Бурная весна 1886 года
Вдали от центра Чикаго, на большом перекрестке двух широких, хотя и не центральных улиц с недавних пор стоит современного вида памятник. Нечто вроде небольшой баррикады: повозка, загроможденная досками, люди на ней. Это место на картах города называется "Хэймаркет-сквер", то есть площадь Сенного рынка.
Ранней весной 1886 года рабочие организации, в которых были сильны анархисты, развернули по всей стране борьбу за 8-часовой рабочий день. Анархисты, выступая на митингах, призывали рабочих вооружаться и переходить от мирных экономических требований к радикальным политическим - уничтожению капиталистической системы и господства одного класса над другим.
Средоточием борьбы стал промышленный город Чикаго. В понедельник 25 апреля Центральный союз труда созвал в центре города огромный митинг. К 25 тысячам рабочих с пламенными речами обратились видные анархисты. Над толпой реяли лозунги на английском и немецком языках (среди чикагских рабочих было много иммигрантов из Германии, не спешивших освоить английский): "С первого мая - рабочий день 8 часов!", "Частный капитал - это наш украденный труд", "Рабочие, вооружайтесь!", "Долой трон, алтарь и денежные мешки!".
Многим казалось: наступил последний кризис капитализма, и в Чикаго вот-вот возникнет коммуна по примеру Парижской. Напряжение нарастало, о том свидетельствует и прокламация тех дней: "Рабочие, к оружию! Война дворцам, мир хижинам, смерть роскошествующим бездельникам! Богатые классы должны либо трудиться, либо умереть. Один фунт динамита лучше, чем бушель избирательных бюллетеней! Требуйте сокращения рабочего дня с оружием в руках, чтобы достойно встретить кровавых псов капитализма - полицию и ополчение". Среди рабочих распространялась брошюра с подробными указаниями, как изготовить динамит и как закладывать его в бомбы. Автор брошюры, анархист (он действовал под чужим именем,) проработал некоторое время на фабрике динамита и хорошо знал весь процесс.
Заметим, кстати, что подобные призывы и учебные пособия не противоречили американским законам о свободе слова и о праве на владение оружием. Не допускалось только переходить от слов к делу - на такой случай есть полиция.
Стороны готовились к столкновению. Анархисты надеялись довести дело до вооруженного восстания. Власти намеревались раз и навсегда покончить с радикальным рабочим движением. У полиции и ополчения были подробные планы действий в зависимости от того, как повернется дело.
В субботу, первого мая, 40 тысяч чикагских рабочих бросили свои рабочие места и вышли на улицу. К ним незамедлительно присоединились еще десятки тысяч. Толпы забастовщиков, переходя от завода к заводу, от фабрики к фабрике, призывали коллег бросить работу. По центральной улице прошли 80 тысяч рабочих. С крыш за ними следили полицейские и члены городского ополчения, вооруженные винчестера ми. Но день, вопреки опасениям, прошел без инцидентов, да и воскресенье выдалось сравнительно спокойным.
Однако в понедельник, третьего мая, вспыхнула давно зревшая забастовка на заводе механических жаток Маккормика, который тут же уволил всех забастовавших и поставил к станкам штрейкбрехеров. Уволенные собрались у ворот завода и набросились на выходящих после работы штрейкбрехеров. Началась потасовка, из толпы полетели камни. Вмешалась полиция, пытаясь успокоить смутьянов дубинками, тогда камни полетели в полицейских. Те выхватили пистолеты и начали стрелять в толпу, убив, по разным данным, от одного до шести человек (по документам, жертвой стал лишь один) и ранив еще нескольких.
Кто-то из руководителей чикагских анархистов, присутствовавший при стычке, поспешил в редакцию "Рабочей газеты" и набросал зажигательную листовку на немецком и английском языках - она вышла тиражом в 2500 экземпляров.
Первой фразой в листовке стоял призыв: "РАБОЧИЕ, К ОРУЖИЮ!". Наборщик, не спросив автора, поставил еще более крупный заголовок: "ОТМЩЕНИЕ!". Английский текст призывал рабочих "уничтожить это отвратительное чудовище, которое стремится уничтожить вас". Немецкий текст был составлен в более смелых выражениях: "Уничтожайте зверей в человеческом образе, называющих себя властями! Беспощадная смерть им!" Слово "Отмщение!" в заголовке немецкого текста было повторено дважды.
Вечером третьего мая по улицам Чикаго проскакал всадник, разбрасывая эти прокламации. В тот же день состоялось собрание немецких анархистов, и один из них предложил на случай серьезного оборота событий договориться об условном сигнале, по которому все рабочие активисты соберутся в определенных местах с оружием. Таким сигналом послужит немецкое слово "Ruhe" (спокойствие), вставленное как бы случайно в колонку писем читателей "Рабочей газеты" - она издавалась на немецком языке. Но такой сигнал можно было дать только в самом крайнем случае, если разразится подлинная революция.
Приняли и другое решение: созвать вечером следующего дня митинг с протестом против произвола полиции и за 8-часовой рабочий день. Местом сбора выбрали площадь Сенного рынка - широкий участок на перекрестке двух улиц, где могли разместиться до 20 тысяч человек. Листовка на двух языках, призывавшая на митинг, заканчивалась словами: "Рабочие, вооружайтесь и приходите показать свою силу!" Один из руководителей анархистов потребовал вычеркнуть последнюю фразу, и после некоторой дискуссии с ним согласились. Но часть тиража оказалась уже напечатанной.
В тот вечер "Рабочая газета" писала: "Вчерашнее массовое убийство (как уже сказано, точно известно только об одном погибшем. - Прим. авт.) было бы невозможно, если бы вместо камней рабочие оборонялись хорошим оружием и хотя бы одной динамитной бомбой". Но, что еще важнее, по причинам, не выясненным ни тогда, ни позже, в отделе писем этого номера газеты появилось то самое условное слово "Ruhe". К полудню четвертого мая тираж газеты разошелся. Организаторы митинга попытались устно предупредить всех, что сигнал отменяется, но наверняка этот отбой тревоги дошел далеко не до всех.
Митинг на Сенном рынке
Устроители ожидали, что на площади в полвосьмого вечера соберутся до 20 тысяч, однако народ подходил медленно, неохотно, и в начале девятого толпу составляли всего две-три тысячи человек. Моросил мелкий дождь, и некоторые разошлись, не дождавшись начала. Конечно, на просторах Хэймаркета такой небольшой митинг выглядел бы жалковато, и организаторы решили перенести его за угол, на более узкую улицу. Там стояла повозка, которую решили использовать как ораторскую трибуну. А митинг никак не мог начаться - собрались не все ораторы.
Наконец один из организаторов открыл митинг и заявил, что цель митинга мирная: объяснить общую ситуацию с борьбой за 8-часовой рабочий день и объяснить различные инциденты, случившиеся в ходе борьбы. Когда оратор заговорил о вчерашних беспорядках у завода Маккормика, из толпы послышались возгласы: "Повесить его!" "Нет, - возразил выступавший, - оставьте пустые угрозы. Придет время, и ждать его осталось недолго, когда людей такого сорта действительно повесят, когда эти чудовища получат по заслугам. Вот когда это время придет, мы перейдем от угроз к действию".
Мэр Чикаго, специально приехавший на митинг, рассчитывал своим присутствием сдерживать страсти. А чтобы ораторы и слушатели его видели (уже стемнело), он часто зажигал спички, как бы раскуривая постоянно гаснущую сигару и освещая свое лицо. Услышав слова о грядущем уничтожении капиталистов, он хотел было выступить вперед и вмешаться, но конец речи был вполне мирным.
Пошел уже десятый час вечера, когда привезли следующего оратора. Этот бывший социалист, перешедший в партию анархистов, привлекшую его бо'льшим радикализмом, говорил почти час. Однако речь его была вполне умеренной. Он делился со слушателями последней статистикой о положении рабочего класса в Америке, говорил о неизбежности перехода на 8-часовой рабочий день, о необходимости объединяться. Был только один достаточно острый момент. Оратор воскликнул: "Знаете ли вы, что армия поднята по тревоге и готова скосить вас картечью? Где мы находимся - в свободной стране или в России, в Испании, в Германии, наконец?" (Голос из толпы: Похоже на то!). Но в целом речь была настолько уравновешенной, что репортер "Чикаго трибюн", посланный на митинг с напутствием "принести чего-нибудь горяченького", просто заскучал. А мэр, убедившись, что порядок соблюдается и никто не призывает к насилию, вышел из толпы и зашел в ближайший полицейский участок сказать, чтобы его начальник, инспектор Бонфилд, распустил резерв полицейских, собранных для усмирения возможных беспорядков. И хотя его детективы в гражданском, находившиеся в толпе, говорили о безобидном поведении митингующих, но распускать личный состав по домам начальник участка все же не стал. Мэр вернулся на митинг, послушал еще немного, сел на свою белую лошадь и отправился домой.
Одиннадцатый час вечера, стало еще темнее. На повозку взобрался третий оратор. Не прошло и десяти минут, как над площадью нависли тучи, поднялся ветер. Начал собираться дождь. Народ стал понемногу расходиться, первыми ушли женщины и дети. Организаторы митинга тоже потянулись к выходу. На площади осталось не более трехсот человек. Оратор перешел к заключительным словам.
"Современная общественная система устроена так, - сказал он, - что кучка богачей держит под контролем средства существования. Закон охраняет только наших закабалителей. Рабочие в слепой ярости атаковали завод Маккормика, и полиция хладнокровно стреляла в них - ну как же, надо ведь защитить собственность! Но почему вся собственность в этой стране принадлежит одному миллиону человек, а остальные 54 миллиона законом не защищены? Нам ничего не остается, как обхватить руками горло этого так называемого закона и душить его до тех пор, пока он не перестанет дергаться. Бдительно следите за этим законом, душите его, убивайте, режьте, делайте все, чтобы его ранить, чтобы помешать его продвижению!"
Тут два сыщика в штатском отделились от толпы и поторопились в полицейский участок, чтобы доложить инспектору Бонфилду, что оратор употребляет подстрекательские выражения, призывает душить и убивать полицию (позже на суде оратор объяснил, что это была лишь метафора). Бонфилд быстро собрал свою команду, и колонна, руководимая им и капитаном Уордом, почти бегом направилась к Сенному рынку.
Когда полицейские в несколько рядов окружили импровизированную трибуну, толпа замерла от неожиданности: митинг вот-вот должен завершиться, зачем же полиция? Капитан Уорд громко крикнул: "Именем народа Иллинойса приказываю вам немедленно и мирно разойтись!" Выступавший возразил: "Но мы мирные люди!" Капитан повторил свою команду. "Хорошо, мы уходим", - ответил оратор и начал спускаться с повозки.
В этот момент что-то пролетело над толпой и упало среди рядов полиции. Раздался сильнейший взрыв, в окрестных кварталах вылетели стекла. На мгновение над площадью воцарилась тишина, а затем полицейские выхватили револьверы и почти в полной темноте открыли беспорядочный огонь по толпе. Стрельба продолжалась две-три минуты, люди разбегались во всех направлениях. Репортер "Чикаго трибюн" на другой день написал: "Полицейские просто обезумели от взрыва и стали опасны, как бывает опасна любая толпа, ослепленная страхом. Они стреляли, не делая различия между мирными гражданами и нигилистами-убийцами".
Инцидент занял менее пяти минут. Погибли семеро полицейских, еще один умер от последствий пулевого ранения два года спустя, ранены были 60 полицейских. Собственно, неоспоримой жертвой бомбы стал лишь один из погибших. Изучение медицинских и полицейских протоколов, газетных сообщений и показаний на суде позволяет сделать вывод, что трое полицейских погибли от пуль, еще трое - от пулевых и осколочных ранений. Данные о раненых не совсем точны, но более двух десятков полицейских были ранены пулями, около двадцати - осколками бомбы и примерно десять - и пулями и бомбой. У остальных пострадавших - ушибы и переломы, полученные при паническом бегстве толпы.
Стреляли ли участники митинга? Возможно, кто-то из рабочих и стрелял. Неизвестно, многие ли из них отреагировали на призыв приходить с оружием и на условный сигнал, вставленный в текст газеты. Но телеграфный столб, около которого стояла повозка-трибуна, оказался нашпигован пулями именно со стороны полицейских. Впрочем, на другой день столб бесследно исчез. Как гласит следствие, это произошло "в рамках плановой замены оборудования телеграфной компанией". Зарегистрирована гибель четырех рабочих, но, по-видимому, эти данные далеко не полны. Раненых было больше полусотни.
Американский исследователь Пол Аврич, специалист по истории анархизма, считает, что и в рядах полиции, и среди митингующих были личности, стремившиеся к обострению событий и действовавшие по принципу "чем хуже, тем лучше". Одни надеялись продвинуться по службе, другие - разжечь мировую революцию.
Паника охватила город. Ходили самые дикие слухи: анархисты намерены уничтожить полицию, взорвать общественные здания, разграбить магазины и, наконец, захватить власть не только в городе, но и во всей стране. А взрыв бомбы был лишь сигналом к началу бунта по всей Америке.
"Нью-Йорк таймс" писала: "Гнилое древо анархистских теорий принесло кровавые плоды в Чикаго. На ранней стадии обострения анархизма помогает картечь. А для профилактики распространения болезни хороши разумные дозы пеньковой веревки".
Одна из газет напечатала письмо владельца ранчо в Дакоте, Теодора Рузвельта, будущего президента США: "Мои ковбои с удовольствием испытали бы свои винтовки на бесчинствующих толпах в Чикаго. Пусть бунтовщиков будет в десять раз больше, чем нас, - мои парни стреляют метко и никого не боятся".
Многие активисты рабочего движения были недавними эмигрантами. И в стране разыгралась ксенофобия. Газета "Чикаго Геральд" писала: "Понаехали тут всякие отбросы Европы! Английского не знают и знать не хотят (действительно, рабочие митинги часто открывались вступительным словом по-английски, а дальше следовали речи на немецком, польском и чешском языках. - Прим. авт.). Их имена нормальный американец и выговорить не может. Эти горячие головы, чуть что не по ним, хватаются за пистолет". "Чикаго таймс": "К нам понаехали головорезы с берегов Рейна, Дуная, Эльбы и Вислы. Они явились сюда не для того, чтобы пользоваться свободой, отсутствующей у них дома, а для того, чтобы наслаждаться безнаказанностью, которая в их странах быстро пресекается пулей, веревкой или топором палача". Современник вспоминает: "Быть немцем означало в то время навлекать на себя всяческие подозрения, а поляки и чехи вообще старались не показываться на улице".
Аресты и суд
На следующие полтора месяца в Чикаго установилось необъявленное военное положение. Проводились облавы, повальные обыски. Без всяких ордеров были арестованы сотни людей.
Состоявшийся вскоре суд над восемью арестованными оказался прямым издевательством над юстицией. Судья не скрывал своей настроенности против подсудимых. Присяжных отобрали таким образом, чтобы никто из них не сочувствовал рабочему движению. Суд выслушивал "свидетелей", которые не могли находиться на месте происшествия. Один такой слышал, как двое подсудимых обсуждали по-немецки предстоящий взрыв бомбы (позже он признался, что ни слова не знает по-немецки). Свидетели обвинения путались в показаниях, противоречили друг другу и самим себе. Что касается представших перед судом, двое из них ушли с площади до взрыва, один - еще до начала митинга, а один из подсудимых вообще не был на Хэймаркете и узнал о событиях только после ареста. Никаких реальных улик, доказывавших, что кто-то из восьмерых судимых снарядил или бросил ту бомбу, у суда не имелось. И еще: если руководители рабочего движения знали о предстоящем взрыве и готовили его, зачем они пришли на митинг с женами и детьми?
Но есть и другая сторона дела. Нельзя отрицать, что подсудимые действительно были экстремистами, исповедовали крайне левые убеждения. У троих из них при аресте нашли оружие, а один держал химическую лабораторию, в которой изготовлял динамит и снаряжал им бомбы. Все они наговорили и опубликовали много такого, что трудно квалифицировать иначе, чем призывы к террору и насильственному изменению государственного строя. Рабочие издания действительно прятали на своих страницах условные знаки для террористов. В редакции "Рабочей газеты" действительно нашли при обыске экстремистскую литературу, включая знаменитый "Катехизис революционера" русского вдохновителя бомбистов Нечаева.
И тем не менее восьмерых арестованных осудили не за реальные, доказанные преступные действия, а за высказывание своих убеждений в печати и устно. Все восемь подсудимых были признаны виновными в убийстве, семеро приговорены к казни через повешение, а один (тот самый, который не был на митинге) - к 15 годам заключения.
Приговор расколол американское общество. Подавляющее большинство населения, в том числе многие рабочие, приветствовали приговор. Мало кому хотелось, чтобы на улицах городов раздавались взрывы и выстрелы. Однако протесты мировой и американской общественности склонили губернатора штата к замене повешения пожизненным заключением для двоих подсудимых. Еще один за день до казни покончил с собой в тюрьме. Четверых повесили 11 ноября 1887 года. Их похоронили на немецком кладбище в пригороде Чикаго. Более десяти тысяч человек присутствовали на похоронах.
Шли годы. Постепенно трагические события стали забываться, а массовая истерия уступила место размышлениям. Что же случилось на Сенном рынке? Кто был в этом виноват? Возникло общественное движение за освобождение троих заключенных. Успеху сторонников милосердия способствовали два обстоятельства. В январе 1889 года газета "Чикаго таймс" опубликовала данные журналистского расследования коррумпированности чикагской полиции. Оказалось, что инспектор Бонфилд и следователь, руководивший поисками и арестами анархистов, в свободное от работы время занимались рэкетом, собирали дань с преступников и проституток, а один из их подчиненных торговал краденым. Второе важное событие: в январе 1893 года губернатором был выбран Джон Альтгельд, юрист, человек либеральных взглядов. Изучив тома дела и протоколы суда, Альтгельд пришел к выводу, что семь лет назад была намеренно совершена чудовищная судебная ошибка. Понимая, что его решение снова расколет общество и станет концом его политической карьеры (так оно и получилось), губернатор все же помиловал троих заключенных. Сейчас это помилование называют самым отважным актом американской юстиции за все время существования США.
Кто бросил бомбу?
И сегодня, спустя 120 лет после событий, нет окончательного ответа на вопрос, кто же все-таки бросил бомбу в полицейских. Видимо, это навсегда останется тайной, но некоторые более или менее достоверные предположения имеются.
Губернатор Альтгельд в своем указе о помиловании предположил, что это мог быть какой-то рабочий, пострадавший при разгоне предыдущих демонстраций и желавший отомстить. В свою очередь, радикальные круги заявили по следам событий, что это была полицейская провокация. Так, газета "Защитник рабочих" писала: "Мы твердо уверены, что бомбу бросил один из полицейских". Доказательств, впрочем, не было ни у той, ни у другой стороны.
Долгое время самым вероятным кандидатом на должность бомбометателя считался анархист Рудольф Шнаубельт. Он стоял на повозке среди других руководителей митинга и покинул ее незадолго до взрыва. На другой день сам явился в полицию, чтобы потребовать освобождения одного из арестованных. Его допросили и отпустили, после чего он исчез, даже не забрав накопившееся жалованье из кассы фабрики, где работал. Скорее всего, будучи одним из организаторов митинга, Шнаубельт после допроса понял, что "дело пахнет керосином", и счел за лучшее исчезнуть. Однако вряд ли бомбометатель стоял бы на виду у всех на трибуне митинга, а потом сам пошел в полицию.
Насколько известно, он бежал сначала в Канаду, оттуда в Англию, затем в Аргентину, где открыл фабрику по производству сельскохозяйственного оборудования, женился на немке из Берлина, обзавелся детьми, словом, стал примерным гражданином.
Пол Аврич, уже упоминавшийся специалист по истории анархизма, полагает, что бомбу бросил некий Георг Шваб. Это имя всплыло в 1933 году, когда в Чикаго состоялась всемирная выставка и кто-то из ветеранов рабочего движения предложил устроить в городе встречу участников бурных событий 1886-1887 годов. Взявшийся организовать встречу анархист Карл Нольд разослал письма всем, кто мог знать ветеранов и помочь с ними связаться. Один из корреспондентов Нольда, бывший издатель журнала "Анархист" на немецком языке, Клаус Тиммерман ответил: "Старые соратники в основном уже умерли, в том числе и тот, кто бросил бомбу на Хэймаркете, он скончался в 1924 году в больнице для бедных в Нью-Йорке, не оставив после себя ничего". Нольд, заинтересовавшись, попросил Тиммермана сообщить подробности.
В ответном письме анархист рассказал, что бомбометателем был немецкий сапожник Георг Шваб, член нью-йоркской немецкой ячейки партии анархистов, к которой принадлежали самые отчаянные сорвиголовы. Хотя сам Тиммерман не имел никаких доказательств, что бомбу бросил именно Шваб, но так ему сказал друг Шваба, которому тот доверил свою тайну. Шваб, по рассказу этого друга, отправился в Чикаго из Нью-Йорка первого мая 1886 года и на другое утро после взрыва бежал в Калифорнию. Во время процесса по делу Хэймаркета он сообщил "внутреннему кругу" партии о своей роли в событиях, но на совете было решено, что, явившись с повинной, Шваб никого не спасет, а в руки полиции лишь попадется еще одна жертва.
Если сейчас в Америке и остались люди, считающие, что динамит много эффективнее избирательного бюллетеня, то они оттеснены далеко на окраину общественной жизни. Никто не хочет повторения классовых боев конца XIX века. Но отсутствие единого отношения к тому, что произошло у площади Сенного рынка 120 лет назад, заметно даже стороннему наблюдателю. В каталогах библиотек и в поисковых системах Интернета материалы об этом событии можно найти под самыми разными заголовками, неявно обличающими ту или другую сторону конфликта: "Мятеж на Хэймаркете", "Провокация", "Массовое убийство", "Трагедия", "Расстрел рабочего митинга" и, наконец, под нейтральным "События" или "Инцидент на Хэймаркете".
Несколько слов о происхождении праздника Первое мая. Этот день международной солидарности рабочих был установлен в Европе на Парижском конгрессе II Интернационала (июль 1889 года), а в Америке еще до того усилиями Американской федерации труда отмечался (и отмечается до сих пор) День труда - первый понедельник сентября. Переносить его на весну по примеру Европы американцы не стали, хотя вплоть до начала Первой мировой войны 1 мая отмечалось рабочими и в США.
Возможно, успех этого праздника во многих европейских странах частично объясняется тем, что кельты - древнее население Европы - традиционно отмечали первого мая приход весны, собирались в этот день, совершали жертвоприношения и развешивали на деревьях красные тряпки - для защиты от злых духов.
Вот так и получилось, что мрачные события, произошедшие в далеком Чикаго 4 мая 1886 года, мы весело отмечаем 1 мая - раньше как День международной солидарности трудящихся, а теперь как праздник весны и труда.
*
Кому ни поставь памятник - погибшим полицейским или рабочим, - всегда найдутся
недовольные. Может быть, поэтому современный вариант памятника, посвященный чикагским
майским событиям 1886 года, столь абстрактен и аллегоричен, а его автор призывает
всех желающих прикреплять на постамент таблички со своей трактовкой событий? Пока,
правда, желающих не нашлось. В январе 2006 года на постаменте была лишь одна дополнительная
табличка в память о расстреле рабочей демонстрации в Колумбии.
