетно пытающийся открыть глаза сбрендившему господину; Кент, верный слуга, вступившийся за Корделию и изгнанный Лиром; Эдгар, сын и наследник графа Глостера, оклеветанный незаконнорожденным братом Эдмондом и вынужденный скрываться под личиной безумца - "Тома из Бедлама". К концу пьесы мерзавец Эдмонд находится в одном шаге от трона, хладнокровно выбирая между влюбленными в него Гонерильей и Реганой.
Правда не просто повержена, она поругана, втоптана в грязь, ей самой придано обличье лжи. Честного Кента Корнуолл объявляет мошенником, спекулирующим на ложной прямоте:
…Кто-нибудь
Однажды похвалил его за резкость.
Он с выгодой и стал играть на ней…
Эдмонд, обвинив Эдгара в попытке отцеубийства, приписывает ему слова:
Бесправный сын побочный,
Ты спорить собираешься со мной?
Да кто тебе поверит?
Кто будет слушать эти обвиненья,
Раз смерть моя так выгодна тебе,
Что надо быть тупицей,
чтоб не видеть,
Как сильно должен ты желать ее!
Несправедливость, подобно коррозии, поражает все и вся. "Правду всегда гонят из дому, как сторожевую собаку, а ложь лежит в комнате и воняет, как левретка, - констатирует Шут, без всяких авторских объяснений бесследно исчезающий в середине пьесы. - Все люди с нюхом, и притом не слепые, глядят в оба. Из двадцати нет никого, кто бы не чувствовал, когда начинает плохо пахнуть. Отходи в сторону, когда с горы катится большое колесо, чтобы оно не сломало тебе шею, но хватайся за него, когда оно поднимается в гору".
Глостер тоже жалуется, что "любовь остывает, слабеет дружба, везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены, и рушится семейная связь между родителями и детьми". И тут же, поверив клевете, изгоняет Эдгара. При этом ответственность за все неурядицы граф совершенно пообывательски возлагает на недавние затмения: "Что бы ни говорили на этот счет ученые, природа чувствует на себе их последствия". Циник Эдмонд ядовито комментирует сетования туповатого родителя: "В оправдание всего плохого у нас имеются сверхъестественные объяснения. Великолепная увертка человеческой распущенности - всякую вину свою сваливать на звезды! Какой вздор! Я есть то, что я есть, и был бы тем же самым, если бы самая целомудренная звезда мерцала над моей колыбелью".
Лиру, когда он пребывал на троне, думать о подобных предметах вообще не приходилось - зачем, если его приказы исполнялись беспрекословно независимо от их разумности и справедливости? Лишь теперь, на старости лет, он начинает задумываться и даже таинственным образом обретает способность к анализу. В его уста Шекспир вкладывает слова, в сегодняшней России звучащие не менее актуально, чем в Англии XVII века:
Виновных нет, поверь, виновных нет:
Никто не совершает преступлений.
Берусь тебе любого оправдать,
Затем, что вправе рот зажать любому.
Купи себе стеклянные глаза
И делай вид, как негодяй политик,
Что видишь то, чего не видишь ты.
Если бы Лир был Гамлетом, он бы заявил, что мир свихнулся. В качестве панацеи он предлагает возврат к природе, ставя в пример "бедного Тома из Бедлама": "На нем все свое, ничего чужого. Ни шелка от шелковичного червя, ни воловьей кожи, ни овечьей шерсти, ни душистой струи от мускусной кошки! Все мы с вами поддельные, а он настоящий. Неприкрашенный человек - и есть именно это бедное, голое двуногое животное, и больше ничего. Долой, долой с себя все лишнее!"
Сам Шекспир, будучи консерватором, склонен объявить источником всех зол уклонение от раз и навсегда заведенного порядка. По существу, он оправдывает безумства Лира на том основании, что тот является законным королем. Злодеяния Гонерильи, Реганы и Эдмонда порождены отказом соблюдать нормы традиционной этики. Дочери обязаны повиноваться отцу, даже если он деспот и маразматик. Побочный сын должен знать свое место и не претендовать на равенство с рожденными в законном браке. Такова по сути мораль (точнее, одна из моралей) пьесы. Однако Шут - другая ипостась автора - смотрит на мир еще более мрачно: виновата сама природа человека, а она неизменна и исправлению не подлежит:
Когда попов пахать заставят,
Трактирщик пива не разбавит,
Портной концов не утаит,
Сожгут не ведьм, а волокит,
В судах наступит правосудье,
Долгов не будут делать люди,
Забудет клеветник обман,
И не полезет вор в карман,
Закладчик бросит деньги в яму,
Развратник станет строить храмы, -
Тогда придет конец времен
И пошатнется Альбион.
Попытку восстановить справедливость предпринимает младшая дочь, к которой вынужден обратиться Лир. В "Истории бриттов", написанной монахом Гальфридом, Кордейла и ее муж Аганипп помогают Лиру отвоевать Британию. Утвердившись вновь на престоле, старый король царствует три года, а затем умирает. Вскоре умирает и Аганипп. Престол занимает Кордейла, но племянники (сыновья Гонорильи и Регау) захватывают ее в плен и бросают в темницу, где, "удрученная потерею королевства, она наложила на себя руки". В ходе последовавшей борьбы между кузенами сын Регау Кунедагий "сосредоточил в своих руках единоличную власть над всем островом и тридцать три года со славою удерживал ее за собой".
Шекспир совершенно меняет ход событий. Корделия и Лир, вернувшиеся на родину, разбиты и взяты в плен. Для Лира наступает момент катарсиса, и он обращает к Корделии слова, эхом многократно отозвавшиеся в грядущих веках:
Мы в каменной тюрьме переживем
Все лжеученья, всех великих мира,
Все смены их, прилив их и отлив.
(Можно представить, с каким чувством переводил эти строки Борис Пастернак, вынужденный творить под надзором ЦК КПСС.)
Обиженные в пьесе гибнут, не дождавшись восстановления справедливости. Глостер умирает от разрыва сердца, Корделию убивают в темнице, инсценировав самоубийство, Лир падает замертво у гроба дочери. "Не это ль час кончины мира?", - вопрошает Кент. - "Исполненье сроков", - вторит Эдгар. - "Конец времен и прекращенье дней", - заключает супруг Гонерильи Олбэни.
В финале все-таки правда торжествует. Но ее шествие выглядит мрачным и кровавым. Заколот слугой злодей Корнуолл. Регана отравлена Гонерильей, ревнующей сестру к Эдмонду. Сама Гонерилья, изобличенная в попытке убийства мужа, закалывается кинжалом, а Эдмонд гибнет в поединке с Эдгаром. Во главе королевства оказывается Олбэни, полностью подпадающий под определение "ни рыба, ни мясо". Правда, он обещает опираться на Кента и на Эдгара, и это вселяет какую-то надежду.
Эдгар даже пытается выжать из случившегося более-менее позитивную мораль:
Какой тоской душа ни сражена,
Быть стойким заставляют времена.
Все вынес старый, тверд и несгибаем.
Мы, юные, того не испытаем.
Однако, на чем основан его оптимизм, остается непонятным. Видимо, он надеется, что статус "кво" можно заморозить навечно. Нам итог такой политики известен: спустя сорок лет после публикации пьесы король Карл, сын Якова I, пытавшийся самовластно править Англией на манер Лира, будет обезглавлен по приговору революционного суда. На звезды надежда плохая, рецепты "возврата к природе" спросом никогда не пользовались, а человеческая природа изменениям не поддается. Похоже, приговор Шута остается в силе.
И все же через два-три века Англия, получившая прививку протестантской этики, вырывается из заколдованного круга лжи, повального воровства и взяточничества. Как ей это удалось? Спросите о чем-нибудь попроще, например про единую теорию поля.
