Одно из самых значительных событий в истории создания советского ядерного оружия — испытание первой атомной бомбы. 29 августа 1949 года учебный полигон под Семипалатинском стал не только площадкой для самого мощного и разрушительного взрыва, но и огромной научной лабораторией. Более 200 приборов замеряли и регистрировали все параметры взрыва. Участник подготовки и очевидец первого испытания Александр Иванович Веретенников, в недавнем прошлом директор Научно-исследовательского института импульсной техники, вспоминает о том, как создавалась и впервые была применена аппаратура для измерения излучений ядерного заряда и нейтронного запала бомбы.
Судьба моя сложилась так, что в конце 1940-х годов я оказался на переднем крае науки бок о бок с разработчиками атомного оружия. Мне довелось участвовать в лабораторной отработке и полномасштабных испытаниях первой советской атомной бомбы, так называемого специзделия РДС-1.
Попал я в число тех, кто занимался этой проблемой, почти случайно. После окончания военного факультета Московского института инженеров связи (позже он был преобразован в Московский электротехнический институт) служил в армии и вдруг получил назначение на засекреченный в то время объект — Арзамас-16. Теперь это всем известный Российский федеральный ядерный центр — Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики (РФЯЦ — ВНИИЭФ) в Сарове. Осенью 1948 года я приступил к работе. Наш отдел занимался созданием аппаратуры и поиском способов измерений характеристик ядерных зарядов. Мы разрабатывали методики измерений альфа-, бета-, гамма- и нейтронного излучений. Вскоре я возглавил радиогруппу, которая обслуживала физиков-измерителей.
В первых числах мая 1949 года меня пригласил к себе начальник физической лаборатории Г. Н. Флёров и по заданию руководства объекта поручил в кратчайший срок создать малогабаритный, переносной счетчик нейтронного фона с автономным питанием и возможностью дистанционной передачи информации на расстояние до 10 километров. Как регистрировать нейтроны и нейтронный фон, я уже знал, и работа закипела.
Всего за два месяца нам удалось разработать и собрать в отдельской мастерской (ею тогда руководил замечательный мастер-универсал Е. Ф. Вырский) несколько комплектов установки СНБ (счетчик нейтронов батарейный). Мы сделали их на базе экономичных миниатюрных немецких радиоламп с питанием цепей накала от сухих элементов. В качестве детектора нейтронов использовали газовый борный счетчик с
замедлителем нейтронов в виде цилиндра из оргстекла. Выходной импульс установки был сформирован таким образом, что улавливался механическим счетчиком не только на выходе из прибора, но и на расстоянии до 12 километров, куда он передавался по обычной телефонной линии — и это вместо обычно сложной телеметрии!
Все установки мы испытали на внутренних линиях связи Арзамаса-16, и уже в июле они были полностью готовы к работе. В это время в отделе уже знали, что на объекте разрабатывается атомная бомба и что наши установки СНБ предназначены для контроля за исправностью одного из ее важнейших узлов — нейтронного запала перед его подрывом.
Наконец наступил день отъезда в командировку. Группу физиков возглавил Г. Н. Флёров, в нее вошли также его заместитель Д. П. Ширшов, механик Е. Ф. Вырский и я.
О Георгии Николаевиче Флёрове (за глаза мы называли его по инициалам — «ГН») хочется сказать особо. Уже тогда будущий академик АН СССР был личностью почти легендарной. В 1940 году вместе с К. А. Петржаком он открыл спонтанное деление урана, а в 1943-м написал письмо Сталину, в котором убеждал его в необходимости немедленно начать работы по атомной тематике, и тем самым дал толчок к созданию в СССР атомной бомбы. Флёров был настолько яркой фигурой, что уже после нескольких дней совместной работы он представлялся мне идеалом ученого. Его отличали целеустремленность, изобретательность, исключительная активность, которой он заражал всех и вся. Флёров был генератором разного рода идей и автором множества физических экспериментов. С ним хорошо работалось, несмотря на то, что он был очень требовательным и не давал покоя своим сотрудникам. ГН умел с блеском выходить из, казалось бы, безвыходных ситуаций, не гнушался тяжелой физической работы, умел на равных общаться с людьми любого ранга.
Места назначения большинство отъезжающих не знало. Мы ехали в специальном поезде, сформированном из обычных пассажирских вагонов. На редких коротких остановках можно было видеть, как на перрон выходят поразмяться солидные маститые ученые «с брюшком», спортивного вида молодые «теоретики» и обстоятельные крепкие мастера-сборщики.
Несмотря на «зеленую улицу» добирались мы довольно долго, около недели, правда, на полном хозобеспечении, и прибыли наконец в Казахстан, на станцию Жана-Семей вблизи Семипалатинска. Был август, на сотни километров вокруг тянулась почти идеально ровная выжженная степь с на редкость пыльными грунтовыми дорогами. Стояла непривычная для нас жара.
Автомашинами нас перебросили со станции за сотню километров на Учебный полигон № 2 Министерства обороны. Жили мы на площадке «Ш», всего в 10 километрах от центра опытного поля, а на берегу Иртыша полным ходом шло строительство военного городка, теперь это центральная часть города Курчатова.
Семипалатинский полигон построили всего за два года силами 15 тысяч солдат и военных специалистов. Он обошелся стране в 180 миллионов рублей. До начала строительства здесь была безлюдная степь с редкими заброшенными пересохшими колодцами и солеными озерами. Опытное поле, предназначенное для сооружения испытательного комплекса, представляло собой равнину диаметром примерно 30 километров, окруженную невысокими горами. На сотню километров вокруг не было постоянных селений, и вся эта громадная территория была отчуждена.
Примерно за месяц до испытания сюда переместился центр подготовки. Опытное поле поразило вновь прибывших не только своими размерами, но и насыщенностью сооружениями с измерительной аппаратурой. Наибольший интерес представлял физический сектор. Его обустройство было делом новым и требовало большой смекалки и изобретательности. По двум радиусам в северо-восточном и юго-восточном направлениях на расстоянии 500, 600, 800, 1200, 1800, 3000, 5000 и 10000 метров здесь построили 15 железобетонных приборных мачт высотой 20 метров, так называемых «гусей», девять четырехэтажных башен и два подземных каземата. В них установили более 200 измерительных и регистрирующих приборов. Все сооружения соединялись одно с другим и с командным пунктом очень дорогим высокочастотным кабелем (его израсходовали более 500 километров).
На разных расстояниях от центра опытного поля были сооружены отрезок шоссейной дороги с железобетонным мостом, железная дорога с металлическим мостом, отрезок ЛЭП, жилые дома, туннели, аэродром с взлетно-посадочной полосой, землянки, доты и дзоты. Здесь же разместили военную технику, боеприпасы, автомашины, вагоны, даже самолеты и вертолеты. В бронированных убежищах и на открытых площадках находились дикие и домашние подопытные животные. Все живое и неживое должно было испытать на себе воздействие атомного взрыва.
На месте выяснилось, что не все руководители испытаний и полигона знают о наших приборах. Флёрову пришлось разъяснять членам Государственной комиссии, что применение установок СНБ дает новые возможности контроля за сохранностью боеспособности нейтронного запала бомбы. Его доводы руководство сочло настолько важными, что испытание, намечавшееся на 27 августа, решили отложить на двое суток.
За это время связисты успели проложить две дополнительные телефонные линии от командного пункта до верха построенной в центре поля 37-метровой металлической башни, на которую предстояло водрузить специзделие перед взрывом. 28 августа мы закрепили установки СНБ на отведенном им месте, подключили их к телефонным линиям, проверили связь. За несколько часов до взрыва Флёров включил питание, и с этого момента на командном пункте началась регистрация нейтронного фона бомбы. Громко звучали щелчки механических счетчиков в двух каналах связи, каждые пять минут я докладывал их показания руководству.
Рано утром 29 августа на командном пункте, расположенном в 10 километрах от центра опытного поля, собрались все руководители испытаний во главе с председателем специального комитета по использованию атомной энергии Л. П. Берия и научным руководителем Советского атомного проекта И. В. Курчатовым.
Как рассказывал позже Флёров, неожиданно для всех Берия решил просмотреть списки лиц, остающихся на командном пункте в момент взрыва. Дойдя до моей фамилии, он спросил: «А не может ли кто-нибудь другой замерять нейтронный фон изделия?». Флёров ответил, что готов сделать эту работу сам. С командного пункта меня убрали. За неблагонадежность. Причиной было то, что мой отец сидел в тюрьме (впоследствии его реабилитировали посмертно).
Так, наверное, с чьей-то подачи, примерно за час до взрыва я оказался в 25 километрах от центра опытного поля на наблюдательном пункте. Вместе с другими участниками подготовки испытания ровно в 7.00 сквозь сплошную облачность и дождь я увидел ярчайшую световую вспышку, сразу вслед за ней появились контуры поднимающейся вверх огромной огненной полусферы, а еще чуть позже прошла ударная волна. Ощущение было такое, будто мы оказались в зоне землетрясения.
О том, что происходило в момент взрыва на командном пункте, написано в отчете РФЯЦ — ВНИИЭФ, под которым поставили свои подписи все руководители испытания: И. В. Курчатов, А. П. Завенягин, Ю. Б. Харитон, А. С. Александров, М. Г. Мещеряков, К. И. Щелкин и М. А. Садовский: «Ровно в 7 часов одновременно с третьим коротким сигналом автомата, окрестности были озарены необычайно яркой вспышкой, и для всех стало очевидно, что атомный взрыв успешно осуществлен. Раздались возгласы: «Есть! Получилось! Вышло!». Нетрудно представить себе состояние людей, которые столько лет шли к испытанию принципиально нового вида оружия и наконец успешно его осуществили.
На командном пункте, вспоминал потом Флёров, произошел любопытный эпизод. После взрыва никто уже не обращал внимания на показания счетчиков. И тут Берия заметил, что при последнем замере вместо одного-двух в обоих каналах приборы зарегистрировали по три-четыре импульса. Он немедленно потребовал объяснить, что случилось с нейтронным запалом. Флёров предположил, что прибор сработал от наводок на аппаратуру. И никто не ведал тогда, что это была первая регистрация сопровождающих атомный взрыв электромагнитных явлений.
В тот же день вечером Флёров затащил меня в гостиницу, где собрались ведущие ученые и конструкторы КБ-11, возглавляемого Ю. Б. Харитоном. Всегда веселые и шумные, они были непривычно торжественны и молчаливы. Все понимали огромную значимость свершившегося события. Вскоре напряжение спало, и мы подняли тост за первое в СССР успешное испытание атомной бомбы.
30 августа состоялась первая инспекционная поездка на опытное поле. Ближе двух километров к эпицентру взрыва не пускали дозиметристы. Но и с этого расстояния поле хорошо просматривалось. По свидетельству очевидцев, им представилась картина ужасающих разрушений: все сооружения, техника, животные были уничтожены практически полностью.
В один из следующих дней мы тоже решили своими глазами увидеть последствия взрыва и, набившись в газик, поехали на поле. Через несколько километров земля сменилась спекшейся стекловидной коркой. Проехав по ней совсем немного, мы вдруг по ступицы колес провалились в осевшую после взрыва пыль. Дозиметрист, взглянув на прибор, регистрирующий радиоактивность, закричал: «Зашкалило!». Не знаю, откуда взялись силы, но мы, не раздумывая, подняли газик, на руках перенесли его на твердое место и стремглав удрали подальше от опасного места. Позже вспоминали этот эпизод с улыбкой.
На самом деле ничего смешного в этой истории не было, просто тогда так обстояли дела с радиационной безопасностью. В этой связи нельзя не вспомнить о тех, кто разрабатывал нейтронный запал бомбы. Его создатели — сотрудники радиохимического отдела ВНИИЭФ В. А. Александрович, М. В. Дмитриев, а также В. Р. Негина и В. А. Давиденко, работая в не приспособленных для использования радиоактивных веществ помещениях, получили лучевую болезнь и преждевременно ушли из жизни.
За время той памятной командировки я изъездил полигон вдоль и поперек и мог воочию убедиться, какая колоссальная работа предшествовала испытанию и какой невиданной разрушительной силой обладала атомная бомба.
ЛИТЕРАТУРА
Советский атомный проект. — Нижний Новгород: Изд-во «Нижний Новгород», 1995.
Ядерные испытания СССР. — М.: ИздАТ, 1997.
Веретенников А. И. Рядом с атомной бомбой (записки физика-экспериментатора). — М.: ИздАТ, 1995.
Рассказы атомщиков и в шутку, и всерьез. Сост. А. Веретенников. — М.: ИздАТ, 1998.
