Человечество не выработало никакого механизма воспроизводства, кроме семьи. В 1850—1950 годах, на подъёме социалистического движения, в моде были античные идеи общественного воспитания детей. Сейчас практика и наука в унисон твердят: никто и ничто не заменит ребёнку мать. Так что, если исчезнет семья, в скором времени исчезнет и человечество.
Другое дело — какой будет семья? Это часть более общего вопроса: каким ценностям, в конечном счёте, отдаст приоритет большая часть человечества? Например, станет оно руководствоваться принципами свободы личности или конфуцианскими добродетелями, замешанными на почитании старших? Окажется ли будущая семья парной, как это свойственно христианской цивилизации, или гаремной, как принято во многих местах остального мира. Придётся ли, скажем, женщинам будущего носить абийю, хиджаб и никаб, или они будут во всём равны мужчинам?
В «конкуренции ценностей» христианские страны, несмотря на экономические успехи, находятся сегодня в невыгодной позиции. Женщина здесь имеет свободу выбора. Захочет ли она тратить жизнь не только на карьеру и развлечения, но и на семью, зависит от того, какую систему стимулов из данных нам природой люди выстроят. В позднеимперском Риме женщины в схожей ситуации сделали выбор не в пользу семьи, и Римская империя исчезла. На её землях расселились варвары, чьи женщины рожали по десятку детей. Подставьте сегодня вместо Рима Россию или Европу, и станет ясно, в какой точке мы сейчас находимся.
Вся история человечества — непрерывный процесс глобализации (объединение Руси, объединение Германских княжеств, Единая Европа и т. д.). Так почему только сейчас эта проблема стала восприниматься так остро?
Процесс слияния мелких этнических сообществ в крупные идёт столько времени, сколько существует человечество. «Перегноем» для нынешних многомиллионных наций послужили тысячи народов, чьи имена либо мельком упоминаются на страницах истории, либо вообще не дошли до нас. Историческая память у человека очень короткая, поэтому люди склонны преувеличивать свою особость.
Полторы тысячи лет назад остготы, хазары, юты или лангобарды охраняли свою самобытность не менее ревностно, чем мы сейчас. И разве наши предки в XIX веке, сетовавшие на засилье французского языка, не боролись тем самым с глобализацией? Просто раньше слова такого не было. Люди не мыслили в мировых масштабах, поскольку средства связи были примитивные — лошадь и верблюд на суше да парусник на море. Сто лет назад русский парень или девушка из маленького городка могли никогда в жизни не увидеть Петербург или Москву, а сегодня одних
фильмов про Нью-Йорк мы насмотрелись столько, что силуэт уже не существующих башен-близнецов кажется знакомым не меньше, чем очертания дома напротив.
