“НАШ ПРОФЕССОР”

В следующем году мировое медицинское сообщество отметит 250-летие медицинского факультета Московского университета, преемником которого сегодня стала Московская медицинская академия им И. М. Сеченова (ММА). Но уже первого ноября 2007 года исполнилось 120 лет известному лечебному и научному центру — Психиатрической клинике ММА. 120 лет назад состоялся первый съезд российских психиатров. Один из участников в том же 1887-м защитил диссертацию, где описал открытие, очень важное для становления психиатрии. Он же руководил организацией XII Международного съезда врачей, на котором 110 лет назад получил всемирное признание “Золотой век” российской медицины. За всеми этими событиями стоит имя Сергея Сергеевича Корсакова.

Если вспомнить повесть Алексея Толстого “Детство Никиты” о дворянском мальчике, его мягкой и любящей матери, счастливых днях, начинавшихся с уроков с домашним учителем, то мы представим себе и начало жизни великого врача.

Сергей Сергеевич родился в 1854 году в селе Гусь-Хрустальный Владимирской губернии. Его отец, С. Г. Корсаков, был управляющим фабрикой и имениями одного из крупных предпринимателей. Сергей Григорьевич скопил деньги и, когда его сыну исполнилось три года, купил небольшое имение в Рязанской губернии, оставил службу, чтобы прожить остаток дней как мелкий помещик.

В 10-летнем возрасте Сергея отвезли в Москву и отдали в гимназию. Уже через год материальное положение семьи пошатнулось, и он стал подрабатывать репетиторством. Закончив гимназию с золотой медалью в 1870 году, юноша поступил на медицинский факультет Императорского Московского университета (ИМУ). Отсюда он, снова с отличием, был выпущен в 1875-м.

В сентябре 1875 года к известному невропатологу А. Я. Кожевникову, у которого некогда учился Сергей, обратился главный врач московской Преображенской психиатрической клиники с просьбой подыскать “надежного молодого человека на место ординатора”. Кожевников указал на Сергея Корсакова.

Поработав год в Преображенской клинике, в 1876 году Корсаков был принят ординатором неврологической клиники медицинского факультета ИМУ и оставался там до конца жизни. Этот факультет был родоначальником 1-го Московского медицинского института им. И. М. Сеченова. Преобразование произошло в 1930 году. С 1992 года ММИ носит имя Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова. С. С. Корсаков был одним из самых выдающих профессоров в ее истории.

Забегая вперед, отметим, что, когда 46-летний жизненный путь Корсакова закончился, московский профессор В. К. Рот произнес на панихиде такие слова: “Твоя чистая душа была чужда общечеловеческих слабостей и пороков, и все приближавшиеся к тебе невольно очищались духовно. К тебе никто не мог подойти с дурными мыслями и чувствами. Ты был нашей живой совестью!”

Но ошибается тот, кому кажется, что рассказывать о жизненном пути этого доктора скучновато, как и о любом хорошем человеке, которого обошли стороной “страсти роковые”, присущие многим великим сынам России. Ни азартные игры, ни любовные драмы, ни эксцессы на почве неумеренной набожности, политических взглядов или мучительных философских исканий — ни с чем этим не было связано имя Корсакова. За исключением алкоголизма. Однако сразу оговоримся, что он не страдал этой болезнью, а был активнейшим борцом с ней.

Изучение именно этого недуга принесло Корсакову мировую известность. Сделало его имя легендарным среди москвичей конца ХIХ века. Сблизило со многими выдающимися современниками.

Еще в 1876 году Сергей Сергеевич начал работу над диссертацией “Об алкогольном параличе”, которую защитил через 11 лет. Корсаков описал весьма распространенное заболевание алкоголиков. Поражения периферических нервов здесь сочетаются со склонностью к “галлюцинациям воспоминаний”, с нарушениями памяти и пространственно-временной ориентации. В 1897 году, на XII Международном съезде врачей, который в Большом театре открыл Александр III и где перед лицом более чем восьми тысяч клиницистов и ученых всей планеты великий немецкий естествоиспытатель Рудольф Вирхов воскликнул “Учитесь у русских!”, описанному Корсаковым заболеванию было единодушно присвоено интернациональное название “корсаковский синдром”.

Но ведь человеческих болезней известно более 12 тысяч. Чем же этот синдром оказался столь важным для науки?

Описав причины болезни, фазы развития, характерные в организме нарушения, Корсаков выделил ее в самостоятельную нозологическую (нозология — наука о болезни) единицу. Так родилось новое направление в психиатрии — нозологическое. Господствовавшее же ранее учение о симптомах рассматривало различные психические заболевания не как самостоятельные процессы, а как разновидности единого психоза. В итоге уже во времена Корсакова душевные болезни стали рассматривать как вполне самостоятельные заболевания. Это стало подлинной революцией в молодой тогда медицинской науке — психиатрии.

Корсаковский синдром стал одной из первых психических болезней, в которой были обнаружены четко связанные с ней органические поражения нервной ткани. Таким образом, вопрос о том, лежат ли в

основе психозов некие “поломки” нравственного или духовного характера ил и нейробиологические нарушения, был решен в пользу последних. В значительной степени этому способствовало открытие российского врача.

Если оценить мировоззренческие аспекты открытия корсаковского синдрома, станет ясно, почему оно ускорило и развитие материалистических представлений о мозге.

Другое открытие Корсакова касалось шизофрении. Изучив течение одного из острых психозов, ученый назвал его “дизнойя”. Термин не прижился. В 1911 году он был заменен швейцарским психиатром Эугеном Блейером на “шизофрению”. Однако еще в XIX веке Корсаков детально описал важнейшие комплексы симптомов шизофрении — эмоциональные и волевые нарушения психики и “привязал” их к некой единой болезни.

Карьера Корсакова сложилась блестяще. В 34-летнем возрасте он уже приват-доцент ИМУ, читающий лекции в только что открытой психиатрической клинике на Девичьем поле. С 1892-го — директор этой клиники и экстраординарный профессор. Через год его избирают “полноправным” ординарным профессором. Высочайшим указом по гражданскому ведомству Александр III без задержек утвердил это назначение, как и награждение ученого орденом. Корсаков руководил и консультировал еще в нескольких клиниках. Учредил Общество невропатологов и психиатров, основал первый российский научный журнал, посвященный этим направлениям; председательствовал в нескольких организациях врачей, написал замечательные учебники. Он основал так называемую московскую психиатрическую школу (В. П. Сербский, П. П. Кащенко, П. Б. Ганнушкин и др.), ставшую предметом гордости не только нашей медицины, но и всей духовной культуры России.

Ученый достаточно критично относился к самодержавию. Ведь большая часть его творческой жизни пришлась на царствование Александра III — время реакции и контрреформ. Тем не менее он ни разу не подвергался гонениям. Начальство как бы не замечало его заступничества за крамольных студентов, подписи на адресах в поддержку коллег, уволенных со службы по политическим причинам, участия в борьбе за отмену телесных наказаний крестьян.

Правда, и Корсаков в своих отношениях с властями никогда не переходил некие границы. К тому же его, наиболее блестящего нарколога за всю историю России, считали личным благодетелем многие очень важные персоны империи, страдавшие алкоголизмом, от которого, кстати сказать, почил в бозе и сам государь.

Как ни странно, в те годы еврейских погромов, гонений на “кухаркиных детей”, уничтожения университетской автономии некоторые институты гражданского общества действовали достаточно свободно. Негосударственные организации врачей, в том числе и возглавляемые Корсаковым, стали инициаторами при разработке законов, например о контроле над продажей лекарств, об основаниях для расторжения брака при душевных болезнях, об освобождении медиков в суде от дачи показаний, если они нарушают врачебную тайну.

Корсаков многократно избирался председателем судов чести для врачей. Там он решительно отстаивал права пациентов, пострадавших в результате врачебных ошибок или недобросовестности. Столь же бескомпромиссно он действовал в роли судебного эксперта. Несколько десятков его судебно-психиатрических заключений стали подлинными шедеврами.

С именем Корсакова связана реформа психиатрической помощи, которая по всей стране усовершенствовала режим и методы лечения душевнобольных. В клинике на Девичьем поле он упразднил их связывание и любые меры насилия. Приказал снять с окон решетки и убрать дверные замки. Развивая изобретенную им “систему морального влияния”, ученому удалось внедрить в клинике домашнюю обстановку с праздниками, концертами, шахматными турнирами, различными видами интересного труда.

Он проводил в клинике весь свой досуг, не зная выходных, ради того, чтобы заниматься с больными. Даже его ближайших сотрудников, людей весьма прочной нравственной природы, поражало то, что их патрон уделял спившемуся душевнобольному бомжу столько же врачебного внимания и доброты, как и лицу из высших сфер, которое он конфиденциально лечил от запоя.

Современники считали Корсакова непревзойденным мастером психотерапии и “неусыпляющего гипноза”. Своих буквально фантастических результатов в лечении алкоголизма он достигал без единого нейротропного препарата, убеждая больного мобилизовать собственные силы на борьбу с болезнью. И достаточно было взгляда Сергея Сергеевича, чтобы успокоить буйного больного.

Возможно, и самого Корсакова как-то беспокоила почти сверхъестественная сила его воздействий. Это по его инициативе был принят закон о контроле над проведением гипноза. Например, сеансы разрешалось проводить только при враче-наблюдателе.

Простые москвичи знали и любили “нашего профессора”. Помня о том, что Корсаков страдает одышкой и не может долго ходить, городовые, завидя этого грузного приземистого человека, который своей бородой, пышной шевелюрой и огромным лбом напоминал Илью Муромца, останавливали первого же извозчика. Подсадив профессора в пролетку, они отдавали ему честь.

А вот ничего сверхъестественного в способностях их земляка москвичи не находили. Помилуйте! Разве не знала вся православная Москва, что в благодарность за свою кротость и милосердие к обездоленным он был награжден свыше силой изгонять бесов?

Корсаков был глубоко верующий человек, но он никогда не смешивал “Богово” и “кесарево”. Как православный христианин, он приходил в церковь. Зато в медицине никогда не пытался чудотворствовать, но действовал исключительно как ученый и врач, соблюдающий этические принципы.

Корсаков многократно разоблачал суеверия и религиозное мракобесие в отношении психиатрии и нейропсихологии, таким образом отстаивая чистоту не только науки, но и своей веры. Что же касается сверхмодных в тогдашней Москве паранормальных явлений, то у Сергея Сергеевича просто не хватало времени изучать их, в отличие от не менее гениального психиатра В. М. Бехтерева. Он вместе с дрессировщиком В. Л. Дуровым в 1919—1921 годах выделил целую свору особо талантливых барбосов, воспринимавших телепатируемые им команды (во что искренне верили оба этих великих человека!).

Самодеятельные спектакли, которые ставили в клинике Корсакова, нравились одному москвичу. Он приходил сюда из-за интереса к психиатрии и еще потому, что временами находил свою супругу, Софью Андреевну, душевнобольной и надеялся проконсультироваться по сему тонкому вопросу с корифеем медицины. Усадьба любознательного москвича в Хамовниках соседствовала с садом клиники, и он даже устроил калитку, чтобы не давать крюк по переулкам.

То был Лев Николаевич Толстой. Они много раз встречались, но, увы, Корсаков так и не смог убедить графа в чем-то очень важном.

“Они, — позже заметит писатель про психиатров, — видят всю причину болезни в материальных изменениях. Но думаю, что все дело в нравственном состоянии...” (воспоминания А. Б. Гольденвейзера).

Среди же представительниц прекрасного пола, с которыми его сблизила профессия, самой замечательной была, пожалуй, черноволосая красавица Варвара Алексеевна Морозова (девичья фамилия Хлудова). Отец — текстильный магнат, дал ей в приданое большую часть состояния, но против ее воли выдал замуж за другого преуспевающего “текстильщика” — Абрама Абрамовича Морозова. Перед этим батюшка продержал упорную девушку год взаперти. Под венец она пошла только в обмен на согласие отца вернуть в дом ее брата, которого этот престарелый фанат купеческого домостроя из-за ничтожной причины выгнал на улицу.

Развернув после свадьбы бумагопрядильное дело с невиданным размахом, Морозов скоро надорвался. Психическое заболевание длилось пять лет. Морозовой тогда очень помог Корсаков, лечивший на дому ее мужа. После его смерти глубоко благодарная доктору, вдова выделила значительную сумму из дела, которым теперь вполне успешно управляла сама, и передала ее на строительство психиатрической клиники. По просьбе Варвары Алексеевны ее назвали в честь А. А. Морозова.

Именно эта лечебница первой открылась в 1887 году на земельном участке бывшей усадьбы аристократов Олсуфьевых, который был выкуплен городской Думой и за три года до этого выделен для ИМУ. (У Олсуфьевых же купил свой участок и Л. Н. Толстой.) Хотя остальные здания из медицинского городка на Девичьем поле (ныне Пироговская ул.) построены благодаря другим меценатам и казне, именно Варваре Алексеевне потомки должны быть благодарны за то, что в сложной ситуации 1884 года, когда Дума надолго задержала финансирование строительства, она подала пример богатейшим москвичам. На их пожертвования и началось строительство. Морозова скончалась в сентябре 1917 года, завещав главную часть состояния своим рабочим.

Корсаков умер в 1900 году от сердечного приступа после многолетней болезни. Студенты на руках донесли гроб с Девичьего поля до кладбища Алексеевского монастыря. Он находился возле нынешней Красносельской улицы, а во времена Корсакова — недалеко от самой Преображенской психиатрической клиники, куда он как молодой доктор пришел к своим первым пациентам. В 1930-х годах монастырское кладбище уничтожили вместе с могилой ученого.

В 1949 году имя ученого присвоили психиатрической клинике 1-го Московского медицинского института. На памятнике работы С. Д. Меркулова, установленном в том же году перед этим зданием, написано: “Корсакову — ученому, мыслителю, психиатру, гуманисту”.