Читая классика марксизма сегодня
В этой - второй - статье автор прослеживает, как Маркс, разрабатывая свою концепцию, пытался логически доказать, что наемный рабочий эксплуатируется капиталистом не менее жестоко, чем раб или крепостной. Анализ требует от читателя внимания и терпения, чтобы, следуя за ходом рассуждений автора, проникнуть в довольно сложные экономические построения, понять, как и почему основоположник марксизма в конце концов зашел в тупик своей теоретической концепции. Кроме того, не следует пытаться накладывать рассматриваемые здесь политические схемы на сегодняшние реалии России, где капитализм еще только вырастает, притом на крайне неблагоприятной почве, и потому принимает зачастую уродливые формы.
Странное "наемное рабство"
Разрабатывая в начальный период свою концепцию, Маркс вполне серьезно воспринял идею о наемном рабстве пролетариата, высказанную Энгельсом еще в 1845 году в книге "Положение рабочего класса в Англии". Описывая действительно ужасные условия труда и быта шахтеров и других британских рабочих в начале XIX века, Энгельс в яркой публицистической форме сравнивал положение наемного рабочего с участью крепостного крестьянина. Если крестьянин был рабом земельного участка, на котором родился, но который принадлежал феодалу, то рабочий оставался рабом своих жизненных потребностей, удовлетворить которые он мог, лишь нанимаясь к хозяину завода или шахты. Разница, дескать, лишь в том, что феодал смотрел на крепостного, как на скотину, тогда как хозяин рабочего смотрит на него, как на машину (т. 2, стр. 411). Эта публицистическая метафора Энгельса под пером Маркса обросла системой доказательств и превратилась в одно из краеугольных положений его экономической теории.
Уже в 1847 году Маркс утверждает: "Раб не продает свой труд рабовладельцу, так же как вол не продает своей работы крестьянину. Раб вместе со своим трудом раз и навсегда продан своему господину... Крепостной продает только часть своего труда. Крепостной есть принадлежность земли и приносит плоды собственнику земли. Напротив, свободный рабочий сам продает себя, и притом продает по частям". Он, конечно, не принадлежит тому или иному конкретному капиталисту и сам выбирает себе нанимателя. "Но рабочий, для которого единственным источником заработка служит продажа труда, не может покинуть всего класса покупателей, то есть класса капиталистов, не обрекая себя на голодную смерть. Он принадлежит не тому или другому буржуа, а буржуазии в целом..." (т. 6, стр. 433).
Получается, что рабочий - вовсе не свободный человек, а от рождения принадлежит коллективному собственнику - классу капиталистов. Рисуя эту мрачную картину наемного рабства, Маркс умышленно упрощает реальность и нарочито не обращает внимания на принципиальное различие между докапиталистическими и капиталистическим способами соединения живого труда со средствами производства. Чтобы лучше понять суть этого различия, вспомним, как развивалось человеческое общество с незапамятных времен до середины прошлого столетия.
Выделившиеся из животного мира первобытные люди на протяжении сотен тысяч лет вели полуголодное существование, с трудом собирая и добывая на охоте лишь минимум необходимого для поддержания жизни и продолжения рода. Только когда 8-12 тысяч лет назад появились первые каменные орудия труда, люди получили возможность создавать некоторый избыток продуктов питания, одежды, домашней утвари. Говоря языком экономики, они получили шанс накапливать овеществленный труд. Возникло материальное богатство, а в истории человечества свершился драматический поворот. Такое богатство можно было просто хранить на черный день, а можно было и обменять с соседними общинами. Но оно же стало и большим соблазном для любителей легкой наживы. Так открылась длительная историческая полоса насилия - грабежей, завоевательных войн и других кровавых трагедий.
В тот далекий период уходят истоки двух основных направлений межобщинных, а потом и внутриобщинных отношений. Одно из них - насильственное безвозмездное присвоение продуктов чужого избыточного труда, то есть эксплуатация. Другое - обмен продуктов собственного избыточного труда на продукты чужого труда, иначе - отношения взаимной выгоды. Первые стали отношениями антагонизма (не обязательно классового), вторые - отношениями партнерства.
Насильственная линия отношений прошла три этапа развития. Самый ранний из них - разбойничьи набеги на соседние племена или государства. Захват чужого добра стал у некоторых народов одним из способов существования: летом выращивали урожай и пасли скот на собственной территории, а зимой совершали набеги. Однако со временем пришло понимание, что продукты чужого труда можно получать с меньшими собственными военными потерями и на более стабильной основе, если захватывать не результат, а источник избыточного труда - самих иноплеменников и превращать их в рабов (постепенно в рабов стали обращать и соплеменников). Рабовладельческий строй стал нормой общественных отношений.
Позднее появилась и третья форма эксплуатации труда чужестранцев. Их не брали в плен при условии, что они будут отдавать победителям в виде дани часть того, что производят. Между победителями и побежденными, таким образом, складывались отношения феодальной зависимости. Подобные отношения стали развиваться и внутри стран: в награду за свою службу знать получала из рук монархов земельные владения вместе с проживавшими на них крестьянами и ремесленниками, которые должны были безвозмездно отдавать владельцу земли часть своего живого или овеществленного труда. Но чтобы заставить раба или крепостного работать сверх минимума, необходимого им для поддержания жизни, их надо было принуждать к этому силой.
Такой подневольный труд, конечно же, был крайне непроизводительным и уж никак не способствовал совершенствованию орудий труда и технологии производства. Поэтому эффективность труда периода рабства и первых, примитивных форм крепостничества веками оставалась на очень низком уровне.
И только стремление как-то изменить такое положение привело к эволюции отношений между феодалом и подневольным крестьянином или ремесленником. Сначала формой таких отношений была, как известно, отработочная рента, или барщина, когда большую часть недели крестьянин работал на земле феодала. Потом на смену ей пришел натуральный оброк, когда крестьянин, работая на своем участке, часть урожая отдавал хозяину этой земли. Наконец, по мере развития рыночных отношений землевладельцы стали предпочитать натуральному оброку денежный: крестьяне и ремесленники могли по своему усмотрению заниматься чем угодно, лишь бы своевременно уплачивали денежную дань, ставшую чем-то вроде подоходного налога.
Теперь крепостной знал: все, что он вырастит и продаст, будет, сверх суммы оброка, его собственным доходом. Это стало явным прогрессом и стимулировало рост эффективности труда. Помимо сельского хозяйства крестьяне стали заниматься извозом, торговлей, разными промыслами и даже предпринимательством с наймом чужой рабочей силы. Одно лишь препятствие оставалось на пути к капиталистическому способу хозяйствования: безраздельная зависимость крепостных от феодала - он был вправе продать их, как вещь. Буржуазные революции XVIII-XIX веков и просто здравый смысл устранили и эту преграду.
Итак, с отменой крепостничества и сословных привилегий все граждане стали юридически свободными и равноправными. Индивидуальные способности и предприимчивость теперь прежде всего определяют положение в обществе. Закончился долгий исторический период, когда одна часть общества находилась в собственности другой и поэтому вынуждена была безвозмездно отдавать ей свой избыточный труд. Это вызвало невиданный рост производительности труда. На протяжении тысячелетий она повышалась микроскопическими темпами, с развитием же капитализма ситуация в корне изменилась: за полвека, с 1770 по 1820 год, производительность труда, например в Англии, возросла на 20 процентов, в следующие полвека - уже на 50, потом менее чем за полвека, с 1870 по 1913 год, - еще на 69 процентов.
Игнорируя эти кардинальные исторические перемены, Маркс стремился доказать, что все они относятся лишь к правовой форме, а не к экономическому существу дела. Вместо сословных привилегий и личной зависимости, которые ушли в прошлое, считает Маркс, появилась экономическая зависимость класса пролетариев, лишенных средств производства, от класса капиталистов, монопольно располагающего такими средствами. И Маркс настойчиво повторяет, что вся суть дела в этой самой монополизации собственности на средства производства. Всякая концентрация средств производства в руках меньшинства общества, утверждал он, всякое "самостоятельно обособившееся богатство требует рабского или наемного труда (в обоих случаях принудительного труда)" (т. 46, часть II, стр. 502).
Здесь реальность полностью искажена. Во-первых, в отличие от феодализма в капиталистическом обществе никакой класс не обладает исключительным правом владения основными средствами производства. Землю, машины, транспорт и другие средства производства может купить любой, если у него есть деньги. Правда, они есть далеко не у каждого. Но это уж зависит от предприимчивости и смекалки, а не от того, главным образом, родился ли ты в замке феодала или в хижине крестьянина. Как известно, многие миллионеры нажили свое состояние буквально с нуля. Да, их немного. Да, они владеют весомой частью национальных средств производства. Но они отнюдь не монопольные их собственники. Крупные корпорации возвышаются над широким фундаментом малого и среднего бизнеса, в пределах которого происходит постоянное массовое разорение одних фирм и столь же постоянное и массовое рождение новых. Иначе говоря, здесь систематически происходит переход собственности на средства производства из одних рук в другие. Кроме того, значительная часть земли и других средств производства принадлежит крестьянам, которые во времена Маркса составляли добрую половину всего населения Англии или Франции.
Во-вторых, при определенной концентрации средств производства их собственник уже не может управлять ими сам и даже с помощью своей семьи, он нуждается в наемном труде. Нанимая нужный ему персонал, он платит за его услуги ту цену, какая складывается на рынке в этот момент на данный вид трудовых услуг. Заключается договор найма, и начинается процесс обмена трудовых услуг на деньги - заработную плату. В чем же выражается "принудительность" наемного труда?
Маркс усмотрел ее в том, что работник вынужден обменивать свой живой труд на заработную плату. Конечно, говорил он, в отличие от "непосредственного" принуждения при рабстве и феодализме, это принуждение является "опосредованным" (т. 46, часть I, стр. 281). Но разница между этими формами принуждения несущественна: наемный труд "всегда остается принудительным трудом, хотя бы он и казался результатом свободного договорного отношения" (т. 25, часть II, стр. 385).
Однако с этой точки зрения любой товарообмен является принудительным, ибо в условиях развитого разделения труда владелец всякого конкретного товара вынужден продавать его, чтобы получить в обмен другие необходимые ему для жизни и работы товары. Да и сам капиталист столь же жестко и так же "опосредованно" принуждается предоставлять свои средства производства "обособившемуся" классу свободных работников и выплачивать за их труд заработную плату, как и последние - отдавать ему взамен свой живой труд.
И, наконец, не отвечает действительности утверждение, будто единственная альтернатива, которая остается у наемного работника, - это лишь выбрать себе того, а не другого господина (т. 6, стр. 433). Реальных альтернатив гораздо больше. У крестьянина (а именно деревня всегда была и остается основным резервом свободных наемных работников), как правило, есть выбор: продолжать заниматься земледелием, получая более скромный доход, чем заработная плата рабочего, или податься в город в наем. И то, что все большая часть крестьянства выбирает второй вариант, говорит о преимуществах "наемного рабства". Да и сам свободный работник, накопив денег или получив кредит, может открыть собственное дело, что и происходит на практике сплошь и рядом. Но Маркс не замечает таких неудобных для него фактов действительности.
Таким образом, гипотеза о наемном труде как специфической форме принудительного труда, выдвинутая основоположниками марксизма в начале их творческого пути, не выдерживает очной ставки с реальной жизнью. И чем более утонченно на протяжении всей своей жизни они доказывали эту гипотезу, тем больше прорех обнаруживалось в системе их доказательств.
Обирает ли капиталист наемного работника?
Еще труднее было решить вторую задачу - доказать, что капиталист безвозмездно присваивает избыточный труд рабочего, то есть эксплуатирует его не меньше, чем рабовладелец - раба, а феодал - крепостного крестьянина. Ведь при заключении трудового договора рабочий и предприниматель выступают как равноправные участники сделки: первый продает свой труд, второй платит за него определенную сумму денег (заработную плату) по цене, сложившейся на рынке труда. Для безвозмездного присвоения чужого труда здесь вроде бы нет места. И Маркс взялся доказать, что тут не все так просто, что за видимостью равноправной и взаимовыгодной сделки скрыты некий подвох и обман трудящихся.
Фокус в том, доказывал Маркс в первом томе "Капитала", что зарплату рабочий получает не авансом, а после того, как он проработает обусловленное время (неделю, полмесяца или месяц). Но в процессе труда как раз и создается тот продукт, который в конечном счете получает капиталист в обмен на заработную плату. И продукт этот, по утверждению Маркса, содержит гораздо больше овеществленного труда, чем следовало бы, исходя из величины зарплаты. Иначе говоря, ограбление рабочего происходит не на рынке, когда заключается сделка с капиталистом, а совершенно незаметно для рабочего в процессе производства, когда капиталист потребляет его труд. В результате оплаченная его часть оказывается меньше всего затраченного труда.
Однако, чтобы доказать неэквивалентность оплаченной части труда рабочего и того труда, который воплощен в созданном им продукте, эти величины нужно как-то соизмерить. А для этого нужно иметь некий эталон, пригодный для измерения как затраченного рабочим труда, так и продукта, созданного этим трудом. Здесь естественно обратиться к практике товарообмена, где тоже соизмеряются ценности качественно различных предметов, например, ткани и зерна, вина и обуви и т. п. (для этого, как известно, используется понятие "стоимость" и ее денежное выражение - цена товара). Маркс так и сделал: попытался привести труд наемного работника и созданный им продукт к общему знаменателю - стоимости. Вот тут-то и начинаются проблемы. Но проследим логику доказательств.
Живой труд наемного работника, с точки зрения экономических отношений, можно назвать товаром лишь условно, по существу это - трудовая услуга, не отличающаяся от услуг, которые предоставляют учителя и юристы, бухгалтеры и врачи, музыканты и актеры. Сначала Маркс тоже считал, что рабочий продает капиталисту свой живой труд.
Но если трудовая услуга наемного рабочего - такой же "товар", как и услуга юриста, врача и прочих представителей интеллигенции, то исходная гипотеза о "наемном рабстве" пролетариата выглядит определенной натяжкой: учителя, врачи, юристы на роль "наемных рабов" явно не годились. Нужно было как-то отмежевать рабочего от других продавцов живого труда. И в "Капитале" Маркс усложнил свою схему: товаром, который продает наемный рабочий, является не сам труд, а "рабочая сила", то есть способность рабочего к труду. Это больше отвечало исходному тезису, будто наемный рабочий продает себя классу капиталистов "по частям".
Кроме того, Маркс разграничил труд производительный и непроизводительный. Первый - это труд наемного работника преимущественно в сфере материального производства, приносящий прибыль его нанимателю, а второй - тот же самый труд, но который покупают не с целью получить прибыль на капитал, а для личного потребления покупателя. Например, говорит Маркс, труд наемного работника фортепьянной фабрики - это производительный труд, а труд того же работника, приглашенного владельцем фортепьяно за условленную плату настроить инструмент, - непроизводительный (т. 26, часть I, стр. 142).
Такое разграничение внесло немалую путаницу в экономическую теорию. В самом деле: если, скажем, артисты дают концерт на свой страх и риск и сами получают всю выручку, то их трудовая услуга непроизводительна, а если на той же сцене они выступают по соглашению с антрепренером, который имеет какой-то "навар" с концерта, то их труд мгновенно превращается в производительный. В первом случае они продают живой труд, во втором - свою рабочую силу. Во всех этих построениях Маркса очевидна явная искусственность.
Но куда труднее было решить проблему, как соизмеряется стоимость затраченной "рабочей силы" со стоимостью произведенного ею продукта. Дело в том, что само понятие "стоимость" двойственно. Это заметили еще предшественники Маркса. На рынке товар продается по цене, которая складывается под влиянием спроса и предложения. Если предложение превышает спрос и конкурируют между собой в основном продавцы, то цена понижается. Если же спрос превышает предложение, цена растет. Такая стихийно формирующаяся в процессе конкуренции цена товара называется рыночной или меновой стоимостью товара. Она, как правило, не совпадает с издержками производства данного товара, которые определяют его реальную стоимость.
К середине 40-х годов прошлого столетия, когда Маркс занялся этими вопросами, основы теории стоимости уже были разработаны. Родоначальник классической политэкономии Адам Смит отмечал, что каждый из участников обмена судит о его справедливости, исходя из того, каких усилий стоило бы ему самому изготовление товара, который он приобретает. "Действительная стоимость всякого предмета для человека, который он приобрел, - говорил А. Смит, - состоит в труде и усилиях, от которых он может избавить себя и которые он может возложить на других людей". Получается, что действительная стоимость (в отличие от рыночной) - категория субъективная, а не объективно данная. Каждый определяет выгодность обмена с учетом собственных усилий. Особо отметим, что эти собственные усилия Смит не сводил к одному лишь труду. В затраты он включает и необходимость пожертвовать какой-то "долей своего досуга, своей свободы и спокойствия". Поэтому он и не измерял стоимость рабочим временем.
В произведениях "отца" политической экономии были заложены предпосылки для двух различных оценок стоимости - на основе затрат производителя и на основе полезности товара для покупателя. Впоследствии две эти линии четко размежевались. Дэвид Рикардо, Джон Мак-Куллох и другие экономисты развили первую линию, причем свели все издержки производства лишь к затратам живого труда. Жан-Батист Сэй, Фредерик Бастиа и другие, напротив, делали акцент на полезности (потребности) товара и реальную его стоимость выводили из стоимости факторов производства.
Сначала и Маркс и Энгельс полагали, что в условиях частной собственности стоимость - понятие абстрактное, она не существует реально. А реальна лишь рыночная цена, определяемая конкуренцией. Но вскоре обнаружилось, что для доказательства тайного ограбления капиталистом наемного рабочего такой шаткий и изменчивый общий знаменатель, как рыночная стоимость, непригоден. Нужно было нечто более надежное и существующее объективно. По теории полезности Сэя, рассуждения об эквивалентности и неэквивалентности обмена вообще не имеют смысла, поскольку стоимость обоих товаров выступает, как уже говорилось, с точки зрения субъективно-оценочной категории. Теория Рикардо была в этом отношении более удобна: она позволяла не только рассуждать о некоей объективной субстанции стоимости, - например, затратах труда, но и измерять их вполне понятным мерилом - часами рабочего времени. И Маркс поворачивает на 180 градусов. Из критика концепции Рикардо он превращается в ее сторонника.
Развивая его идеи, Маркс разработал собственное представление о реальной стоимости товара. Не стану вдаваться в сложные детали его логических построений, а скажу лишь, что, по Марксу, реальная стоимость любого товара - это овеществленный в нем общественно необходимый труд. Что значит "общественно необходимый"? Это труд, требующийся для изготовления какого-либо продукта при нормальных для данной страны условиях производства, при среднем в этой стране уровне умелости и интенсивности труда. Короче, это усредненные по всем параметрам затраты живого труда на производство конкретного общественно необходимого продукта, или иначе говоря - эталон затрат. Как видим, все прочие усилия и жертвы, связанные с производством товаров или услуг, о которых писал А. Смит, здесь отметаются за ненадобностью: так легче подсчитывать полные затраты труда наемного рабочего и ту их часть, которую капиталист оплачивает ему в виде зарплаты.
Рыночная же стоимость товара, по Марксу, - это рабочее время, необходимое в среднем для производства определенного товара с учетом не только условий производства, но и условий сбыта. Ведь спрос на рынке постоянно колеблется, и потому какая-то часть труда, затраченного на изготовление всей массы данного товара, может оказаться избыточной. Тогда рыночная стоимость будет ниже общественно необходимой. И наоборот, при повышенном спросе рыночная стоимость может быть выше общественно необходимой. Внешней формой проявления рыночной стоимости является цена товара. В среднем сумма цен всех экземпляров данного товара на всех рынках страны, утверждал Маркс, равна сумме их реальных стоимостей. Реальная стоимость выглядела, таким образом, как некая объективная данность: ее никто не знает, но она незримо, как дух, и вместе с тем, как верховный судья, присутствует при каждом акте купли-продажи.
Итак, к середине 60-х годов прошлого века был, наконец, умозрительно сконструирован тот инструмент, с помощью которого можно было (опять же чисто умозрительно) доказывать, что капиталист грабит наемного рабочего в процессе его труда. Суть доказательства такова. Продав капиталисту свой товар - "рабочую силу", работник в течение рабочего дня (недели или месяца) уже не распоряжается ею, так как она переходит во временное пользование (лучше бы сказать - в аренду) к капиталисту. В ходе работы "наемный раб" создает не только необходимый, но и избыточный (в терминологии Маркса - прибавочный) продукт, не догадываясь о том. Закончив работу, он получает заработную плату, которая действительно равна стоимости его рабочей силы, а стоимость прибавочного продукта достается даром капиталисту. Если, например, в течение трудового дня рабочий создал стоимость величиной в 100 единиц, то получает за это, скажем, лишь 80, а остальные наниматель кладет себе в карман.
Такая схема капиталистической эксплуатации позволяла Марксу "доказать" и то, что по мере технического прогресса и роста производительности труда рабочего капиталист получает возможность в течение того же времени выжимать из него продукции не на 100, а, скажем, на 120 или 130 единиц стоимости, платя ему все те же 80 единиц или даже (с учетом повышения квалификации рабочего или интенсификации его труда) несколько больше, например 90 единиц.
Отсюда Маркс выводит "закон относительного обнищания" пролетариата - сокращения доли рабочего в национальном доходе. Более того, он настаивал на закономерности абсолютного обнищания пролетариата: "По мере накопления капитала положение рабочего класса должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка, его оплата" (т. 23, стр. 66).
Итак, казалось бы, доказано все, что требовалось: рабочий класс - класс угнетенный и эксплуатируемый, степень его эксплуатации растет, обнищание - относительное, а то и абсолютное - будет неизбежно усиливаться. Следовательно, судя по опыту предшествующих эксплуататорских систем, революция пролетариата неотвратима. "Тайна капиталистического производства" была раскрыта, закономерность свержения капитализма логически доказана. Благодаря этому, как подчеркивал Энгельс, "социализм стал наукой" (т. 19, стр. 209).
Злополучные неувязки
Однако это было лишь видимостью решения Марксом задачи, которую он поставил перед собой в середине 40-х годов и ради которой в течение двух десятилетий проделал гигантскую работу. Он сконструировал сложнейшую систему абстрактно-логических построений, чтобы доказать факт безвозмездного присвоения капиталистом части труда наемного рабочего. Но экономика ведь не сводится к взаимоотношениям между продавцом труда (или, по Марксу, "рабочей силы") и покупателем-капиталистом. Рыночная экономика - сложнейший хозяйственный организм, в нем взаимодействует множество подсистем - как в производстве (от добычи сырья и до изготовления машин и предметов потребления, от транспортных услуг до индустрии отдыха), так и в сфере обращения (здесь и торговля, и финансы, которые в свою очередь подразделяются на ряд подотраслей). И вся эта мозаика экономических рычагов, связок и трансмиссий слаженно работает изо дня в день, лишь изредка переживая разлады и диспропорции, которые сама же она и устраняет. Задача экономической науки как раз и состоит в том, чтобы понять, как функционирует этот организм и как избежать сбоев в его работе, как повысить его эффективность.
Поэтому для того, чтобы открытая Марксом "тайна капиталистического производства" была принята экономической наукой, нужно было, с точки зрения этого открытия, еще и объяснить функционирование всего капиталистического хозяйства. И не просто объяснить, но и доказать, что все капиталисты, в какой бы сфере экономики они ни действовали (торговля, финансы, транспорт и т. п.), - суть эксплуататоры, обогащающиеся исключительно за счет обираемых ими наемных работников. Сделать это оказалось непросто. Ведь материальная основа капиталистической прибыли - прибавочный продукт, согласно исходной гипотезе Маркса, создается лишь в сфере производства. Откуда же тогда берется прибыль капиталистов, которые занимаются не производством, а торговлей или финансами, притом прибыль, не уступающая, а порой и превосходящая ту, которую получают промышленники? Конечно, в торговых фирмах и банковских учреждениях тоже есть персонал, выполняющий некоторые производственные функции: наладка оборудования, его ремонт и т. п. Маркс полагает, что часть их неоплаченного труда тоже присваивается их нанимателями. Кроме того, промышленные капиталисты по необходимости вынуждены уступать часть своей прибыли торговцам, банкирам и т. п. в качестве платы за их услуги.
И все же это объяснение не спасает положения. Дело в том, что и в пределах самой производственной сферы относительная величина прибыли на весь вложенный капитал, так называемая норма прибыли, согласно Марксовой теории, должна существенно различаться. Ведь исходное ее положение гласит, что при прочих равных условиях (равной производительности, интенсивности и квалификации живого труда) величина прибыли пропорциональна массе потребленного труда наемного рабочего (см. схему). Чем больше задействовано живого труда, тем больше общая масса созданной им стоимости, тем больше и неоплаченная ее часть - прибавочная стоимость. Но в разных отраслях соотношение живого труда и средств производства далеко не одинаково. Одно дело - шахты или ткацкие фабрики, где доля труда весьма велика, другое дело - электростанции или машиностроительные заводы. Поэтому в отраслях, где доля вложений в средства производства выше средней, норма прибыли должна быть ниже средней, и наоборот.
Но в жизни так не бывает: капитал не вкладывают в отрасль, где норма прибыли заведомо ниже средней. Напротив, капиталы устремляются туда, где она выше. В результате конкуренции между инвесторами капитала норма прибыли в разных отраслях, как правило, выравнивается и усредняется. Открытый Марксом механизм эксплуатации явно не вязался с реальностью.
Однако Маркс не сдавался. Чтобы устранить это противоречие, он во втором томе "Капитала" предпринял обходной маневр и ввел так называемую превращенную форму стоимости. Суть ее в следующем: на рынке товары реализуются не по той реальной стоимости, которая создана в процессе их производства, а с поправкой на среднюю норму прибыли, которая складывается на данном этапе в результате конкуренции между инвесторами капитала. Иначе говоря, та доля стоимости каждого товара, которая представляет собой неоплаченный труд наемных работников, как бы негласно перераспределяется между всеми эксплуататорами пропорционально вложенному ими капиталу. Это лишний раз доказывает, считал Маркс, заинтересованность всего класса капиталистов в порабощении пролетариата.
Но в таком случае рыночная стоимость представляет собой сумму издержек производства (включая оплату наемного труда) плюс средняя прибыль, а не плюс прибавочная стоимость, как доказывалось в первом томе "Капитала". Эта средняя прибыль может быть выше или ниже прибавочной стоимости, воплощенной в товаре. Иными словами, товар продается не по его реальной стоимости, как об этом говорил Маркс в первом томе "Капитала", а по некоей искусственной стоимости, которая если и измеряется затратами живого труда, то лишь отчасти. Надо ли говорить, что такая теоретическая уловка не укрепила, а подорвала доверие к исходной гипотезе.
К тому же, как выяснилось, на основе трудовой теории стоимости практически невозможно подсчитать реальные затраты рабочего времени на производство какого-нибудь товара. Маркс и сам это признавал: "Труд, употребленный на отдельный товар, совершенно невозможно вычислить..." (Архив Маркса и Энгельса, т. II (VII). М., 1933, стр. 190). Дело в том, что для этого пришлось бы суммировать затраты качественно различных видов труда, вложенного в добычу сырья, в его транспортировку, в его обработку с помощью механизмов, которые в свою очередь изготовлялись десятками людей самых разных профессий, обладающих разной квалификацией, работающих с разной интенсивностью и т. д. Таким образом, задача исчисления реальной стоимости товара похожа на задачу квадратуры круга. Марксова же теория стоимости исходит из качественно однородного труда, то есть из совершенно нереалистичной посылки. Он, правда, пытался смягчить положение, вводя понятие "простой" и "сложный" труд. Но это никак не облегчало ситуацию. Поэтому-то Маркс все время и оперирует неуловимой абстракцией - "общественно необходимый труд".
Обнаружились и другие неувязки, перечень которых можно было бы продолжить. Но и этого достаточно, чтобы убедиться, что казавшаяся ему столь впечатляющей разгадка тайны обогащения капиталистов за счет скрытого присвоения прибавочного труда наемных рабочих была роковым заблуждением.
Как добросовестный исследователь Маркс не мог не видеть нестыковок своих теоретических построений с реальной жизнью. Ну, хотя бы такого мрачного вывода, с железной логикой вытекавшего из его учения, как закон капиталистического накопления, оборотной стороной которого (накопления) является обнищание пролетариата. На глазах Маркса жизнь британских и других наемных рабочих улучшалась. В США, например, с 1860 по 1875 год среднедневной заработок рабочего вырос на 63%. Циклические кризисы, вопреки его расчетам, не приводили к социальным взрывам. Да и политические революции после Парижской коммуны прекратились. Действительность все более отклонялась от написанного им сценария. Можно представить то огорчение, которое испытывал творец учения, призванного разрушить капитализм и вообще вековые устои эксплуататорского строя и положить начало, как он верил, подлинной истории человечества.
По инерции Маркс еще некоторое время продолжал собирать материалы для доработки новых томов "Капитала". По свидетельству Энгельса, "рукопись второго тома была закончена к 1873 г., а возможно, даже к 1870 г." (т. 36, стр. 18). В начале 1878 года Маркс в одном из писем сообщал, что второй том может быть сдан в печать "не ранее конца 1879 г." (т. 34, стр. 277). Но уже через полтора года он признался, что "очень доволен" тем, что этот том не может выйти в свет, "потому что как раз в данный момент некоторые экономические явления вступили в новую стадию развития и, стало быть, потребуют новой обработки" (т. 34, стр. 355). Однако эти новые явления оказались, по-видимому, столь разочаровывающими, что автор "Капитала", как уже сказано, предпочел погрузиться в математику и другие науки, забросив подготовку к печати остальных томов основного своего труда.
Эту миссию взял на себя после его смерти Энгельс, оказавший этим своему покойному другу, скорее всего, медвежью услугу: он выставил напоказ внутреннюю противоречивость трудовой теории стоимости, которую сам Маркс не решался предать гласности. Поднялась буря критики Марксовой теории.
Так завершилась драма великого ума, допустившего в молодости ошибку, но всю жизнь упорно пытавшегося подтвердить свою правоту и доказать недоказуемое.
