Как живут сотрудники Государственного Эрмитажа на самоизоляции? История третья
Светлана Викторовна Мурашкина – искусствовед, научный сотрудник Отдела западноевропейского искусства, специалист по немецкому, фламандскому и голландскому искусству, хранитель коллекции немецкой гравюры XV-XVIII веков.
Продолжаем знакомить вас с сотрудниками самого известного российского музея – Государственного Эрмитажа и выясняем, легко ли им переносить вынужденную разлуку с любимым музеем.
Наш следующий виртуальный гость, а точнее, гостья – Светлана Викторовна Мурашкина
Если словосочетание «немецкая гравюра» ничего вам сразу не говорит, то достаточно вспомнить, что именно Германия является родиной этого искусства, и назвать лишь одно имя – Альбрехт Дюрер. Дюрер был не только живописцем, но и графиком, причем современники воспринимали его в первую очередь как гравёра, листы которого пользовались славой по всей Европе. Он был первым мастером гравюры, который использовал «доски» (так называли печатные формы для гравюр) как из дерева, так и из меди. До него мастера, работавшие в технике гравюры на дереве (ксилографии) и гравюры на меди (её называют резцовой), принадлежали к совершенно разным областям. Более грубая ксилография считалась простым и «народным» искусством, резцовая гравюра, появившаяся в среде золотых дел мастеров, была гораздо изысканнее. Дюрер, выпустив знаменитую серию ксилографий «Апокалипсис», сделал гравюру на дереве высоким искусством. Создания его резца, такие как листы «Меланхолия» или «Рыцарь, смерть и дьявол», и до сегодняшнего дня являются непревзойденными образцами этой техники. Кроме ксилографии и резцовой гравюры он пробовал свои силы в технике офорта и «сухой иглы».Как график и мастер гравюры Дюрер оставил после себя немалое наследие. Он создал более четырех сотен гравюр на дереве и больше сотни – на металле. Многие доски пережили своего создателя, гравюры печатались с них и после смерти Дюрера. С деревянной доски можно сделать несколько тысяч отпечаток, с медной – гораздо меньше – в лучшем случае пару сотен. При этом у каждого листа имеется своя ценность, которая зависит от времени его печати: более ранние оттиски – более качественные. На отпечатках «читают» водяные знаки, царапины и трещины «доски», дефекты и изъяны, образующие в процессе её использования.
Произведений Альбрехта Дюрера в эрмитажной коллекции более 450 листов. Но кроме его работ Эрмитаж обладает гравюрами его предшественников, таких как Мартин Шонгауэр, и современников – художников немецкого Возрождения – Лукаса Кранаха Старшего, Альбрехта Альтдорфера, Ганса Бальдунга Грина, Ганса Гольбена Младшего. И «владеет» этим мировым сокровищем Светлана Викторовна, в хранении которой находится 38000 листов немецкой гравюры с XV по XVIII век.
Здравствуйте, Светлана Викторовна!
Мы знаем, что помимо научной работы вы ещё проводите экскурсии по музею. Даже сейчас Эрмитаж продолжает публиковать видеоролики с экскурсиями, правда, в новом формате, в котором у экскурсовода только два «настоящих» слушателя – ведущая и оператор, а все остальные – смотрят в онлайн. В связи с этим первый вопрос:
Скучаете ли вы по посетителям музея? Как вам больше нравится рассказывать о сокровищах музея – в камеру или группе зрителей и слушателей? Насколько важна обратная связь от аудитории?
Я довольно долго работала в Научно-просветительном отделе Эрмитажа, поэтому у меня есть опыт разной работы с публикой: и экскурсии, и учебные занятия на экспозиции, и публичные лекции в лектории, но такой формат пришлось попробовать впервые. Это очень разный опыт.
Конечно, сначала было немного странно рассказывать, не видя лиц публики, потому что мы, рассказывая, безусловно, зависим от той реакции, которую вызываем у слушателей. Можно перестроить свое повествования, понимая, что вызывает больший интерес, где-то сократить, где-то добавить, это всегда очень живой процесс. И когда люди начинают кивать головой, даже если сначала были настроены скептически, понимаешь, что двигаешься правильно.
В онлайн формате всё иначе. Сначала, когда сотрудники ещё приходили в музей и могли рассказывать в зале оператору, стоя у экспонатов, было легче: можно хотя бы понимать реакцию оператора и смотреть на живые вещи. Но вскоре музей был закрыт для всех сотрудников, кроме службы безопасности, и пришлось вести эфиры из дома, наблюдая на экране экспонаты, которые снимает служба безопасности, и своё лицо. Когда видишь лишь экспонат и саму себя, кивать головой можно только себе, и соглашаться лишь с собой. Поначалу это сбивало и, к тому же, несколько забавляли гримасы и ужимки собственного лица, которое в обычной жизни никогда не наблюдаешь во время разговора. Но человек довольно быстро ко всему привыкает, и уже на второй-третий раз эти эфиры стали казаться естественными.
Интересно, что обратная связь в таком формате оказывается даже более ощутимой и, что совершенно точно, гораздо более непосредственной. Мы бываем довольно сдержанными в нашей реальной жизни и значительно смелее и откровеннее в онлайн-существовании. Удивительно, но часто после «живой» лекции подходят слушатели, которые хотели бы что-то спросить или уточнить, бывает, задерживаются те, которые не согласны с каким-нибудь пассажем, прозвучавшим на лекции, но нечасто подходят люди, чтобы просто сказать, что им понравилось, об этом потом узнаешь из анонимных опросов, проводимых лекторием. В инстаграме все эмоции выражаются сразу, непосредственно и от всей души. Комментарии в инстаграме – это отдельное удовольствие.
Ваша работа тесно связана с предметами. Вы их описываете, изучаете и рассказываете о них другим. Но взять их к себе домой на самоизоляцию никак нельзя. И вот наш следующий вопрос:
А по экспонатам вы скучаете? Хочется ли время от времени посмотреть на какие-нибудь предметы, для вдохновения, например?
Никакое изображение живую вещь не заменит. Тот, кто работает в музее, особенно остро это осознает. И те же онлайн-экскурсии – это интересный опыт, он может многое изменить в работе с публикой в будущем, но мы все понимаем, что это лишь временная мера, что все это делается, чтобы люди потом пришли в музей вживую. Это подтверждают и комментарии: очень часто зрители пишут, что после всего услышанного в наших эрмитажных эфирах собираются приехать в Петербург, в Эрмитаж, чтобы увидеть своими глазами, но увидеть уже по-другому. И рассказывать, стоя перед настоящим произведением, безусловно, гораздо легче, чем перед его воспроизведением, даже очень качественным.
На предметы посмотреть, конечно, хочется, но не только для вдохновения. Мы ведь с ними работаем, многое совершенно невозможно сделать на расстоянии. Например, в следующем году мы планируем открыть выставку Дюрера по поводу 550-летия со дня его рождения, мы отобрали те гравюры, которые должны там быть показаны. Но многие гравюры у нас в нескольких оттисках, они разного качества, в разном состоянии сохранности, и понять, какой именно лист взять на выставку, можно, когда откроешь папку и увидишь их вживую. Никакая репродукция не заменит оригинал. Когда смотришь на настоящее произведение, ты можешь заметить детали, которые ускользают в воспроизведении, увидеть вдруг что-то, что никогда не замечал или не задумывался, даже если вещь, кажется, очень хорошо тебе знакома.
Сотрудникам Эрмитажа невероятно повезло ежедневно на работе видеть шедевры мировой культуры, а некоторые, возможно, даже и держать в руках.
А существуют ли у вас какие-то ежедневные ритуалы, традиции или просто привычки, связанные непосредственно с Эрмитажем?
Важный ежедневный ритуал, традиция и привычка – это, конечно, эрмитажная столовая. Сюда приходят и чтобы поесть, и чтобы поговорить. Здесь можно встретить коллег из разных отделов, можно узнать, что у них происходит, за кофе могут родиться интересные идеи и проекты, возникнуть концепция новой выставки или план совместной работы.
Наверняка ваша работа сейчас продолжается и дома. Возможно, что самоизоляция – это ещё и возможность что-то доделать, на что раньше не хватало времени, или наоборот – обдумать что-то новое.
«Работа дома» – какая она для вас?
Многое из того, что мы делали на работе, мы можем делать и дома, например, написание статей, каталогов. Но очень сложно работать без библиотеки, без справочников, которые так важны для работы с гравюрой. Конечно, сейчас довольно много литературы есть в интернете, но там далеко не всё. К определенным ресурсам есть доступ только из Эрмитажа, и этого, конечно, очень не хватает, многое приходится откладывать на потом, на то время, когда вернёмся на рабочее место, когда что-то можно будет посмотреть, уточнить, сверить. Я постаралась принести домой те издания, которые особенно нужны, но все с собой не возьмёшь, постоянно не хватает какой-нибудь книги, оставшейся на работе. И, конечно, отложена «на потом» вся работа с вещами: приемка, описание сохранности, технико-технологические исследования.
С одной стороны, вы – сотрудники одного из крупнейших музеев мира, а с другой - такие же люди, переживающие трудности самоизоляции, как и миллионы людей в России и в других странах. Поэтому наш завершающий вопрос:
Чего больше всего в самоизоляции не хватает лично вам?
Мне кажется, чем больше мы находимся в самоизоляции, тем сильнее мы к ней привыкаем, и тем более естественным кажется наше сегодняшнее состояние. Возможно, отвыкать от самоизоляции будет мучительнее, чем привыкнуть к ней. Мы ещё будем вспоминать сегодняшнее время с ностальгией. Вдруг оказывается, что без многих вещей, которые казались необходимыми, вполне можно обойтись. У меня ощущение, что сегодняшняя пандемия – эксперимент, устроенный мирозданием, чтобы заставить нас остановиться, опомниться и понять, что есть что на самом деле. Безусловно, существуют какие-то неудобства, я уже говорила о тех сложностях, которые сегодня связаны с работой. Но есть недоделанные дела, за которые можно, наконец, взяться, есть идеи, которые давно хотелось осуществить, есть непрочитанные книги, на которые не хватало времени, и их много. У меня не возникает вопроса, чем занять себя в самоизоляции. Если есть любимое дело и близкие люди рядом, то можно жить полной жизнью и в ограниченном пространстве.
Полезные ссылки:
К сожалению, музей не успел записать экскурсии со Светланой Викторовной в залах, пока это было возможно, и теперь «встретить» её можно лишь в прямых эфирах в инстаграм-аккаунте Государственного Эрмитажа @hermitage_museum
