ДВА ЮБИЛЕЯ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО

В этом году исполнилось 135 лет Политехническому музею и 100 лет с того момента, как в его стенах открылась Большая аудитория, знаменитая своими традициями и богатой историей. Поэтому мы говорим о двух юбилеях — музея как учреждения и аудитории как уникального явления в культурной жизни страны.

Юбилей — это всегда повод для подведения каких-то итогов. Мы хотели бы оценить, в какой степени музей сегодня соответствует идее, положенной в его основу, насколько в его развитии сохраняется преемственность исторических традиций. Не так давно музейное сообщество отмечало столетний юбилей Дарвиновского музея. Я с глубоким уважением отношусь к этому музею, к его истории. Он со дня своего основания развивался в рамках единой концепции, и на протяжении почти 60 лет у него был один руководитель, А. Ф. Котс, который ее реализовывал. К сожалению, судьба Политехнического музея сложилась иначе. Преемственность в нашем развитии практически отсутствует, ее разрушало время.

Если обратиться к истории Политехнического музея и говорить о ней современным языком, то музей создавался в интересах информационной поддержки процессов модернизации России, процессов освоения новой техники и внедрения в жизнь инноваций. Конечно, подобных слов тогда не произносили, но задача состояла именно в этом, и создатели музея, как ученые, так и предприниматели, а также губернатор Москвы и правительство Российской империи фактически исходили из нее. Однако инновационный центр и музей имеют разные задачи, поэтому на первых порах в обиходе было два определения — Политехнический музей и музей, или институт, прикладных знаний. Двойственность эта была оправдана, но главное состояло в том, что имелось четкое представление, что музей должен делать. Его выработал “коллективный разум” ученых МГУ, Императорского высшего технического училища, других учебных и научных институтов. Именно ученые стали основой научного и организационного руководства музея. Для них музей был местом, где они творили, занимались наукой и обсуждали научные проблемы, технические новинки, но самое главное — вырабатывали формы донесения этих знаний до широкого круга людей. В музее читались лекции, доклады, проходили демонстрации музейных коллекций. В то время не существовало никакой другой формы просвещения масс, а жажда знаний была очень велика. В конце XIX века реформы Александра II сформировали в России трудовой ресурс для развития всех форм хозяйственной деятельности. Возникла большая потребность в техническом образовании. Одновременно имелся немалый круг специалистов, которые могли и, главное, хотели поделиться с людьми своими знаниями. Такова была обстановка, на фоне которой развивался музей. Однако революция и Гражданская война в корне ее изменили.

Главной задачей музея стала идеологическая поддержка индустриализации и коллективизации. И хотя музей по-прежнему проводил демонстрации технических достижений, но предназначались они не для образования и просвещения, а для агитации за формы хозяйствования, декларированные властью. В этой ситуации стали востребованы совсем другие люди — не ученые, а политические трибуны, люди комиссарского склада. Министерствам и ведомствам давались распоряжения организовывать в музее выставки агитационного характера. Произошло кардинальное изменение музейной политики. Апофеозом, высшей точкой этой политики стал 1934 год, когда в преддверии XVII съезда ВКП(б), который действительно можно считать историческим и переломным, в музее открылась большая выставка “Наши достижения”. Она должна была убедить всех в правильности выбранного пути развития страны. После выставки стало ясно, что нужна постоянная экспозиция такого рода. Была создана Всесоюзная сельскохозяйственная выставка (ВСХВ), позднее ставшая ВДНХ, а теперь ВВЦ. Тогда и музей в какой-то степени утратил свои первоначальные цели, став агитационной площадкой. Но четкой направленности в его работе так и не появилось.

Во время войны музей продолжал работать, проводились экскурсии, читались лекции. А в 1947 году музей очень логично был передан в ведение возникшего тогда Всесоюзного общества “Знание”, ученым, которые видели в музее инструмент для распространения знаний. Но этот шанс не был использован. В этом была не вина, а беда общества “Знание”, поскольку задуманное его основателями, в частности Сергеем Ивановичем Вавиловым, Общество по распространению

научных знаний, по мысли Сталина, стало Обществом по распространению “политических и научных знаний”. Конец сороковых — начало пятидесятых годов прошлого века были весьма непростыми для научной интеллигенции. Были гонения на ряд научных направлений — кибернетику, генетику и другие, поэтому можно себе представить ту деформацию здравого смысла, которая произошла в деле распространения научных знаний. Что касается знаний политических, то здесь было совершенно очевидно, что это за знания и как их надлежало распространять. И само общество “Знание” дрейфовало от первоначального замысла в сторону распространения только политических знаний, фактически сделавшись подразделением отделов пропаганды комитетов КПСС на местах. А распространение научных знаний стало не очень востребованным.

Все это сказалось и на отношении к музею: общество “Знание” видело в нем прежде всего помещение, в котором оно может существовать. А музей как таковой оказался для него даже не чем-то вторичным, а рассматривался как некий курьез, который только занимает место и мешает работать персоналу Общества и который следует выдворить. Все “эти железки” никому не нужны, их надо выкинуть на помойку, а на их месте сделать, например, зал для заседаний президиума.

Но прошло время, и в начале 1980-х годов сотрудники музея твердо решили, что пора возвращаться к истокам, но уже на новом уровне. И мы пытаемся изначальные идеи интерпретировать в сегодняшних условиях. Конечно, есть масса проблем помимо материальных, проблем принципиальных, определяющих прежде всего интеллектуальную составляющую развития музея. Во-первых, у нас нет возможностей наладить контакт с наукой, привлекать к музейной работе ученых с тем, чтобы она была для них не подработкой, а делом насущным и престижным. Мешает этому и объективное состояние нашего общества, и положение ученых, и наше собственное неумение их заинтересовать. Во-вторых, мы испытываем существенный кадровый голод. Его причина — ничтожный уровень зарплаты, ниже среднего ее уровня по России. Кроме того, от сотрудника музея требуется уникальное сочетание инженерного мышления с гуманитарным менталитетом, которое встречается не часто. Многие музеи имеют возможность опираться на профессионалов, подготовленных вузами: историки, скажем, охотно идут в исторические музеи, порой со школы мечтая изучать их богатейшие собрания и заниматься там любимым делом. Что же касается Политехнического музея, где нужны люди с техническим образованием, то трудно представить, чтобы студент МАИ или МВТУ собирался после института работать в музее. Тем не менее к нам нередко попадают люди, уже состоявшиеся, прошедшие определенный путь в науке или на производстве. Они приходят из закрывающихся предприятий и научно-исследовательских институтов, боясь остаться на улице или в силу каких-то других причин находящие для себя интерес в работе в Политехническом музее.

С другой стороны, мы не связаны ни с какой конкретной отраслью промышленности. Железнодорожный музей, например, имеет свой кадровый ресурс, Музей связи — свой. Их опекают соответствующие отрасли. Мы же “всехние” и ничьи, в немалой степени предоставлены самим себе, и в этом наша серьезная беда. Еще одна беда в том, что музей исчерпал материальные ресурсы развития. Мы — единственный музей в Москве и С.-Петербурге, который за 70 лет ни разу не обновлялся. Прошел модернизацию Музей революции, ставший Музеем современной истории, обновился Исторический музей, Музей истории Москвы, Дарвиновский музей, Пушкинский, Эрмитаж и Русский музей. Ничего подобного с Политехническим музеем никогда не происходило. Вся его инфраструктура находится на уровне середины, а то и начала прошлого века. Многие действующие экспонаты изношены до предела и не работают. У нас нет лифтового хозяйства, нормальных хранилищ и еще много чего нет. Почему это произошло? Думается, потому, что у музея никогда не было заботливого хозяина, хотя им и считается государство. Общество “Знание” таким хозяином не стало, хотя занималось музеем с 1947 года. Сейчас мы входим в ведомство Федерального агентства по культуре и кинематографии, но для культуры всегда были чем-то инородным. В последнее время ситуация, правда, постепенно меняется к лучшему. Мы настойчиво пытаемся обратить внимание властей на дальнейшую судьбу Политехнического музея. Чтобы он мог нормально развиваться, необходимо за пределами музея создать базу для его развития. Этот своего рода филиал мог бы стать одновременно и хранилищем фондов музея, и помещением для демонстрации крупногабаритной техники, и базой для ремонтных и реставрационных работ, абсолютно необходимой, но которой у нас нет. Там же можно проводить занятия с молодежью, посвященные знакомству с новой техникой. А здесь, на Новой площади, музей необходимо развивать как центр инженерных искусств и технологий. Он должен представлять историю российских инноваций, развитие базовых идей в технике и науке как части общемирового процесса, демонстрировать новейшие достижения, проводить конференции, дискуссии, обсуждения научных и технических вопросов, содействовать заключению соглашений и договоров о сотрудничестве, вести просветительскую и культурно-воспитательную работу. Вот эту концепцию мы выдвигаем, отстаиваем и считаем, что именно так должно выглядеть будущее Политехнического музея. Традиции, заложенные его создателями почти полтора века назад, нужно воплотить в современном музейном комплексе, который станет тогда не хуже европейских музеев техники, столь популярных и любимых молодежью.