ЗАНИМАТЕЛЬНОЕ КРАЕВЕДЕНИЕ

Владимир Клавдиевич Арсеньев (1872-1930) - ученый, путешественник, писатель, музеевед и педагог.

С юношеских лет его манила экзотика Восточной России. Окончив в 1896 году Петербургское военно-пехотное училище и отслужив короткое время в Польше, он добивается перевода на Дальний Восток и всю оставшуюся жизнь посвящает изучению этого края. Сначала Арсеньев совершает ознакомительные экскурсии и небольшие походы в окрестностях Владивостока, а затем - длительные научные экспедиции по Приморью и Приамурью. Все экспедиции-путешествия носили комплексный характер. В дальних скитаниях ему приходилось быть географом и топографом, ботаником и зоологом, метеорологом и геологом, антропологом и этнографом, охотником и рыболовом...

Из наблюдений, коллекций, дневников экспедиций не только составлялись научные отчеты, но и рождались замечательные географо-краеведческие книги: "По Уссурийскому краю", "Дерсу Узала", "Сквозь тайгу". Впервые они появились у нас в двадцатые годы прошлого века и сразу завоевали сердца миллионов читателей. Особенно популярной стала книга "Дерсу Узала" - о проводнике-нанайце, следопыте-уникуме, нередко спасавшем Арсеньева в критических ситуациях. М. Горький писал В. Арсеньеву: "Вам удалось объединить в себе <Альфреда> Брема и Фенимора Купера". Литературное творчество Владимира Клавдиевича высоко ценили Б. Житков, М. Пришвин, А. Фадеев. Будущий президент Академии наук В. Комаров, сам совершивший ряд путешествий по Сибири и Дальнему Востоку, так отозвался о произведениях Арсеньева: "Картины тайги, бурные потоки, вьюки и над всем этим симпатичный, вдумчивый облик Дерсу; одним словом, и наука, и эстетика, и этика - все есть на этих прекрасных страницах, которыми я прямо зачитался".

Книги В. Арсеньева многократно переиздавались в России, переводились на языки народов нашей страны, известны они и за рубежом.

Как правило, рекомендательные списки литературы для массового читателя ограничиваются тремя названными книгами. Но перу В. Арсеньева принадлежат и другие научно-занимательные работы, например "В дебрях Приморья", "В кратере вулкана", "Жизнь и приключения в тайге".

Большинство читателей знают Арсеньева как путешественника по Уссурийскому краю. А ведь он побывал в Японии, посетил Командоры, плавал к северным берегам Охотского моря, опускался в кратер Авачинского вулкана на Камчатке.

Много сил и времени в последние годы жизни на Дальнем Востоке В. Арсеньев отдавал организации местных краеведческих музеев и педагогической работе.

Благодаря неиссякаемой любознательности, завидной настойчивости, огромному трудолюбию и литературному таланту Владимир Клавдиевич, сын бывшего крепостного, стал профессором и родоначальником отечественного занимательного краеведения.

Прочтите небольшой очерк из научно-занимательного наследия В. Арсеньева, не вошедший в его широкоизвестные книги.

Обойти "непропуск" оказалось не так-то легко. Мы лезли в гору, пробирались сквозь густые заросли и обходили осыпи; местами крутизна принуждала нас взбираться еще выше и долго идти косогором. Судя по времени и пройденному расстоянию, "непропуск" должен был быть уже сзади. Теперь начался спуск, сначала крутой, но потом он сделался положе. Я полагал, что мы скоро выйдем к морю, но ошибся. Сквозь просветы между деревьями уже виднелась вода и слышался шум прибоя, как вдруг совершенно неожиданно опять оказался обрыв и на этот раз совершенно отвесный. По краю его мы дошли до оврага. Это обходное движение отняло у нас много времени. Спуск в овраг был очень крут и загроможден большими камнями. Глубокие ямы по руслу его, замаскированные травою, представляли настоящие ловушки. Туземцы-орочи двигались медленно, разбирая траву руками и, несмотря на это, часто падали и ушибались. Овраг, по которому мы спускались, оказался длинным. Но вот кустарник стал редеть; в лицо повеяло сыростью и запахом моря. Еще несколько шагов, и мы все разом вышли на намывную полосу прибоя.

Свежий юго-восточный ветер гнал к берегу волны. Они зарождались далеко там, где небо сходится с землею, и шли в стройном порядке, не сталкиваясь и не обгоняя друг друга. Ветер срывал с их гребней белую бахрому и мелким дождем разносил ее по морю. Со стороны казалось, будто волны дымятся. Как раз против оврага из воды торчали два больших камня. Один из них был похож на каравай хлеба, другой - на гигантскую жабу, обращенную головой к югу. Волны с шумом разбивались о них. На мгновение "жаба" пропадала, но вслед затем из белой пены опять появлялась ее голова на том же месте. Вода каскадом сбегала с ее спины, но тотчас ее накрывала другая волна, за ней - третья. Это было какое-то соревнование между неподвижной каменной жабой и морской водою, нападающей на берег.

Горная порода, вынесенная из оврага и разрушенная морским прибоем, превратилась в гравий и образовала широкую отмель. Вода взбегала на нее с сердитым шипеньем и быстро уходила в песок, оставляя после себя узенькую полоску пены, но следующая волна подхватывала ее и бросала на отмель дальше прежнего.

Шагах в полутораста от камней на прибрежной гальке у самого края воды лежала какая-то большая темная масса. От ударов волн она вздрагивала и колыхалась. Иногда она поднималась немного кверху, но каждый раз, как только волны отходили назад, она снова сползала к морю. Это было что-то грузное, рыхлое, мягкое. Как только мы спустились из оврага, с нее снялось несколько птиц, в числе которых были и вороны. Несомненно, это был морской зверь, выброшенный волнами на берег. Мы тотчас направились к нему. Оба туземца шли впереди, а я несколько отстал. Вдруг они остановились, стали всматриваться в темную массу и затем бросились назад. На лицах их был написан испуг. Не зная в чем дело, я тоже остановился и приготовил ружье, но, убедившись, что животное мертво, подошел к нему вплотную. Это оказалась касатка - самый большой и самый страшный хищник из морских млекопитающих [относится к семейству дельфиновых. - Ю. М.]. Даже акулы стараются держаться подальше от касаток.

Я обошел мертвое животное кругом. Большое веретенообразное тело его было покрыто темной кожей, к которой во многих местах прикрепились раковины усоногих. Оно имело в длину около шести метров и оканчивалось хвостовыми плавниками, как у всякого китообразного. Брюхо касатки было грязно-белого цвета; два небольших боковых плавника находились недалеко от головы, а на спине, кроме того, выдавался еще огромный треугольный плавник. Небольшая голова, но громадная пасть, вооруженная многочисленными острыми зубами, маленькие глаза со светлыми пятнами позади них, в которых застыло выражение жестокости и злобы, придавали ей действительно страшный и отталкивающий вид. По-видимому, касатка давно уже подохла, туша начала разлагаться и издавала зловоние.

В это время я услышал крики. Я оглянулся и у входа в овраг увидел туземцев, делающих мне какие-то знаки. Когда я подошел к ним, они тревожно стали говорить о том, что мертвый зверь есть "Тэму" - грозный хозяин морей, и потому надо как можно скорее уходить отсюда. Человека, который позволит себе подойти к Тэму, да еще тронуть его, непременно постигнет страшное несчастье.

Я сказал, что касатка мертва и потому совершенно не опасна. Но они ответили мне, что Тэму может прикидываться мертвым, оставлять на берегу свою внешнюю оболочку, превращаться в наземных зверей и даже в неодушевленный предмет. Они ни за что не хотели дальше идти берегом моря и предпочитали вновь карабкаться в горы. Напрасно я приводил им всякие резоны: они оставались непреклонны.

Тогда я условился, что буду ждать их около второго мыса. Мы расстались; туземцы пошли назад по оврагу, а я - по намывной полосе прибоя. Как и надо было ожидать, к указанному мысу я пришел раньше их часа на два.

С закатом солнца ветер засвежел, небо покрылось тучами, и море еще более взволновалось. Сквозь мрак виднелись белые гребни волн, слабо фосфоресцирующие. Они с оглушительным грохотом бросались на берег. Всю ночь металось море, всю ночь гремела прибрежная галька, и в рокоте этом слышалось что-то неумолимое, вечное.

Рано утром один из стрелков ходил на охоту за нерпами. Возвратясь, он сообщил, что бурей ночью мертвую касатку снова унесло в море. Я не придал его словам никакого значения, но орочи нашли это вполне естественным: Тэму вернулся, принял свой обычный вид и ушел в свою родную стихию.

После полудня ветер начал стихать, и море стало успокаиваться: вместо волн с острыми гребнями появилась мертвая зыбь. Незадолго до сумерек мы пошли собирать дрова. Вдруг один туземец что-то закричал. Я обернулся и увидел недалеко от берега большой черный плавник, быстро рассекающий воду. Это была касатка-гладиатор. Она дважды прошла вперед и назад, затем остановилась и встала к нам головой так, что плавник ее сделался похожим на палку. Касатка то опускалась вглубь, то снова всплывала на поверхность воды, порой она совсем близко подходила к берегу и вдруг бросалась назад, издавая какие-то странные звуки, похожие на грузные вздохи или заглушенное мычание.

Когда на западе угасли отблески вечерней зари и ночная тьма окутала землю, туземцы камланили [совершали обряд шаманства. - Ю. М.]. Они притушили огонь. Один из них накрыл себе голову полотенцем и, держа в руках древесные стружки, произносил заклинания, а другой взял мешочек табаку, несколько спичек, кусочек сахару и хлебный сухарь и все побросал в море. Это было жертвоприношение.