На сегодняшний день в Новгороде обнаружено 953 берестяных письма (это при том, что там исследовано не более 2% средневекового культурного слоя), а в городах Новгородской области - Старой Руссе и Торжке - 40 и 19 грамот соответственно.
Но дело, разумеется, не в количестве новых находок, а в результатах их изучения. Замечательной человеческой находкой стал для нашей экспедиции ее новый постоянный участник выдающийся лингвист академик Андрей Анатольевич Зализняк.
Следует напомнить, что прошло два столетия со времен энциклопедистов. Уже в начале XIX века науки стали развиваться по пути дифференциации. Если поначалу история и филологя образовывали нерасторжимое содружество, что, в частности, проявилось в существовании историко-филологических факультетов в высших учебных заведениях, то затем не только разошлись пути и цели родственных наук, но и внутри каждой из них процессы дифференциации неуклонно прогрессировали. Историков, изучающих в архивах старинные документы, не интересовали ведущиеся под окнами архивов раскопки. Нумизматы были далеки от проблем текстологии, а специалистов в области исторической географии не волновали памятники древнего законодательства. Каждая дисциплина разрабатывала собственные методики и начинала говорить на своем "птичьем" языке, понятном лишь посвященным. Столкновение результатов, полученных от изучения ограниченных групп источников, порождало противоречия, нуждающиеся в перекрестной проверке.
Открытие в Новгороде берестяных грамот стало поводом к тому, чтобы за один стол сели историки-археологи и филологи-лингвисты. Процесс дифференциации знаний сменился процессом интеграции, темпы успешного развития которого нарастали с каждым годом. Сегодня в исследовании новгородских древностей историки уже не могут работать без помощи лингвистов, как и лингвисты достигают бoльших успехов в творческом союзе с историками и археологами.
Первым заметным достижением этого союза стало изучение проблемы славянского заселения русского Северо-Запада. На протяжении более двухсот лет в отечественной исторической науке формировалось убеждение, что это заселение своим исходным пунктом имело среднее Поднепровье. Хорошо помню, как в годы моего студенчества наши учителя внушали нам мысль о том, что простое население бежало на север, спасаясь от классового гнета приднепровских землевладельцев. Аналогичным было убеждение лингвистов, полагавших, что на заре существования Древнерусского государства на юге и на севере Руси бытовал единый язык, не имевший локальных диалектных различий (благо, все восточные славяне распространились из единого приднепровского центра), а диалекты появились в процессе удельной раздробленности Руси, усугубленной монгольским нашествием XIII века.
Предпринятое Зализняком исследование языка берестяных грамот привело к диаметрально противоположному выводу. Оказалось, что чем древнее берестяные тексты, тем больше в них местных диалектных особенностей. В текстах XI-XII столетий обнаружено около тридцати отличий от южнорусского диалекта, считавшегося прежде единым восточнославянским языком. Напротив, лишь с XIII века начинается активный процесс стирания диалектных особенностей в результате усилившегося взаимодействия с соседними областями, население которых говорило на своих диалектах.
Установление суммы отличий древненовгородского диалекта, естественно, направило исследовательскую мысль к поискам аналогов этим диалектным признакам в других славянских языках. Результатом таких поисков стал вывод о том, что исходная область славянского заселения Псковского и Новгородского регионов находилась на территории славянской южной Балтики. Именно в языках живших здесь славян, в первую очередь в лехитских (древнепольских), обнаружена сумма аналогов древненовгородскому. Этот вывод совпал с капитальными наблюдениями над древностями курганов и поселений недавно ушедшего из жизни выдающегося исследователя древнего славянства академика Валентина Васильевича Седова.
Не менее значительна проблема участия скандинавов в становлении Древнерусского государства. Уже в середине XVIII века возникла дискуссия между "норманистами" и "антинорманистами". Последние провозгласили рассказ о призвании Рюрика антипатриотическим мифом. Между тем при раскопках на Новгородском городище, предпринятых в последние десятилетия петербургским археологом Е. Н. Носовым, обнаружили, что княжеская резиденция, обладающая яркими признаками скандинавского присутствия, возникает именно в середине IX столетия, когда, по рассказу летописи, эта крепость и была построена Рюриком, призванным союзом северозападных племен - новгородскими словенами, кривичами и аборигенной чудью (финно-уграми). Побудительной причиной этого призвания, как сообщает летописец, была возникшая в союзе племен усобица. Перед этим они, объединив свои силы, прогнали бравших с них дань скандинавов. Отдать власть кому-либо из своих предводителей союзники не захотели и предпочли пригласить третейского судью. Вряд ли такого судью они отыскали бы среди вчерашних угнетателей. Скандинавский мир велик, и если изгнанные угнетатели были родом из Швеции, то предводителя будущим новгородцам естественно было искать на своей прародине. Ряд источников называет Рюрика "Датским" или "Фрисландским", то есть выходцем из южной Балтики.
Наиболее важной проблемой, решенной в ходе раскопок последних двух десятилетий, является вопрос об истоках своеобразной новгородской государственности, которую исследователи называют "вечевым строем" или "боярской республикой". Если это республика, то она выглядит весьма странно, поскольку Новгород с боярским посадником во главе никогда не обходился без князя. "Вольные в князьях", новгородцы могли прогнать князя, оказавшегося неугодным, и призвать на его место другого, но княжеский стол у них почти никогда не бывал вакантным. Однако и князю в Новгороде не было уютно. Согласно дошедшим до нас договорам Новгорода с приглашаемыми князьями (а самый древний сохранился от 60-х годов XIII века с ссылками на более ранние подобные договора), князь не имел права владеть вотчинами на территории Новгородской земли, собирать государственные доходы лично или при помощи своих людей. Это могли делать только сами новгородцы, выплачивая князю "дар", то есть некое жалование. Будучи центральной фигурой в совместном суде князя и посадника, князь тем не менее не имел права "кончать суд без посадника".
Известно, что к концу XI века новгородское боярство достигло существенных успехов в государственном управлении. Уже в 1080-х годах оно стало избирать из своей среды соправителя князю - боярского посадника. В то же время очевидно, что перечисленные ограничения княжеской власти не были изначальными, а возникали постепенно. Например, в ходе раскопок в 1998 году была открыта административная усадьба, которая служила местопребыванием совместного суда князя и посадника, этому суду в XII веке подлежали все дела - уголовные, гражданские, земельные и т.д. Исследование ее построек и берестяных грамот (их было найдено около сотни) обнаружило, что совместный суд впервые возник в 1126 году. Не ранее конца XI века мог быть установлен запрет князю владеть в Новгородской земле вотчинами, так как права частного землевладения на севере до того просто не существовало. Сложнее обстояло дело с установлением времени возникновения запрета князю на сбор государственных доходов. Прежде исследователи считали, что этот запрет был пожалован новгородцам Ярославом Мудрым в благодарность за их помощь в овладении киевским столом в 1015 году.
Решить проблему помогли необычные находки, определить назначение которых долгое время не удавалось. Речь идет о деревянных ольховых или березовых цилиндрах с двумя сквозными взаимно-перпендикулярными каналами - продольным и поперечным. Таких цилиндров в ранних напластованиях найдено уже более пятидесяти. У многих поперечный канал забит неизвлекаемой деревянной пробкой, а на поверхности цилиндров имеются надписи, называющие различные денежные суммы, имена мечников и емцов (сборщиков государственных доходов) и названия некоторых территорий.
Совокупность всех этих признаков решила загадку о назначении таких предметов. Это были замки-пломбы для гарантированного запирания мешков с собранными мечниками или емцами доходами. Через горловину мешка пропускали веревку либо кожаный ремешок. Концы этой связи вводили с двух сторон в длинный канал, вместе выпускали наружу. Их связывали узлом, убирали узел внутрь цилиндра, забивали расклиненной пробкой короткий поперечный канал, концы пробки обрезали заподлицо. Мешок заперт. Чтобы проникнуть внутрь него и украсть часть пушнины (а доходы были в виде ценных шкурок) либо заменить ее менее ценными мехами, нужно было расколоть цилиндр, или разрезать веревку, или же распороть сам мешок. В любом случае преступление было бы тотчас обнаружено.
Важно то, что подобные предметы находят не в княжеской резиденции, а на усадьбах зажиточных новгородцев, потомки которых хорошо известны летописцам как бояре, часто владевшие высшими государственными должностями. Приведу один яркий пример. На упомянутой административной усадьбе дважды был найден цилиндр рубежа XI-XII столетий с процарапанным на нем именем мечника "Хотен". На этой усадьбе обнаружена берестяная грамота № 902 того же времени со следующим текстом: "От Домагости к Хотену. Езьске роздрубили полъпятадесяте гривьн. Да яз ти ту сежу. А Вълчину си посли мужь ин". Помощник мечника Хотена "отрок" Домагостя сообщает, что в Езьске (так назывался городок на Мологе, теперешнее село Еськи) он разверстал по плательщикам податей 45 гривен и теперь там засел надолго. Поэтому на Волчину (реку, берущую начало близ Вышнего Волочка и впадающую в Мологу напротив Езьска) надо бы послать другого человека.
Согласно обычному праву, зафиксированному уже в древнейшей редакции Русской Правды, сборщикам государственных доходов полагался определенный процент с собранных ими сумм. Именно это и послужило главным источником постепенно нарастающих доходов новгородских бояр, которые уже к концу XI века стали крупными землевладельцами.
Выяснилось, что древнейшие из загадочных цилиндров обнаружены в Новгороде в слоях конца Х века и имеют изображение княжеского знака отца Ярослава Мудрого - Владимира Святославича. Иными словами, порядок сбора государственных доходов в Новгороде существовал еще до пожалования Ярослава. Такие же цилиндры найдены в слоях Х века в польском городе Щецине и в ирландском Дублине. Поскольку все эти пункты входили в сферу тогдашнего скандинавского правления, наиболее возможным представляется датировка интересующего нас ограничения княжеской власти моментом заключения прецедентного (принимаемого за образец) договора с князем Рюриком. Если это так, становится понятным уход преемника Рюрика - Олега - с малолетним княжичем Игорем на юг. Завоевание Смоленска и Киева превращало князей в полноправных монархов, не ограниченных условиями унижающего их договора. Там, на юге, сам князь во главе своей дружины организовывал "полюдье", то есть сбор государственных доходов и контроль за их распределением. Разница между древним Новгородом и древним Киевом предстает перед нами как разница в исходном пункте столь непохожих одна на другую государственных структур.
