Путешествие из Иркутска в Петербург
Чем же закончилось первое пребывание японцев в России, начавшееся в 1783 году и продолжавшееся почти 10 лет?
Когда после долгих приключений потерпевшие крушение японские моряки появились в Иркутске, там находился действительный член Петербургской академии наук Кирилл Густавович Лаксман. Он решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы установить отношения с Японией. Через иркутского генерал-губернатора было подано прошение на высочайшее имя о возвращении капитана японской шхуны Дайкокуя Кодаю на родину. Впоследствии Кодаю рассказывал, что Лаксман «читает и пишет на языках семнадцати стран, кроме того, глубоко изучил множество наук, обладает широкими познаниями и прекрасной памятью. Вместе с тем у него доброе сердце и искренний характер. Он так заботливо относился к Кодаю, обласкал и жалел его, как своего ученика, как будто они были связаны в предыдущей жизни».
Тем временем из оставшихся в живых шестерых членов команды умер ещё один японец, а другому, по имени Сёдзо, ампутировали ногу. Боясь, что в случае смерти его похоронят как скотину, Сёдзо принял православие и стал называться Фёдором Степановичем Ситниковым. Затем заболел третий моряк, Синдзо.
Наконец из Петербурга пришло сообщение, что в возвращении на родину японцам отказано. Кодаю предложили стать по его выбору либо чиновником, либо купцом. Он ответил, что самая лучшая награда для него — позволение вернуться в Японию, и подал новое прошение.
Лаксман предложил Кодаю ехать с ним в Петербург. Поручив товарищам уход за Синдзо, Кодаю вместе с Лаксманом и его сыном Афанасием 15января 1791 года покинул Иркутск.
Неслись днём и ночью, останавливаясь на почтовых станциях лишь для смены лошадей (они везли поделочные камни для царского дворца, а потому им без задержки давали лошадей). У непривычного к такой быстрой езде Кодаю кружилась голова. Преодолев за месяц с небольшим почти шесть тысяч вёрст, путники прибыли в Петербург.
Сразу по приезде в столицу Кодаю через посредничество Лаксмана подал статс-секретарю Александру Андреевичу Безбородко новое прошение. Но тут Лаксман тяжело заболел, и Кодаю, забыв о своих делах, дни и ночи сидел у его постели. Тем временем в столицу приехал выздоровевший Синдзо. Выяснилось, что он, находясь при смерти, крестился по примеру Сёдзо. (Позже оба стали учителями в Иркутске с жалованьем 100 рублей серебром в год.)
В Царском Селе
Наступила весна, и Екатерина Великая выехала в Царское Село. Когда Лаксман выздоровел, Кодаю последовал за ней. Ему довелось даже видеть императрицу на прогулке. В Японии при появлении любого знатного лица простолюдинов, не церемонясь, сгоняли с дороги, и Кодаю был очень удивлён, что императрицу на прогулке сопровождают всего два человека, «а такого, чтобы разгонять людей или останавливать движение, не бывает».
28 июня того же года Лаксман и Кодаю получили приглашение на приём в Петергофский дворец. В большом зале они увидели императрицу, сидевшую на троне. Её окружали фрейлины, среди которых были две негритянки. Напротив выстроились рядами свыше четырёхсот придворных во главе с канцлером. От волнения Кодаю не мог двинуться с места, но ему предложили подойти к трону. Заранее наученный, он положил на пол трость и шляпу, приблизился к трону, преклонил колено и трижды «как бы лизнул» протянутую руку государыни (объяснить японцу сущность поцелуя оказалось невозможно).
Императрица с сочувствием выслушала рассказ о злоключениях Кодаю и его спутников, прерывая его возгласами «Бедняжка!» и «Ох, жалко!» Выяснилось, что первые прошения Кодаю задерживал какой-то сенатор. Подтвердив своё желание вернуться на родину, Кодаю покинул дворец.
Его ещё несколько раз вызывали к императрице, к наследнику Павлу и его детям, показывали японские книги и книги о Японии. Приглашали Кодаю и в школу, где изучали язык и культуру Японии. Он рассказывал ученикам о японских обычаях, а Лаксман переводил.
И вот 29 сентября 1791 года Кодаю получил радостную весть: ему позволено вернуться в Японию. 20 октября его снова вызвала императрица и подарила на прощание табакерку, а президент коммерцколлегии А. Р.Воронцов вручил золотую медаль и 150 золотых империалов. Вслед за этим на японского капитана посыпался град подарков от частных лиц — в основном припасы в дорогу. От Воронцова капитан получил к тому же лисью шубу и гравюры на меди, а от любителя редкостей Мусина-Пушкина — микроскоп.
Подготовка первого русского посольства в Японию, носившего полуофициальный характер (чтобы не было ущерба престижу России в случае неудачи) проходила под покровительством графа А. А. Безбородко. Ключевую роль играл Кирилл Лаксман. В предписании иркутскому генерал-губернатору И. А. Пилю царица неоднократно ссылалась на него, повелев написать наставление для участников посольства, заимствуя «советы и нужные объяснения от упомянутого профессора Лаксмана, который довольно о сей части познания имеет».
27 октября 1791 года Кодаю и Лаксман покинули Царское Село и через Москву, Нижний Новгород, Казань и Екатеринбург направились в Иркутск.
Предварительные итоги
Итак, пребывание японцев в России подходило к концу. Что запомнилось им в чужой стране, что произвело наибольшее впечатление? Разумеется, всевозможные диковины и конечно же всё, чего не встречалось в Японии. Например, то, что царица часто ездит в простенькой повозке, с одним кучером и тремя-четырьмя охранниками и, если кто её узнает, не возбраняется подавать ей жалобы. Или то, что в России делают прививки против оспы, используя гной из оспенной язвы.
Японцы обнаружили: в России больше половины населения пьёт воду из рек, и вообще колодцы здесь устраивают только в сельской местности. В столицах и других городах прямо посреди улицы вырыты желоба, по которым течёт вода для нужд населения. Кодаю отметил, что в России очень мало нищих, за исключением арестантов, просящих подаяние.
Очень подробно описал он экспонаты Кунсткамеры, созданной ещё ПетромI,— огромный магнит, старинные книги, чучела птиц и животных, минералы. «Вообще во всех домах среднего достатка и выше любят собирать драгоценные камни, птиц, животных, рыб, раковины и иные всевозможные диковинные и редкие вещи и хвастаться ими. Поэтому цена на драгоценные камни и тому подобные вещи очень высока». У богатых русских людей все стены увешаны картинами и зеркалами.
В России люди после бани сохли в исподнем белье. Кодаю, облачившийся в юката (лёгкий халат), произвёл настоящую сенсацию, его примеру стали следовать окружающие.
Совершенно не оказалось в России паланкинов. Услышав, что в Японии людей носят в паланкинах, русские не хотели этому верить: «Не может быть, чтобы люди заставляли других людей возить себя, это же грешно!»
Подготовка экспедиции в Японию растянулась на полгода. 20 мая 1792 года её участники покидали Иркутск. Расставание было очень тягостным. Особенно потрясён был Сёдзо, которому лишь в самый последний момент сообщили, что его товарищи возвращаются на родину. Они долго всматривались друг в друга, понимая, что уже никогда не увидятся.
21 августа в Охотске отъезжавшие простились с Кириллом Лаксманом. Он при этом повторял: «Удивительная судьба!», а под конец сердечно пожелал Кодаю благополучного пути. Они расстались, проливая слёзы. Об этом же рассказывает Лаксман в письме приятелю: «Кодаю и прочие некрещёные японцы расстались со мной, выражая свою благодарность; они плакали, как дети».
В Японию экспедицию должна была доставить бригантина «Екатерина» с капитаном Василием Фёдоровичем Ловцовым. На её борт взошли трое японцев (Кодаю, Исокити и Коити) и несколько русских: возглавлявший посольство поручик Адам Лаксман (сын К. Г. Лаксмана), переводчик Егор Иванович Туголуков, управляющий делами Иван Филиппович Трапезников (сын японца Тёсукэ с потерпевшего крушение корабля «Тана-мару») и двое купцов — Влас Никифорович Бабиков и Иван Григорьевич Полномочный.
Возвращение в Японию
В полдень 13 сентября 1792 года «Екатерина» при большом скоплении народа вышла из Охотска. А 9 октября, в пятый день девятой луны, японский правительственный чиновник послал с гонцом донесение о появлении чужеземного корабля.
Процедура приёма иностранцев растянулась надолго. Лишь спустя полтора месяца завершилось строительство временного помещения для приёма иноземцев, и находившиеся на корабле смогли наконец сойти на берег.
Теперь ещё об одном человеке, сыгравшем важную роль в установлении первых русско-японских связей.
Узнав о появлении русского корабля, правительство сёгуна поручило некоему Кацурагаве Хосю представить справку о России. Человек этот происходил из семьи потомственных врачей и сам был врачом. Зная голландский язык, он неоднократно участвовал в переговорах с голландцами, написал несколько трудов о европейской науке. Вероятно, через голландцев имя Кацурагавы было известно в России: сын Кирилла Лаксмана, Адам, передал ему письма, термометры и коллекции «натуральных редкостей».
Получив приказ сёгуна, Кацурагава подготовил две рукописные справки — «Оросия-си» («Записки о России») и «Оросия рякки» («Краткая записка о России»). Документы эти предназначались исключительно для служебного пользования, их черновики были уничтожены.
Уже позже по поручению сёгуна он написал со слов Кодаю и Исокити большой труд «Хокуса монряку» («Краткие вести о скитаниях в Северных водах») (в статье они неоднократно цитировались). Более ста лет это уникальное сочинение пылилось в секретном государственном архиве. Лишь в 1937 году историк Камэи Такаёси смог опубликовать «Краткие вести…», правда, очень ограниченным тиражом. В комментариях учёный писал: «Кодаю побывал в России. Это было невиданным дотоле событием, и поэтому естественно, что оно привлекло к себе внимание правительства и народа. В результате появились произведения, рассказывающие о том, что происходит в этой стране».
Рассказы Кодаю и Исокити позволили японским руководителям более детально представить себе самые разные стороны жизни западного соседа. Моряки сообщили массу сведений о российской земле и её обитателях, их обрядах, обычаях, религии, праздниках, о том, как они питаются и что пьют, об оружии и музыкальных инструментах, о шахматах и бильярде, свечах и зонтиках, санях и кибитках и многое другое. Наконец, с их слов был составлен первый в Японии русско-японский словарь, где русские слова переданы знаками японской слоговой азбуки и распределены по тематическим отделам («Небесные явления», «Время», «Жилища, строения» и т. д.).
***
Осталось сказать несколько слов об участниках этой истории.
Кодаю и Исокити не только получили прощение, но были награждены за похвальное поведение в России и привязанность к родине. Однако их оставили в Эдо, запретив возвращаться в родные места и рассказывать кому бы то ни было о виденном на чужбине. Кодаю умер в 1828 году в возрасте 78лет. О судьбе Исокити неизвестно.
Адам Лаксман пробыл в Японии до конца июля 1793 года. Ему удалось завязать сношения не только с князьями Мацумаэ, но и с центральным правительством в Эдо, разрешившим «доступ в Нагасаки одному кораблю великого русского государства» при условии не проводить богослужений в период пребывания в Японии. Русское правительство так и не воспользовалось этим разрешением, а со смертью в ноябре 1796 года Екатерины Великой о Японии больше не вспоминали. Когда в 1804году в Нагасаки прибыл для установления отношений специальный посол Н.П. Резанов, он получил отказ.
К. Г. Лаксман в 1795 году отправился в путешествие в Бухарский эмират в качестве представителя русского правительства, но 5 января 1796 года умер в пути, в сотне вёрст от Тобольска, и был похоронен на маленьком кладбище у реки Вагай.
Сёгун Иэнари правил до 1837 года. При нём в Японии продолжалось распространение западных знаний. Умер Иэнари в январе 1841 года.
Кацурагава Хосю стал профессором медицинского училища. В 1799 году написал «Сэйики моногатари» («Повесть о Западных краях») — свод сведений о странах Европы. Скончался в 1809 году в возрасте 58 лет.
