Вполоборота к Европе
Японцы ревностно пестовали свою национальную культуру и образ жизни. Любознательные по натуре, они заимствовали достижения иностранцев, но не копировали их. Японская нация выросла на китай-ской культуре, но при этом не превратилась во второй Китай. Японским китаистам (их называли кангакуся), находившимся под обаянием китайского наследия, противостояли японисты (вагакуся), твёрдо верившие в безусловное превосходство всего японского. Когда до Японии добрались европейцы, перед японцами в новом виде встала извечная задача — освоить достижения пришельцев, не утратив самобытности.
Мы часто повторяем слова «окно в Европу», не особенно вдумываясь в их точный смысл. Между тем окно позволяет рассматривать окружающий мир, но, в отличие от двери, не предназначено для хождения туда-сюда. Япония, как и Россия, в сношениях с Европой стремилась ограничиться окном, а то и форточкой.
В XVI веке у Японских островов появились португальцы, первоначально выступившие посредниками в японо-китайской торговле. Японское правительство, видя явное техническое превосходство пришельцев и остро нуждаясь в огнестрельном оружии, направило на учёбу в Европу несколько молодых людей. Японские корабли дважды пересекали Тихий океан, доставляя посольства сёгуна (правителя страны) в Новую Испанию (Мексику).
Однако португальцы не ограничились торговлей, а попытались обратить местное население в католичество. Так же действовали явившиеся вслед за ними испанцы. Голландцев и англичан религиозные дела интересовали значительно меньше (голландцы даже помогли сёгуну разгромить проходившее под христианскими лозунгами восстание, разразившееся в 1637 году в Симабара).
В 1587 году всем миссионерам под угрозой смертной казни было приказано покинуть страну, более того, в 1612 году сёгун Токугава Иэясу объявил христианство вне закона. Португальских и испанских торговцев изгнали. Было всенародно объявлено, что у них «кошачьи глаза, огромный нос, красные волосы и язык, как у сорокопута». Впрочем, голландцы, с точки зрения японцев, выглядели ненамного лучше: «Лица у них тёмные, болезненно-желтоватые, волосы жёлтые и глаза зелёные. Кто при виде их не обратился бы в бегство от страха?» Тем не менее этим «страшилищам» милостиво разрешили торговать в Японии, правда, лишь в одном порту — Нагасаки.
Голландцы, вытеснив англичан, добились монополии на любые сношения с Японией. В 1641 году на острове Дэсима была основана голландская фактория, ставшая центром европейских знаний. В Нагасаки возникла группа «Науки южных варваров» (то есть голландцев). Чтобы оправдать заимствование наук у варваров, власти прибегали к всевозможным логическим вывертам. Так, европейская медицина нужна якобы для того, чтобы бороться с болезнями, занесёнными из Европы. А география призвана доказать преимущество положения Японских островов. Даже гелиоцентрическая система Коперника признавалась не потому, что соответствовала реальности, а как подтверждение величия солнечной богини Аматэрасу, от которой вели происхождение японские императоры.
Людей, увлекавшихся европейскими знаниями, называли голландистами (рангакуся). Власти, а также конфуцианская и буддийская элиты, относились к ним с подозрением. Правительство периодически обрушивало на рангакуся репрессии, однако то же правительство привлекало их в качестве консультантов.
В синем море, в белой пене
Жителям Японии запрещалось отправлять суда за границу, кроме как по особому разрешению. Отважившимся самовольно покинуть страну грозила смертная казнь. Природа, однако, упорно отказывалась подчиняться приказам владык. Иногда японские суда терпели крушение, и подданные японского императора оказывались на чужбине. А поскольку Россия после завоевания Сибири превратилась в ближайшую соседку Японии, именно сюда чаще всего попадали японские моряки.
Вскоре после присоединения в конце XVII века Камчатки к России у её берегов потерпело крушение япон-ское судно. Единственного спасшегося члена экипажа привезли в Москву, переименовали из Дэмбэя в Гаврилу, а Пётр I приказал обучить его русскому языку, чтобы он в свою очередь научил нескольких «робят» японской грамоте. Спустя десять лет русские спасли ещё одного японца по имени Санима. В 1728 или 1729 году на Камчатку попали японские мореходы Содза и Гондза. Оба приняли православие. Содза превратился в Кузьму Шульца (наверное, единственный за всю историю чисто-кровный японец с русским именем и немецкой фамилией). Гондза, крещённый под именем Демьяна Поморцева, составил первый русско-японский словарь. А в 1736 году в Петербурге открылась школа для изучения японского языка. В 1745 году у берегов Камчатки очередное крушение потерпел корабль «Тана-мару» капитана Такэути Токубэя — капитан и вся его команда остались, как и их предшественники, в России.
Без руля и без ветрил...
Японская шхуна «Синсё-мару», принадлежавшая крестьянину Хикобэю, вышла из бухты Сироко в провинции Исэ утром тринадцатого дня двенадцатой луны года, второго года Тэммэй, в год Тигра, старшего брата воды, то есть 4 января 1783 года по юлианскому календарю, которым тогда пользовались в России. (Все следующие даты даны также по старому стилю.) Корабль вёз в столицу Японии Эдо (нынешний Токио) на продажу рис, хлопчатобумажные ткани, лекарства, бумагу, посуду и другие товары. Команда состояла из 17 человек во главе с капитаном Дайкокуя Кодаю.
Когда налетевший с запада шквал сломал руль, моряки срезали свои мотодори (пучки волос на макушке), принесли их в жертву духу–хранителю корабля и стали горячо молиться богам и Буддам — кто в кого веровал. Буря, однако, не утихала. Пришлось спилить мачту и выбросить за борт груз. Постепенно море успокоилось, теперь шхуна продолжала плыть неведомо куда. Риса было вдоволь, но донимала жажда. К счастью, пошли дожди. Воду собирали в большой чан, в бочки и даже в шлюпки. Один матрос скончался от дизентерии. Его труп омыли, побрили голову, завернули в белое полотно и, упаковав в бочку, с плачем сбросили в море.
Плавание без руля и без ветрил продолжалось более полугода. Сперва моряки помогали друг другу, но через некоторое время впали в апатию. Не было желания разговаривать, все валялись на палубе, не поднимаясь даже во время дождя. А потом начались ссоры и драки…
Но вот 31 июля 1783 года сквозь туман показалась земля. Счастью моряков не было предела. Бросив якорь, они перенесли в шлюпку больных, божницу из храма богини Аматэрасу, рис, дрова, кухонную утварь, одежду и спальные принадлежности. Последним в шлюпку перебрался капитан Кодаю.
Алеутское заточение
Пристав к берегу, моряки обнаружили, что находятся на небольшом острове без единого дерева. Это была Амчитка — один из Алеутских островов. Местные жители показались японцам похожими на чертей: лица тёмно-красные, волосы торчат во все стороны, ноги босые, одежда из птичьих перьев едва прикрывает колени. Моряки дали им несколько монет, а когда капитан Кодаю показал дикарям хлопчатобумажную ткань, те очень обрадовались и стали тянуть его куда-то за рукав. Посовещавшись, японцы отправили пятерых товарищей с островитянами.
Их привели на вершину горы, откуда они увидели двоих человек «с прекрасной осанкой», в одежде из красного сукна и с охотничьими ружьями. Заметив потерпевших крушение, незнакомцы принялись палить в воздух. Моряки перепугались, но люди в красном подошли к ним, стали хлопать их по спине и что-то говорить. Окружённые толпой островитян, те и другие двинулись через гору на северный берег. Там собралось много людей, одетых в сукно и бархат, с копьями и ружьями. Кодаю стал писать и показывать им иероглифы. Те тоже что-то писали, но понять друг друга им не удалось.
Люди с ружьями жили в землянках с деревянной кровлей и деревянным полом. Так же поселили и японцев (аборигены обитали в пещерах). Кормили гостей тем, что ели сами, — в основном варёной рыбой и супом из каких-то кореньев. Японцы со своей стороны приготовили рисовые колобки, которые очень понравились их новым знакомым.
Прошло полгода, прежде чем японцы начали постепенно осваивать незнакомый язык. Выяснилось, что их новые знакомые — подданные российской царицы, приехавшие выменивать у аборигенов шкуры морского зверя. Начальник у них — Яков Иванович Невидимов, приказчик богатого купца Жигарева. На Амчитке русские жили уже два года, но предстояло ждать ещё около трёх лет, прежде чем за ними придёт корабль. Японцы стали ездить с ними на соседние острова и помогать в ловле морского бобра.
Прошло три года. Из семнадцати членов экипажа осталось девять человек. Одежда у них износилась и порвалась, и они по примеру островитян обрядились в птичьи перья и шкуры морского льва.
Можно только представить, с какой радостью встречали они долгожданный корабль и каково им было видеть, как налетевший шторм разбил его о прибрежные камни. К счастью, команде удалось в шлюпках добраться до берега.
Японцы совсем пали духом, но Невидимов сказал:
— Кто знает, когда теперь нас смогут забрать отсюда. Остаётся один выход — самим построить новое судно.
Собрав снасти русского корабля, гвозди от япон-ской шхуны и выброшенное на берег дерево, русские и японцы принялись за дело. Работа заняла более года. Наконец 18 июля 1787 года они покинули Амчитку.
Академик с незаконченным высшим образованием
Корабль-самоделка, преодолев 1400 вёрст, 23 августа прибыл на Камчатку. Самого Кодаю местный начальник, Конон Данилович Орлеанков, поселил у себя, а остальных восьмерых разместили в доме писаря Василия Добрынина. К ним прикрепили лекаря, солдата и слугу. Кодаю отметил в дневнике, что Орлеанков имеет чин секунд-майора, получает жалованье 400 рублей серебром, семья его насчитывает одиннадцать человек, а в качестве слуг он использует своих чиновников.
Вместо привычных палочек для еды японцам дали что-то похожее на кумадэ (японские грабли в форме вил), а также ножи и большие ложки. Кормили их вяленой рыбой, лепёшками из жита и какой-то белой жидкостью. Жидкость была очень вкусной, но что это такое, японцы никак не могли понять. Приносила её старуха, ежедневно ходившая куда-то с небольшой бадейкой. Однажды инициативный Исокити отправился следом за ней, чтобы раскрыть тайну загадочной жидкости. Старуха зашла в сарай. Заглянув в щёлку, Исокити увидел, что там стоят две коровы. Старуха присела под брюхо к одной из них и стала её доить. «Какая мерзость!» — подумал Исокити (буддизм запрещает употреблять в пищу молоко). О происхождении жидкости он рассказал товарищам, и с тех пор моряки перестали её пить.
Между тем жито вскоре подошло к концу, потом замёрзли реки и не стало рыбы. Начался настоящий голод. По приказу начальства специально для японцев забили корову. Есть говядину им религия тоже не позволяла, но их убедили, что во время голода нельзя строго соблюдать религиозные запреты. Коровы хватило на два с лишним месяца, дальше пришлось довольствоваться корой вишни. Наконец лёд на реках растаял, опять появилась рыба. Но к этому времени ещё трое японцев умерли от цинги.
Шестерых оставшихся в живых — где на лодках, где на повозках, а где и пешком — доставили в Иркутск. Приехавший с ними Тимофей Ходкевич, помощник коменданта Камчатки, поручил их заботам местного начальства. На жизнь им выдавали пособие. Кодаю получал 10 копеек в день — скудно, конечно, но приемлемо по тем временам, учитывая бесплатное жильё.
В Иркутске у японцев появилось много знакомых, их часто звали в гости. Особенно близко сошлись они с Кириллом Густавовичем Лаксманом. Не будь его, японским морякам вряд ли удалось бы вернуться на родину, а их бедствия не послужили бы поводом к русско-японским контактам на государственном уровне.
Эрик Лаксман, именуемый теперь Кириллом Густавовичем, родился в 1737 году в бедной многодетной семье в финском городе Нейшлоте. (Нейшлот входил в состав Швеции, а через пять лет после рождения Эрика был присоединён к России.) В гимназии Лаксман интересовался биологией и геологией. Учёбу в университете в Або (город Турку) ему пришлось оставить, поскольку нечем было за неё платить. Став помощником деревенского пастора, Эрик занялся самообразованием. А в возрасте 25лет переехал в Петербург, где знания были в большом дефиците.
В столице Лаксман служил учителем и мечтал о путешествии в Сибирь. Судьба пошла ему навстречу: с помощью знакомых он получил место пастора на казённых Колывановских заводах, расположенных в Томской и Омской губерниях и управляемых немцами. При отъезде в Сибирь студент-недоучка был избран членом-корреспондентом Петербургской академии наук.
Занимаясь изучением природных богатств, метеорологическими наблюдениями и изготовлением всевозможных приборов, он завёл переписку с естествоиспытателем К. Линнеем, историком А. Шлецером и другими известными учёными.
Вернувшись в Москву, Лаксман занялся научной работой. В 1770 году его избирают действительным членом Петербургской академии наук по разряду экономии и химии, а после смерти Ломоносова в его ведение передают химическую лабораторию академии. За научные заслуги он был избран членом ряда заграничных научных обществ.
Но Сибирь манит к себе, и к тому времени, когда там появились потерпевшие крушение японские моряки, Лаксман проживает в Иркутске, занимаясь поисками и доставкой поделочных камней и самоцветов для царских дворцов. Ведёт, как и прежде, метеорологические наблюдения, ставит опыты, а чтобы не зависеть материально от академии, устраивает стекольный завод.
(Окончание следует.)
