НЕМНОГО ИЗ ПРЕДЫСТОРИИ ГРАНДИОЗНОЙ СТРОЙКИ
В начале 30-х годов поселок Каменский, лежавший в ста верстах к югу от Свердловска - центра тогдашней огромной Уральской области, - являл собою зрелище не только патриархальное, но и драматическое: остановилось его сердце - чугунолитейный завод, построенный еще в первые годы XVIII века по указу Петра Великого. Казалось, поселок обречен. Однако весной 1931 года стало ясно: скоро здесь все изменится...
И действительно, споры о будущем Каменска не утихали с тех пор, как был признан бесперспективным старый чугунолитейный завод. Местные специалисты настаивали на возрождении металлургического производства. Мотив: на ближних к поселку рудниках - Разгуляевском, Синарском, Мартюшевском - не прекращалась добыча железной руды (в 1929 году шахтеры подняли на-гора 70 тысяч тонн железняка, в 1931-м - 250 тысяч тонн). А чтобы уточнить запасы бурого железняка, в Каменске работала геологическая партия КРАВСУ - краевой разведки восточного склона Урала.
15 мая 1930 года ЦК ВКП(б), опираясь на данные геологов, вынес вердикт: "Запасы уральских железных руд, сочетание их с сибирскими углями и лесными массивами, благоприятное географическое положение создают все необходимые предпосылки для развития на восточном Урале технически передового, крупного комбинированного хозяйства, для превращения Урала в новый крупный металлургический центр".
Эти слова, созвучные текущему моменту, местные партийные руководители поняли как прямое указание действовать. Еще в апреле 1929 года страна приняла первый пятилетний план, который предусматривал строительство Магнитогорского металлургического комбината, Челябинского тракторного завода, а в Свердловске - Уралмаша. Правда, будущий Синарский завод среди объектов пятилетки не значился. Именно поэтому Госплан в 1930 году не удовлетворил ходатайство Уральского обкома партии о начале строительства. Но у обкома оказался пробивной, настойчивый секретарь - Иван Дмитриевич Кабаков. Во многом благодаря его энергии 28 февраля 1931 года Совнарком все-таки постановил: наряду с Липецким и Тульским строить и Синарский комбинат...
Замышлялось, что новый гигант объединит все металлургические переделы: на входе - железорудное сырье, на выходе - трубы, литье, прокат. Возведением Каменско-Синарского металлурги ческого комбината должна была непосредственно заняться организация Синарстрой, структурно входившая в трест "Востокосталь", под крылом которого сосредоточились все стройки металлургической, железорудной и марганцевой промышленности на востоке СССР. В апреле 1931 года образован штаб стройки, пуск же завода правление треста запланировало в 1933-м.
Только что назначенный начальник Синарстроя Леон Оттович Траутман говорил корреспонденту газеты "За большой Урал": "На сегодняшний день по заводу не имеется еще ни промышленного задания, ни проекта. Жесткие и короткие сроки пуска завода требуют сверхамериканских темпов, но я не сомневаюсь, что мы с задачей строительства такими темпами справимся и уже в конце мая, начале июня приступим к активной работе".
Отдадим должное широте стратегических замыслов того времени. Еще не развернув строитель ство, его начальник был убежден, что "по мере расширения комбината и поселка деревенские дома в Каменске должны замениться современными большими домами. Каменск в будущем превратится в социалистический город...
Завод будет крупнейшим гигантом в мире, выплавляющим литейный чугун. Рядом с Каменско-Синарским заводом построится одновременно с ним целый ряд заводов, которые используют его жидкий чугун для передела. Одним из таких заводов станет радиаторный, мощностью первой очереди в 100 тысяч тонн, затем труболитейный с мощностью первой очереди в 150 тысяч тонн, завод изложниц мощностью в 100 тысяч тонн, завод колес "Графика", обеспечивающий вагоностроение всего Востока, завод прокатных валков и другие предприятия, изготовляющие свои изделия в массовом масштабе.
Проектирование этих заводов должно идти одновременно с проектированием металлургического завода".
В тот день, 1 мая 1931 года, когда интервью Траутмана появилось в газете, на строительной площадке заложили первый кирпич. После митинга, посвященного началу строительства, секретарь Каменского райкома ВКП(б) М. С. Смирнов взялся за лопату. Сотни землекопов начали лопатами перекидывать грунт на деревянные полки, а с них - в конные таратайки, грабарки, тачки...
Откуда же взялись эти сотни, а потом и тысячи разнорабочих, без которых огромная стройка, где основными инструментами (особенно в первые месяцы) были кирки да лопаты, просто не могла состояться? В ближайшей округе, в малонаселенных деревнях уральской лесостепной полосы едва-едва удалось собрать группу из ста крестьянских сыновей и отправить ее в школу ФЗУ в Верхний Уфалей, близкий к стройке заводской городок, обучать металлургическим профессиям. Рыть же огромные котлованы будущих цехов надо было немедленно.
КТО СТРОИЛ ЗАВОД?
Однако советская власть заранее выработала технологию кадрового обеспечения индустриализации. В стране шла поголовная коллективизация сельских хозяйств. Середняки, а тем более зажиточные крестьяне оказались откровенной помехой на пути к колхозам. В крестьянской России таких людей насчитывалось миллионы. Вот им-то и выпало стать основной рабочей силой ударных строек первых пятилеток! С ярлыком "кулаки" и "раскулаченные" в сотнях эшелонов повезли их из родных хлебных, черноземных российских мест на восток - в безлюдье, в тайгу и степи, к гигантским строительным площадкам.
8 июля 1931 года в протоколе заседания "Правительственной комиссии тов. Андреева по кулакам" есть следующие строки: "Удовлетворить заявки Востокстали на 18.200 семей спецпереселенцев". Из них тысяча семей из Центрального Черноземья - около семи тысяч человек - предназначалась специально для Синарстроя. Всего за три дня - с 9 по 11 июля - людей собрали, лишили имущества, осудили и поставили под конвой. А двумя месяцами раньше неутомимый партиец И. Д. Кабаков перехватил на Волге несколько эшелонов с "живым грузом", идущих по предписанию в голые казахские степи, и повернул их к себе, на более-менее обустроенный Урал, на Синарстрой. Эти-то люди и оказались первостроителями трубного завода.
Много лет спустя дети спецпереселенцев из тех первых эшелонов скажут, что им повезло оказаться на Синарстрое: семьям в большинстве своем удалось выжить - основной рабочей силе строительства просто не дали умереть с голода. И назовут своим спасителем секретаря Уралобкома И. Д. Кабакова. А вот сам Иван Дмитриевич, приложивший усилия к переселению на уральские земли тысяч крестьянских семей, в 1937-м попал под молох репрессий, и выжить ему не удалось.
В течение всей второй половины 1931 года эшелоны везли репрессированных на Синару. Из справки об обслуживании спецпереселенцев в Уральской области, направленной в Наркомздрав 10 февраля 1932 года, следует, что к тому времени в ведении треста "Востоксталь" находилось 16 000 семей спецпереселенцев. Жизнь, быт, работа, зарплата каждого из них были жестко регламентированы. Наверное, не надо объяснять, что все они были лишены свободы передвижения, строительная площадка и рабочий поселок стали для них своего рода лагерем. Из мизерной зарплаты спецпереселенца ежемесячно удерживалось 25 процентов на содержание комендантских отделений - команд надзирателей за "неблагонадежным" контингентом.
На Синарстрое все приходилось начинать "с нуля" и все - одновременно. Рыли котлованы для будущих цехов, учились строительным и рабочим профессиям, строили "времянки" и бараки, резали торф, валили лес, организовывали подсобные хозяйства, прокладывали железнодорожные пути, работали в колхозе... Первыми возводят временную электростанцию, лесопильный завод, котельно-кузнечный цех, водовод, поселки Технический, Саманный. Только в 1932 году появились четыре рубленых двухэтажных дома.
Стройка напоминала огромный муравейник, в сутолоке которого чьи-то судьбы ломались, а чьи-то, наоборот, определялись на десятилетия вперед, хотя в общем цена человеческой жизни здесь была невелика. К тому же, повторим, большинство строителей составляли те, на ком государство поставило крест: раскулаченные и их семьи. Спецпереселенцы...
ПРАВДА О СИНАРСТРОЕ
Горьким был путь на Урал для этих людей. Несколько поколений вынуждены были молчать о пережитом, опасаясь новых превратностей судьбы. До нас доносятся голоса лишь тех немногих, кто решился нарушить невольный обет молчания. В журнальной статье можно дать самое общее представление о людях, чьими руками строился Синарский завод - сегодня одно из лучших предприятий трубной промышленности не только России, но и Европы. Фирменную марку "Синара" хорошо знают в десятках стран мира.
Правду о Синарстрое, его работниках и мучениках собирает и хранит жительница Каменска-Уральского, ветеран Синарского трубного завода Нина Михайловна Черных - дочь раскулаченного, ехавшая в том самом первом эшелоне, который, по воле Кабакова, вместо Казахстана взял курс на Урал. Из песни слова не выкинешь, из истории завода не вычеркнуть страданий и боли многих тысяч невинных людей, которые в результате обрели здесь, на Урале, свою вторую родину. Нина Михайловна, сама кладезь уникальных воспоминаний о первых годах Синарстроя, собрала ценнейшие свидетельства других очевидцев и современников.
"Из нашего села Березняговка было отправлено в ссылку несколько семей, - делится воспоминаниями Мария Яковлевна Полякова, проработавшая 50 лет в механолитейном цехе Синарского трубного. - Нам разрешили взять с собой в дорогу лапти, чугунок и дерюгу. В длинной дороге, в товарном вагоне, набитом людьми, как скотом, было много горя".
Ей вторит Мария Ивановна Литвинова, всю жизнь трудившаяся в заводской школе: "Мой отец (1904 г.р.) в 1931 году был раскулачен и с семьей (девять человек) из Воронежской области отправлен в ссылку на Урал. Мне было восемь лет, и я все помню. До места ссылки нас добралось только шестеро. В дороге заболел годовалый Гриша. Он плакал и просил пить. Однажды на разъезде поблизости оказалась речушка. Не успел отец выпрыгнуть из вагона, как появился конвоир. Он выбил ведро из рук отца и ударил его по голове прикладом. По щеке побежала кровь. Мы примолкли и больше не просили пить, а Гриша просто умер. Его трупик, обернутый в дерюгу, тот же конвоир разрешил отцу закопать в кустах. По прибытии на место в земляных бараках заболела корью четырехгодо валая сестренка Лена. Ее отправили в санитарный барак, где она ослепла. Через несколько дней мученица умерла. Следом за ней ушел и братик Шура. Все эти малолетние дети - "враги народа" - только в 1991 году были реабилитированы и признаны жертвами политических репрессий посмертно".
Вот еще несколько коротких свидетельств.
Из воспоминаний ветерана завода Ивана Семеновича Колгина: "Детям давали паек на день. Кто не мог удержаться и съедал сразу же, а потом попивал только водичку, постепенно распухал и сваливался. Там много погибло детей. Не знаю, как мы остались живы..."
Василий Яковлевич Быков: "В конце 1931 года или в начале 1932-го мы с матерью отсюда сбежали, в дороге нас с ней с поезда сняли, то есть поймали, меня привезли к отцу, а матери дали два года, она сидела в Воронеже, потом и оттуда сбежала и приехала сюда в 1934 году".
Вспоминает Михаил Иванович Суслин: "Две холодные, голодные зимы в земляных бараках остались позади. Наступила весна 1933 года. Мать, больная водянкой, уже не поднималась. Мы, четверо детей от 5 до 13 лет, промышляли кто чем. Искали что-нибудь съедобное. Как-то отец пришел с работы, а на ужин - бурда из собранных отбросов. Он прилег на топчан. Надо было идти на принудработы, именуемые субботником, а сил не было. Через час пришел квартальный и увел отца в штрафной барак. Выпустили его через несколько дней. Он был так слаб, что мог только лежать. Ночь переночевал, а наутро вышел из землянки и упал. Собрались люди, сбегали за тетей Клавой, тоже спецпереселенкой. Она посмотрела и говорит: "У него голодный обморок. Беги, Миша, попроси немножко молока". Когда я принес молоко, отец уже помер.
Отнесли его в сарай, куда собирали все трупы, чтобы не гонять подводу на кладбище за 14 километров полупустой. А на другой день, когда укладывали его на подводу, показалось мне, что лицо отца розовое, не как у всех покойников. И до сих пор меня гложет мысль, что отца похоронили живым. Единственное, чем себя успокаиваю: все равно нам бы его не выходить. Отцу было 33 года от роду. Вскоре умерла мать. Мне было 9 лет".
Дадим слово и Нине Михайловне Черных, много сделавшей для того, чтобы "закрытая" тема спецпереселенцев в наши дни наконец прозвучала: "С 1931 по 1933 год (две зимы) строителей будущего гиганта черной металлургии приютили 25 длинных, крытых дерном, коммунальных земляных бараков, вырытых самими же бедолагами в течение июля-октября 31 года. Внутри каждый барак был разделен деревянным полутораметровым заборчиком на отдельные стойла, в каждое из которых заселялась семья спецпереселенца. Стойло было крохотным, примерно 2,5 на 4 метра, даже на земляном полу всем места не хватало, ведь некоторые семьи насчитывали по 8-12 человек. Поэтому на уровне заборчика выстилали полати, на которых спали дети. Выше располагался дощатый потолок с щелями. Летом нашу обитель заливал дождь, а зимой припорашивало снежком...
Несколько слов о первом клубе. Это было небольшое одноэтажное деревянное здание. В тридцатые годы клуб был местом "тусовки" интеллигенции Синарстроя. Всевозможные вечера-встречи, праздники, приличный (по тем временам) буфет и, главное, биллиард собирали, особенно длинными зимними вечерами, шумную веселую аудиторию из числа специалистов, инженеров стройки. Папа тут пришелся к месту. Он был своего рода биллиардный авторитет. Заканчивались поединки буфетом. По тем временам, особенно в голодные 31-33-е годы, основным блюдом в буфете была гречневая запеканка. Конечно, сам купить запеканку папа не мог, у него и гроша за душой не было. Его угощали. Для приличия он откушивал, а что "недоедал", тайком прятал в заранее заготовленную тряпочку в кармане. Туда же попадало то, что оставалось на тарелках не съеденным его благодетелями...
Спать на ночь мама, особенно зимой, упаковывала нас, детей, в разное тряпье и укладывала на "насест" головами вперед, к входу, чтобы ночью, когда возвращался папа, ему было удобно покормить нас "господскими остатками". Я на всю жизнь запомнила его пальцы, подкопченные табачным дымком, которыми он поочередно втискивал нам, голодным "птенцам", в открытые рты щепотки ни с чем не сравнимого яства...
С 1934 по 36-й год все обитатели земляных бараков были переселены в 12 кварталов саманных коммунальных бараков, в которых были электричество и сортиры - уборные, расположенные в двадцати метрах от порога и рассчитанные на обслуживание 60-70 человек (в земляных бараках один длинный сортир приходился на 300 человек). Теперь на спецпоселке была настоящая баня с мужским и женским отделениями, правда, чтобы воспользоваться ее услугами, надо было высидеть очередь. Эта благодать была раз в месяц, когда каждый барак подвергался санобработке: все барахло обитатели барака выносили и складывали на подводу, которая свозила все это в баню. Его загружали в специальную камеру для прожарки, а люди тем временем мылись в бане..."
ВОСПОМИНАНИЯ...
Людям, принадлежавшим к касте отверженных, не было хода в общественной жизни. Заработать отпущение несуществующих грехов, вернее, надежду на него, "враги народа" могли только одним способом - добросовестным и - учитывая нечеловеческие условия - титаническим трудом. На это и был расчет тех, кто вершил тогда судьбой страны. Подумать только: позорное клеймо преступника висело на многих репрессированных еще и в последнем десятилетии XX века!
Годы, конечно, стирают горечь несправедливостей и обид, обрушившихся на человека. Но никуда не денешься от воспоминаний, которые нет-нет да и нахлынут с особой силой...
"Где бы ни работал, везде натыкался: ты - кулак, - это слова М. И. Суслина. - Ходу мне нигде не было. Другие спецпереселенцы как-то приспосабливались. Один, например, даже вступил в партию, скрыв происхождение, так потом его разбирали. А я не мог скрывать и везде писал, что отец раскулачен. Так же попытался вступить в партию, чтобы вести, как я думал, борьбу внутри партии за ее очищение. Но мне дали от ворот поворот. Сейчас я просто хочу, чтобы трубники не забывали, что весь завод построен на костях спецпереселенцев, они тут страдали, мерзли, голодали, мечтая дожить до того дня, когда можно будет вздохнуть свободно".
"Врагами народа мы не стали, а стали нормальными людьми, тружениками, - это пишет И. С. Колгин. - Бывало, не только свою норму выполнишь, но и норму товарища начнешь, который на смену придет. И никаких наград, почетных грамот мы не получали. Я всегда хотел быть первым в работе, при любых начальниках, плохих и хороших. Иногда думаю: зачем меня так приучили родители - ведь из-за безделья я болею".
"Мы не были врагами, - повторяет и Александра Андреевна Нагдасева (Афанасьева), - нас просто эксплуатировали, мы любили свое село, своих соседей, речку - воробью по колено, мы любили свою малую родину, трудились честно и жили тоже честно..."
Когда наступил недоброй памяти 37-й год, первыми жертвами развернувшейся кампании разоблачений "врагов народа" оказались конечно же спецпереселенцы, подавляющее большинство которых стали к тому времени уже отменными профессионалами-строителями. Они всегда работали умело и толково. Прежде - на земле. Теперь - на стройке. Но план по выявлению вредителей сотрудники НКВД выполняли и перевыполняли, благо "враги народа" были всегда перед глазами.
"В 1932 году по приказу коменданта отца перевели в подсобный колхоз "Урал" бригадиром, с людьми он сжился, умел с людей спросить и убедить их, и люди были для него все хорошие, - вспоминала Анна Александровна Родионова (Крылосова). - Как-то раз в 1938 году наш отец пошел на работу очень рано, днем мама понесла ему что-то поесть, а его уже на работе не оказалось, его увезли на машине. Ни суда, ни следствия нашему отцу не было, сидел он в Челябинской тюрьме, там и умер".
Вспоминает Петр Матвеевич Сарвилин: "Мой старший брат Павел работал в колхозе "Урал" молотобойцем. Однажды раскаленный кусок металла попал ему в глазницу. Бросив кувалду, в сердцах выругался и сказал: "В колхозе работать богат не будешь, а горбат будешь". На пороге кузницы стоял колхозный бригадир... Через неделю после этого подъехал "черный воронок". Это было 4 ноября 1937 года. Через десять лет вышел он из мест заключения. Ему друзья посоветовали: "Паша, уезжай отсюда, ведь бригадир-то живой". И он уехал. Вот и выходит, в ГУЛАГе был еще один Гулаг..."
"Чистка" среди раскулаченных продолжалась даже в годы Великой Отечественной войны. Семья Калгиных, например, осиротела, когда в 1942 году арестовали отца, Семена Сергеевича. Он умер в лагере, вскоре после этого умерла мать, и дети - десять душ - остались одни...
Спецпереселенцы, которых судьба забросила на скудную уральскую землю, всеми силами старались пустить в нее корни. Семьи "отверженных" роднились друг с другом, их генеалогические древа переплетались, сливались в одно могучее, давшее заводу целую плеяду больших трудовых династий. Их на Синарском трубном, где трудятся сегодня около двенадцати тысяч рабочих и инженеров, больше пятисот! "Это наш золотой фонд", - говорят сейчас на заводе.
Крепнувшее, несмотря ни на что, братство репрессированных становилось, если вдуматься, смыслом жизни, спасательным кругом в океане враждебных обстоятельств. Это братство переросло в символ общей судьбы, общего преодоления, общего движения вперед. Вот типичная история, рассказанная Н. М. Черных. Ею мы завершим повествование, посвященное спецпереселенцам:
"Редко когда "кадровые" (вольные из местных) родители жениха или невесты соглашались породниться с "врагами народа" - пятно на биографию. Такой расклад сосуществования в замкнутом кругу спецпоселка сделал всех сватами.
...В 1931 году из Воронежской губернии в ссылку со своими чадами и домочадцами прибыли два родных брата - Тихон и Никита Пешковы, в просторечии дядя Тишка и дядя Никишка. Их семья насчитывала 19 человек. А из Кировской области был сослан на Урал Федор Перешеин с семьей из 13 душ. Дочь Тихона, Настенка, вышла замуж за сына Федора, Васятку. В результате - целый гарнизон сватов!
...Первый президент России - тоже из семьи раскулаченных, свердловский губернатор Россель и депутат Государственной думы Леонтьев, избранный каменцами, пострадали от политических репрессий будучи детьми. В сущности, если каждому (жителю Урала. - А.Г.) покопаться в своей родословной, то наверняка можно отыскать какого-нибудь репрессированного свата из близких или дальних родственников. Все мы, россияне XXI века, можем смело друг друга называть либо сватьей, либо сватом...
Я думаю, что главное добро, которое мы можем сотворить, - это увековечить память трех миллионов человек, безвинно замученных в лагерях, тюрьмах, спецпоселениях только в одной Свердловской области. Каменск-Уральский достоин быть местом поклонения людей всех национальностей как город, выросший на плоти, крови и костях невинных жертв..."
*
Они жили в дерновых и саманных бараках под камышовыми крышами. На барак - одна железная печка. В зимние месяцы температура здесь не поднималась выше десяти градусов.
Вручную, без бульдозеров и экскаваторов, рыли огромные котлованы. А в только что построенных цехах не было бытовок, после смены умывались холодной водой из одной трубы с множеством краников...
Они ставили немыслимые трудовые рекорды, потому что были молоды, верили в будущее, в свой завод, который стал их общей судьбой.
И сегодня он - лучший памятник им. Первостроителям. Спецпереселенцам.
