В 1830 году в Москве судьба свела А. С. Пушкина с серпуховским помещиком В. С. Огонь-Догановским, опытным игроком в карты, которому поэт в азарте проиграл почти 25 тысяч. Выплатить такую огромную сумму сразу он был не в состоянии и выпросил рассрочку на четыре года. Этот случай, о котором судачили в московских гостиных, едва не расстроил помолвку Пушкина с Н. Н. Гончаровой. В письме П. А. Плетневу 31 августа 1830 года поэт жаловался: "Московские сплетни доходят до ушей невесты и ее матери - отселе размолвки, колкие обиняки, ненадежные примирения..." Расчеты с Огонь-Догановским еще долго тяготили его душу.
Этот проигрыш, чуть было не оказавшийся роковым в судьбе Пушкина, несомненно, стал одной из побудительных причин к созданию повести "Пиковая дама". Когда повесть вышла в свет, Пушкин записал в дневнике 7 апреля 1834 года: "Моя "Пиковая дама" в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Натальей Петровной и, кажется, не сердятся..." Близкие друзья Пушкина, Нащокины, рассказывали, что, по словам самого Александра Сергеевича, "главная завязка повести не вымышлена. Старуха графиня - это Наталья Петровна Голицына, <...> действительно жившая в Париже в том роде, как описал Пушкин. Внук ее Голицын рассказывал Пушкину, что раз он проигрался и пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже Сен-Жерменом. "Попробуй", - сказала бабушка. Внучек поставил карты и отыгрался. Дальнейшее развитие повести вымышлено. Нащокин заметил Пушкину, что графиня не похожа на Голицыну, в ней больше сходства с Натальей Кирилловной Загряжскою, другою старухою. Пушкин согласился с этим замечанием и отвечал, что ему легче было изобразить Загряжскую, чем Голицыну..."
Какие же черты этих двух женщин трансформировались в пушкинской повести?
Княгиня Наталья Петровна Голицына, урожденная Чернышева, хотя и не слыла красавицей, но в молодости пользовалась неизменным успехом при дворе Екатерины II. В 1766 году в Петербурге, участвуя в конной карусели (вид конного состязания), она получила первый приз - бриллиантовую розу. В том же году Наталья была повенчана с князем В. Б. Голицыным, носившим чин бригадира. В пушкинской повести Томский рассказывал, что его бабушка-графиня некогда "ездила в Париж и была там в большой моде <...> Однажды при дворе она проиграла на слово герцогу Орлеанскому что-то очень много". Отдать долг была не в состоянии, и это заставило ее обратиться за помощью к графу Сен-Жермену, "о котором рассказывали так много чудесного". Тот назвал ей три заветные карты.
Голицына побывала в Париже дважды: в 60-е годы XVIII века, еще до замужества, вместе с отцом (русским посланником П. Г. Чернышевым), и в 80-е, уже с мужем. В повести героиня также находится в Париже с мужем. Однако, как показал Б. Я. Виленчик в статье "Историческое прошлое в "Пиковой даме", все упомянутые у Пушкина реалии - карточная игра у королевы (супруги Людовика XV Марии Лещинской), герцог Орлеанский, Сен-Жермен, проживавший в Париже, и т. д. - могли относиться лишь к первому появлению в столице Франции Натальи Петровны, тогда еще совсем юной девицы. Но художественное повествование никогда не подчиняется непременным требованиям исторической точности. Пушкин писал не документальный очерк, а беллетристическое произведение, используя для создания своих образов и ситуаций лишь отдельные черты реальных судеб, свободно их комбинируя.
А вот отношения графини (из "Пиковой дамы") с мужем, который был всецело под ее башмаком и "боялся как огня", весьма напоминают жизнь четы Голицыных. По рассказам их современницы Е. П. Яньковой, В. Б. Голицын хоть и богатый помещик, но "очень простоватый был человек". Жена легко взяла над ним верх, ставя ему в вину и невысокий бригадирский чин, и расстроенные имения. Голицына же "женщина от природы очень умная была и великая мастерица устраивать свои дела". Взяв управление имениями в свои руки и единолично распоряжаясь ими до конца жизни, она выплатила все долги и сумела значительно приумножить свое состояние. Всех домашних держала в строгом повиновении, повзрослевшие дети не смели садиться в ее присутствии. После смерти В. Б. Голицына его сыновья Борис (29-ти лет) и Дмитрий (27-ми лет), являясь по закону полноправными наследниками, не решались требовать у матери своей доли. По-прежнему всем заправляла она, а сыновьям выдавала годовое содержание по своему усмотрению. Присущей Наталье Петровне энергичной деловитостью, умением разрешать сложные житейские вопросы Пушкин наделил и свою героиню в молодые годы: проиграв огромную сумму денег, она нашла-таки способ выйти из, казалось бы, безвыходной ситуации.
Пушкин отмечает, что его графиня "скупа". Эту черту современники знали и за Голицыной: на вечерах в ее доме, куда съезжалось множество гостей, никогда не предлагалось ужина или основательных закусок, слуги разносили лишь лимонад и конфеты. А для тех, кто гостил в ее имениях, к столу не покупали вина, вынуждая довольствоваться квасом и домашним пивом.
О характере и привычках Натальи Петровны Пушкин мог знать задолго до рассказов ее внука, поведавшего историю трех карт. Имение родителей Пушкина Захарово находилось недалеко от Больших Вязем, где в усадьбе жил старший сын Натальи Петровны, Б. В. Голицын. Семьи были знакомы. Дядя Пушкина, Василий Львович, в 1819 году даже написал торжественные стихи ко дню 78-летия княгини. В конце 1820-х годов в Москве Пушкин бывал в доме другого сына княгини - Д. В. Голицына, назначенного московским генерал-губернатором. Общественное положение обязывало его жить на широкую ногу, давать приемы и балы, устраивать праздники, заниматься благотворительностью, и он очень страдал от того, что прижимистая мамаша выделяла ему из доходов по имениям весьма скромную сумму. Кончилось тем, что в дело вмешался сам Николай I и убедил Голицыну сделать для Дмитрия Владимировича существенную прибавку, чтобы тот не накопил долгов, которые скомпрометировали бы их фамилию и его самого как должностное лицо.
Пушкин же в своей повести рассказывает, что графиня часто недоплачивала своей воспитаннице Лизе причитающуюся ей сумму, "а между тем требовали от нее, чтоб она одета была, как и все, то есть как очень немногие". Примечательны и такие детали: графиня с Лизой зимой отправились на очередной бал, "погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями". Графиня появляется из дома в собольей шубе, ее воспитанница спешит к карете "в холодном плаще", без головного убора, но зато волосы ее украшали свежие цветы, что в такое время года стоило очень дорого. Верхняя ее одежда явно составляла предмет экономии, но в бальную залу она войдет наряженной, "как очень немногие".
В "Пиковой даме" мы узнаем о старой графине: "У себя принимала она весь город, наблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо". А вот что вспоминает о Голицыной Ф. М. Толстой: "В Петербурге (она жила, если не ошибаюсь, в Малой Морской) к ней ездил на поклонение в известные дни весь город, а в день ее именин ее удостаивала посещением вся царская фамилия. Княгиня принимала всех, за исключением государя императора, сидя и не трогаясь с места. Возле ее кресел стоял кто-нибудь из близких родственников и называл гостей, так как в последнее время княгиня плохо видела. Смотря по чину и знатности гостя, княгиня или наклоняла только голову, или произносила несколько менее или более приветливых слов".
У Пушкина в повести читаем: "Она участвовала во всех суетностях большого света, таскалась на балы, где сидела в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде <...>, к ней с низкими поклонами подходили приезжающие гости, как по установленному обряду".
Будучи статс-дамой двора, Голицына непременно появлялась на всех придворных торжествах и увеселениях, и, по свидетельству Яньковой, "все знатные вельможи и их жены оказывали ей особое уважение и высоко ценили ее малейшее внимание". М. И. Пыляев в книге "Замечательные чудаки и оригиналы" (СПб., 1898) писал о ее авторитетности в петербургских великосветских кругах: "К ней вели каждую молодую девушку на поклон. Гвардейский офицер, только что надевший эполеты, являлся к ней, как к главнокомандующему". (У Пушкина Томский просит у графини разрешения представить ей Нарумова.) Власти всячески угождали Голицыной. Зная ее сохранившееся до старости пристрастие к карточной игре, чему препятствовало лишь слабеющее зрение, для нее силами питомцев Воспитательного дома делали специальные колоды карт увеличенного формата. В ее имение, отстоявшее на 200 верст от Петербурга (село Марьино Новгородской губернии), присылали придворных певчих. После декабристского восстания хлопоты княгини помогли облегчить участь ее внучатого племянника З. Г. Чернышева и Муравьевых.
Под стать Голицыной была и Наталья Кирилловна Загряжская. Она, как рассказывал князь П. А. Вяземский, "по всем принятым условиям общежитейским и по собственным свойствам своим долго занимала в петербургском обществе одно из почетнейших мест". Тоже очень любила карты и даже за день до кончины с увлечением играла в бостон. Если эпизоды о прошлом своей старой графини Пушкин взял в основном из биографии Голицыной, то характер ее в старости в большей степени срисовал с Загряжской.
В повести говорится, что графиня и в пожилом возрасте "сохраняла все привычки своей молодости" и "одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет назад". Она принимает явившегося к ней Томского, сидя перед зеркалом, в то время как горничные убирают ей голову. Так было заведено у щеголих XVIII века. В подобной ситуации оказался сам Пушкин, когда в качестве жениха Натальи Николаевны приехал представляться родственнице Гончаровых, Наталье Кирилловне Загряжской. В письме невесте 29 июля 1830 года он рассказывает: "Приезжаю, обо мне докладывают, она принимает меня за своим туалетом, как очень хорошенькая женщина прошлого столетия". После непродолжительной беседы они "расстались очень добрыми друзьями". С тех пор Пушкин часто бывал в ее доме на вечерах и имел возможность достаточно узнать своеобразный характер этой дамы.
Наталья Кирилловна - дочь гетмана Малороссии, К. Г. Разумовского, фрейлина, с юности избалованная обожанием родителей и вниманием царского двора, - отличалась прихотливой капризностью и своенравием. Родители разборчиво подыскивали своей любимице, богатейшей наследнице в России, достойную партию, но она, возвратившись однажды с очередного дежурства во дворце, категорично заявила, что намерена связать свою судьбу с Н. А. Загряжским, офицером Измайловского полка, к тому же еще и вдовцом. Отец едва опомнился от этакого сюрприза, однако, зная упрямство дочери, и не пытался препятствовать, лишь поскорее выхлопотал ее "предмету" чин камер-юнкера. Торжественное венчание, на котором присутствовала вся знать, состоялось в церкви Зимнего дворца. Впоследствии Загряжская, прекрасно сознавая недостатки своей взбалмошной натуры, смеясь, признавалась, что человек менее покладистый и терпеливый, чем ее избранник, сбежал бы от нее после первых же дней медового месяца.
Она не славилась красотой даже в молодые годы, скорее, наоборот, ее можно было бы назвать дурнушкой. Но живость ума, добродушие и умение быть занимательной собеседницей привлекали к ней самых видных и интересных людей. Ее почтительным обожателем стал граф А. И. Шувалов. По сообщению П. А. Вяземского, Шувалов посвящал Наталье Кирилловне стихи, в которых было "много страсти и вместе с тем много сдержанности и рыцарской преданности". В одном из них есть такие строки (в переводе с французского): "Эта непобедимая любовь, которую я ношу в груди, о которой не говорю, но о которой все вам свидетельствует, есть чувство чистое, пламень небесный <...> Проживу свой век несчастливым, если вы меня не полюбите; умру со скорби, если полюбите другого". Вместе с тем автор уверял, что не собирается стать "обольстителем" молодой дамы и был бы рад, добившись лишь ее дружеского расположения.
Могущественный князь Г. А. Потемкин, приезжая из армии в Петербург, галантно ухаживал за ней. Пушкин записал признание Натальи Кирилловны: "Потемкин очень меня любил; не знаю, чего бы он для меня не сделал". В повести Пушкина внук графини передает ее воспоминания: "Ришелье за нею волочился, и бабушка уверяет, что он чуть было не застрелился от ее жестокости".
У Загряжской не было детей. Бывая у сестры в Москве, Наталья Кирилловна привязалась к ее дочери Машеньке и однажды самовольно увезла с собой маленькую племянницу. Всполошившиеся родители стали добиваться ее возвращения. Но Загряжская объявила, что в случае, если ей оставят Машу, она сделает ее своей единствен ной наследницей. И родные решили не препятствовать Машиному счастью. Наталья Кирилловна души не чаяла в своей воспитаннице, однако жить в доме властной, своенравной тетки молодой девушке было так же непросто, как и пушкинской Лизе.
С незлобивым простосердечием у Натальи Кирилловны сочеталась чрезмерная капризность, в старости доходившая до невозможных причуд. По рассказу П. А. Вяземского, "она очень боялась простуды, и в прогулках ее пешком по городу старый лакей нес за нею несколько мантилий, шалей, шейных платочков: смотря по температуре улицы, по переходу с солнечной стороны на тенистую и по ощущениям холода или тепла, она надевала и складывала то одно, то другое". Это повторялось через каждые несколько шагов. Однажды, когда она в очередной раз приказала переменить шаль, а лакей замешкался, барыня раздраженно прикрикнула: "Да подавай же скорее! Как надоел ты мне!" Старик, невозмутимо продолжая перебирать ее одеяния, проворчал: "А если бы знали вы, матушка, как вы мне надоели!" Наталья Кирилловна сама со смехом рассказывала этот эпизод гостям.
В повести у Пушкина графиня тоже боится холода, и ее настроение меняется поминутно. То она велит собираться на прогулку и торопит Лизу одеваться. То вдруг спрашивает: "А какова погода? - кажется, ветер". И хотя слуга уверяет, что на улице "очень тихо", графиня настаивает: "Отворите форточку. Так и есть: ветер! и прехолодный!" Прогулка откладывается. Но, "только Лизавета Ивановна успела снять капот и шляпу, как уже графиня послала за нею и велела опять подавать карету". Пушкин писал: "Графиня, конечно, не имела злой души, но была своенравна, как женщина, избалованная светом".
В отличие от деловитой, строгой Голицыной героиня Пушкина в старости предстает бесхозяйственной барыней, не способной держать в руках "многочисленную челядь", которая "делала что хотела, наперерыв обкрадывая умирающую старуху". В этом графиня также походила на Загряжскую. Наталья Кирилловна однажды поведала Пушкину, как Потемкин подарил ей земли в Крыму. А она не знала, что с ними делать. Местные жители, пасшие там скот, платили ей 80 рублей в год. Наконец отец посоветовал Наталье Кирилловне заселить земли крепостными и даже подарил 300 душ. "Я их поселила, на другой год они все разбежались , не знаю отчего", - простодушно жаловалась она. И когда к племяннице Маше посватался В. П. Кочубей, возглавлявший Коллегию иностранных дел, Загряжская отдала эти земли Маше в приданое. Кочубей без особого труда сумел получить с них 50 тысяч годового дохода, чем немало удивил старую фрейлину.
История этой свадьбы сама по себе могла бы стать эпизодом романтической повести. Кочубей, увлекшись Машей, но опасаясь непредсказуемого нрава Натальи Кирилловны, долго не смел объясниться. А в это время император Павел привез из Москвы новую фаворитку - Анну Лопухину. Светские приличия требовали, чтобы двусмысленное положение молодой девицы при дворе было прикрыто формальностями официального брака. Павел, вызвав Кочубея, объявил, что приискал ему хорошую невесту. Тот сразу догадался, к чему клонится дело, и, не смея прекословить государю, бесстрашно соврал, что уже помолвлен с Машей. Павлу ничего не оставалось, как холодно поздравить его. Кочубей из дворца кинулся к Загряжской, умоляя о снисхождении и заступничестве. Та, узнав, что и ее питомица симпатизирует Кочубею, поспешила со свадьбой. Правда, вслед за этим Кочубей оказался в отставке, а Загряжская, не ставшая кланяться родне "выскочки" Лопухиной, - в ссылке. Кочубей ради любви готов был поступиться и высоким служебным положением, и выгодами императорской милости. Судьба, однако, вознаградила его сторицей: при Александре I и Николае I он пошел в гору, став государственным канцлером.
Кочубей, чья молодость пришлась на конец XVIII века, принадлежал к тому куртуазному времени, когда любовное увлечение почиталось чуть ли не главным смыслом жизни. В этой атмосфере прошла молодая пора и пушкинской графини, за которой "волочился" в Париже Ришелье и которая, видимо, тоже неспроста открыла однажды заветную тайну выигрышных карт Чаплицкому. Недаром в повести образ графини - с юности до старости - связан с розой, символом любви. На портрете, висящем в ее покоях, графиня представлена "молодой красавицей с орлиным носом, с зачесанными висками и с розою в пудреных волосах". Даже в 87 лет она выезжает в свет в "чепце, украшенном розами". Эта деталь, видимо, повторяется намеренно.
Германну, оказавшемуся на потайной лестнице дома графини, живо представилось, как здесь в прошлом, "прижимая к сердцу треугольную шляпу, прокрадывался молодой счастливец". В свете, видимо, ходили слухи о былых амурных "шалостях" графини; недаром, когда Германн появился на ее отпевании, "худощавый камергер, близкий родственник покойницы, шепнул на ухо стоящему подле него англичанину, что молодой офицер ее побочный сын".
Следуя примеру недавно нашумевшей пьесы Грибоедова "Горе от ума", Пушкин в "Пиковой даме" тоже сопоставляет "век нынешний и век минувший": современное общество захватывает дух меркантильности и холодного эгоистического расчета. В отличие от "молодого счастливца", нарисованного воображением Германна, сам он проникает ночью в чужой дом не на любовное свидание, а единственно ради обогащения. Без угрызения совести обманывая чувства Лизы и думая лишь об одном, как выпытать у графини тайну счастливых карт, готов, преодолев отвращение, "пожалуй, сделаться ее любовником". В мире, изображенном в "Пиковой даме", нет места чистым сердечным увлечениям. Томский, видимо, не без выгоды женится на княжне Полине, которую Пушкин причислил к великосветскому кругу "наглых и холодных невест". Должно быть, и конногвардеец Нарумов неслучайно просит Томского представить его графине сразу же после того, как в его доме прозвучал рассказ о тайне трех карт. Но Германн опередил его.
Не представляется благополучной и дальнейшая судьба Лизы. В финале сказано сдержанно и кратко: "Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини". (В повести говорилось, что слуги обкрадывали хозяйку, как только могли, управляющий же наверняка делал это с большим успехом.)
Всех, причастных к магии трех карт, в повести ждал плохой конец. Чаплицкий получил миллионы, но "умер в нищете". Погибает и графиня, владевшая этой тайной. Германн, потеряв на последней карте весь выигрыш, закончил жизнь в сумасшедшем доме. Да и судьба реального исторического лица, обладавшего тайной трех карт, Сен-Жермена, имела печальный финал. Оказавшись для многих европейских государств "персоной нон грата", Сен-Жермен провел последние годы жизни приживалом при дворе ландграфа Карла Гессенского.
Пушкин словно предупреждает: человеческое стремление проникнуть в тайны высшего промысла, желание подчинить "фортуну" личным корыстным целям, всегда наказуемо. В этом - некий непреложный закон мироздания.
Характер пушкинской графини нарисован настолько психологически точно и настолько близок натуре Н. К. Загряжской, что одна из сцен повести оказалась преддверием реальных событий. От пушкинской героини, опасаясь расстраивать, таили смерть ее ровесниц. Томский все-таки проговорился, что подруги ее молодости уже нет в живых: "Но графиня услышала весть, для нее новую, с большим равнодушием: - Умерла! - сказала она, - а я и не знала!" И тут же перевела речь на другое. И Загряжской боялись сообщить о скоропостижной кончине Кочубея, последовавшей в 1834 году. Но, как писал Пушкин в письме жене 11 июня 1834 года, печальное известие Наталья Кирилловна восприняла без особых переживаний: "Она утешается тем, что умер он, а не Маша". Спустя же два месяца уже сердилась на Машу, плакавшую о муже, - "Господи, да мы все потеряли наших мужей и однако же утешились!" Но особенно она негодовала на князя Кочубея: зачем он умер и тем огорчил ее Машу.
Голицына и Загряжская знали себе цену и вели себя настолько независимо, что любому другому не простили бы подобные дерзости. Однажды на вечере в Зимнем дворце Голицыной представили графа А. И. Чернышева, одного из членов следственной Комиссии по делу декабристов, рьяно использовавшего это судебное дело для упрочения своей карьеры. Как рассказывали, "княгиня не ответила на почтительный поклон первенствующего царского любимца и резко сказала: "Я не знаю никого, кроме одного графа Чернышева - того, который в Сибири". По сообщению декабриста Н. И. Лорера, "известная своим влиянием в то время на петербургское общество старуха Наталья Кирилловна Загряжская, из дому Разумовских, не приняла генерала Чернышева к себе и закрыла для него навсегда свои двери".
Не всякий, несмотря на чины и положение в обществе, удостаивался чести посещать дом Загряжской. Однажды к ней с визитом явился сановник, по какой-то причине не заслуживший ее уважения. В присутствии многочисленных именитых гостей Наталья Кирилловна громко приказала своему казачку: "Ступай к швейцару и объяви ему, что он дурак! Ему велено не пускать ко мне этого господина". Сконфуженный сановник поспешно покинул зал.
Загряжская - свидетельница пяти царствований (начиная с Петра III) - была замечатель ной рассказчицей, около нее всегда собирался круг самых видных людей. Пушкин, встречая новый, 1834 год в доме Загряжской, познакомился там с М. М. Сперанским и беседовал с ним о Пугачеве, о начале правления Александра I. А ранее в дневнике 4 декабря 1833 года он передавал воспоминания Загряжской о временах Екатерины II и отметил для себя интригующий дворцовый слух: "У Елизаветы Петровны была одна побочная дочь, Будакова. Это знала Наталья Кирилловна от прежних елисаветинских фрейлин".
П. А. Вяземский свидетельствовал: "Пушкин заслушивался рассказов Натальи Кирилловны, ловил при ней отголоски поколений и общества, которые уже сошли с лица земли; он в беседе с нею находил необыкновенную прелесть историческую и поэтическую..." По совету В. А. Жуковского Пушкин решил собрать для потомства истории, поведанные Загряжской, при этом передавая по возможности своеобразие ее речи. Записи нескольких отрывков сохранились в его бумагах. Возможно, они могли бы послужить источником новых пушкинских замыслов, но в январе 1837 года его жизнь оборвалась.
Загряжская и Голицына пережили его лишь на несколько месяцев. Первая скончалась в мае 1837 года на 90-м году жизни, вторая - в декабре в возрасте 97 лет.
