В 1929 году я поступил на технический факультет Дальневосточного университета, который впоследствии был преобразован в самостоятельное высшее учебное заведение - Дальневосточный политехнический институт. В городе уже тогда имелось несколько высших специализированных учебных заведений, в которых преподавали высококвалифицированные специалисты, окончившие петербургские и московские высшие учебные заведения еще до революции. Некоторые из этих преподавателей учились в Германии, а иные - во Франции.
Окончив институт, я отправился в Москву, в которой никогда ранее не был. Получил в институте справку о присуждении мне звания инженера и выехал скорым поездом, который должен был прибыть к месту назначения через восемь суток.
В Москве я намеревался остановиться у своей сводной сестры Надежды Вильгельмовны, которая жила там вместе с мужем Вячеславом Владимировичем Штейнманом и сыном Володей, а также со своей матерью Верой Владимировной Лишко. У нас с Надей был общий отец, но разные матери.
Мой и Надин отец - Вильгельм Иосифович Лишко был когда-то крупным подрядчиком на строительстве Кругобайкальской железной дороги (см. "Наука и жизнь" № 2, 1996 г.). После революции, попав в число буржуазных отщепенцев, переехал в город Новосибирск, где стал работать рядовым техником в какой-то небольшой строительной конторе. Поселился он у работавшего у него когда-то бухгалтера Ивана Гавриловича Кацинского. Кацинский жил в Новосибирске с женой Марией Николаевной и сыном Евгением, который был моложе меня года на три, но все же был моим приятелем.
По дороге в Москву я сделал остановку в Новосибирске и дня три пробыл у Кацинских. После того, как мы поговорили о прошлых годах, прожитых в Танхое и в Иркутске, Кацинские поведали мне страшную историю, которую ранее рассказали и моему отцу.
Как-то у Ивана Гавриловича Кацинского был в подчинении грузин, который в свое время учился с Иосифом Джугашвили в духовной семинарии. По рассказам этого грузина, учащиеся интересовались запрещенной тогда политической литературой, за что порою кого-нибудь из них из семинарии исключали. Стало ясно, что появился доносчик. И, как выяснилось, доносчиком был не кто иной, как Иосиф Джугашвили. Было решено проучить его. Принесли как-то в класс очередную запрещенную книжку и стали обсуждать ее вместе со своим "приятелем" Джугашвили. Когда Иосиф вышел из класса, положили книжку ему в парту.
Прозвенел звонок, в класс вместе с преподавателем вошли также директор и жандармы. Это означало, что о наличии у семинаристов запрещенной книжки стало известно директору. Каково же было удивление жандармов, когда книга оказалась в парте у Джугашвили. Жандармы, конечно, догадались о проделке семинаристов, но вида, разумеется, не подали. На первый раз они предложили прогнать "виновника" сквозь строй. "Мы, - поведал рассказчик, - лупили Оську Джугашвили изо всех сил".
Услышав эту историю от Ивана Гавриловича, я не усомнился в ее правдивости. Разве посмел бы кто-нибудь придумать такое про самого Сталина? Но вместе с тем я понял, что должен забыть об этой истории на долгие годы.
Первого мая 1934 года я прибыл в Москву. Мимо Северного вокзала в сторону Красной площади шли колонны демонстрантов. Произошел почти невероятный случай: в одной из колонн я увидел свою сестру Надю. Сдав свои вещи в камеру хранения, я присоединился к колонне и встал рядом с сестрой. Мы прошли на Красную площадь. На Мавзолее среди своих соратников стоял Сталин. Он изредка помахивал рукой, приветствуя демонстрантов.
Пожив пару дней у Нади и немного ознакомившись со столицей, я поехал в город Дмитров Московской области, где находилось управление по строительству канала Москва-Волга, и попросился на работу. Меня охотно приняли и зачислили инженером технического отдела, сотрудники которого занимались проектированием шлюзов, насосных станций и многих других сооружений канала. Я сразу же включился в работу.
Шло время, и я начал забывать о том, что мне рассказывали в Новосибирске о Сталине. Но в 1938 году из Новосибирска приехал один из знакомых моей сестры и сообщил, что арестован наш отец. Несколько дней спустя от отца пришло письмо. Он писал своей жене Вере Владимировне, что вынужден ехать на Север, и поэтому просил прислать теплое белье. Не на конверте (насколько я помню), а на самом письме была надпись: "Послать разрешаю. Следователь Поныткин". Белье было послано, однако близкие поняли, что этим письмом Вильгельм Иосифович сообщал об аресте.
Вскоре из Новосибирска было получено известие, что арестованы Иван Гаврилович Кацинский и его сын Евгений - студент Института путей сообщения. Как потом стало известно, все арестованные, в том числе и грузин, который когда-то учился вместе с Иосифом Джугашвили в семинарии, а также и сам следователь Поныткин, были расстреляны. Так заметались следы прошлой "деятельности" отца всех времен и народов.
Года два спустя Надя получила письмо от чудом оставшейся в живых Марии Николаевны Кацинской. Она писала, что работает теперь в больнице. Однако адреса своего Кацинская не сообщала. Можно не сомневаться, что писала она из какого-то женского лагеря.
Работая на строительстве канала Москва - Волга, я со дня на день ждал ареста. Но, вероятно, уходя из жизни, отец и сын Кацинские, так же, как и мой отец, скрыли от следователя то, что мне тоже известно о семинаристском прошлом Иосифа Джугашвили. И этим спасли мне жизнь.
Судьба снова вернула меня во Владивосток - рассыпанный по сопкам город. Здесь нет прямых улиц - они смяты распадками во всех мыслимых и немыслимых направлениях: и вверх, и вниз, и вкривь, и вкось.
Более шестидесяти лет тому назад я жил в этом городе, в деревянном одноэтажном доме, который занимала наша семья, состоявшая из шести человек. Этот чудом сохранившийся дом и сейчас стоит, зажатый со всех сторон коробками современных зданий.
Встреча с прошлым... Странное чувство меня охватило, когда я почти через 70 лет снова оказался на его пороге, - на пороге этого очень старого дома. К большому удивлению, узнал, что в этом небольшом сером и грустном домишке живет шесть (!) семей. Дом сносу не подлежит и будет стоять, пока не рухнет сам.
