(Продолжение. Начало см. «Наука и жизнь» № 8, 2008 г.)
Три холостяка и одно недоразумение
Благодаря местным газетам, падким от скуки и мелкотемья на всё необычное, в маленьком городке с экзотическим афро-французским названием «Барабу» знали, что в доме, где живёт художник, любят животных. И время от времени в домике на Олд Лэйк Роад появлялись нежданные пришельцы.
У Виктора есть замечательный друг — канадец (впрочем, давно живущий в Америке), Джордж Арчибальд. В семидесятых годах прошлого столетия его канадской сообразительности при поддержке его же орнитологического энтузиазма хватило на то, чтобы создать в Америке Международный журавлиный фонд, неподалёку от того самого Барабу. Теперь Джордж немного успокоился и с облегчением оставил противоестественную для него административную работу в фонде, тем не менее остался его почётным президентом, выполняя роль разъездного по заграницам «министра иностранных дел». Зато у него появилась возможность отдавать свой досуг всяким прочим птичкам: индюкам, курам, павлинам, цесаркам, гусям, каролинкам, мандаринкам и белым почтовым голубям. В один прекрасный день он притащил Виктору голубёнка.
— Вот, выродок в приличном семействе! Все белые, а этот... Нет, такие мне не нужны. Породу испортит! Берите, или мне придётся нажать на «delete».
Ну конечно взяли. Голубёнок был почти обыкновенный, то есть сизый, но с белыми, плохо организованными редкими пятнами. Такой, каких в Москве, Риме или Токио на площадях несметное число.
Но куда его девать? Тут же кот — самый известный и самый беспощадный в округе Рыжий Бес! Неужто голубя держать в клетке?
Майк безапелляционно заявил, что уж кого-кого, а этого голубца наш Кусаки слопает в два счёта.
Виктор попытался отдать должное интеллигентско-творческой среде, в которой вырос и сформировался Рыжий:
— Порядочный джентльмен, ну, то есть воспитанный кот, в собственном доме никого убивать не должен.
— Ну-ну, — хмыкнул Майк. — Опять ваши русские штучки!
Через пару дней сидения взаперти голубёнок вполне освоился и с неволей, и со своими новыми сожителями. Он даже стал агрессивным и клевал руку кормильца и уборщика, видимо рассматривая эти действия как посягательство на его растущие так же быстро, как перья, территориальные права.
Кусаки недоумённо принюхивался и ходил кругами. Может быть, вспомнил своё детство и ферму с голубями, вечно кружащими над силосной башней.
На правах опытного голубевода Майк заявил, что новый жилец — самец и зовут его Пиджи. По-английски это просто «голубь». В доказательство глубокого знания Майк садился перед клеткой в позе лотоса и, как индийский заклинатель змей, начинал, жутко фальшивя, распевать какую-то дурацкую английскую детскую песенку. Конечно, в вокале он был не Пол Маккартни и даже уступал домохозяину Дэвиду. Но как бы там ни было, Пиджи начинал пританцовывать, кланяться и даже в такт пригугулькивать. Именно тогда наметилось сближение Пиджи не с художником-кормильцем, не с подозрительным котом, а с подвальным отшельником Майком — вот она, сила искусства!
Виктор решился открыть дверцу клетки через десять дней. Разумеется, под зорким контролем: никогда не можешь быть уверенным, что львы уживутся с агнцами. А всезнающий Майк продолжал убеждённо настаивать на том, что звериный инстинкт сильнее и в один печальный день нам придётся собирать сизые пёрышки. Может, по себе судил американец? Впрочем, у него доброе сердце.
Конечно же в торжественном выпуске Пиджи участвовали все три холостяка из дома на Олд Лэйк Роад. Рыжий Бес важно расположился напротив клетки. Майк провалился в драное кресло и скептически закурил только что скрученную папиросу.
В это трудно поверить, но агнец, обретший свободу, повёл себя как невоспитанный и явно досрочно выпущенный лев. Бесстрашно, дробными шажками подойдя к Рыжему, он неожиданно саданул его крылом по уху. Кот удивлённо отпрыгнул. Голубь, всемирно признанный символ мира, взлетел за ним и клюнул его в хвост. Потрясённый наглостью, Кусаки мрачно зажмурился и нервно забил хвостом, явно пытаясь спрятать его куда подальше. Стараясь не потерять гордого достоинства, он медленно поднялся и пружинисто по спинкам кресел двинулся в сторону подвала, всем своим видом пытаясь показать хозяину и Майку, что ничуть даже не струсил, а просто не хочет связываться с этой ничтожной игрушкой людей. Ох, попадись ты только мне на волюшке! С этой угрозой он «хлопнул» подвальной дверью. Пиджи воинственно помахал крыльями и совершил ритуальную чистку перьев: «Вот какой я сильный и бесстрашный! Я теперь тут хозяин!» Майк многозначительно протянул: «Ну, ну...» — и тоже спустился по лестнице в подвал.
Вскоре оттуда послышались его песенные заклинания. И Пиджи пропрыгал все ступеньки вниз и… остался там ночевать.
Так они с Майком стали неразлучными друзьями. Виктору досталась незавидная роль утреннего официанта. Он слегка ревновал голубя к Майку и не раз намекал знатному голубеводу, что тот излишне балует птицу, предрекая, что скоро она ему на голову сядет. Забавно, что это пророчество вскоре осуществилось. Началось оно с Майка и распространилось на всех. Рыжий Бес такого унижения терпеть не собирался и, категорически шипя и урча, высказал, правда без лапоприкладства, наглецу всё, что о нём думает.
Излюбленным местом сидения для Пиджи стали людские головы. Там он удерживал свой неверный баланс, вовсю используя острые коготки, решительно пытаясь соорудить из волос вдохновенное гнездо, деловито поклёвывая череп сквозь непокорные пряди. Оказалось, что кучерявая голова Виктора гораздо лучше для этого приспособлена, чем островерхушечный череп Майка, покрытый ёжиком коротко стриженных волос. В своём страстном гнездостроительстве Пиджи не ограничивался поголовьем белого дома. Нельзя сказать, что это всем нравилось. Исследование верхней конечности домохозяина Дэвида обернулось полным разочарованием для исследователя: что хорошего можно свить на блестящей лысине? Также не подходила Пиджи и большая голова Арчибальда, с его крутым лбом и солидными залысинами. Зато иные гости стоили посещения. Очень были хороши для Пиджи женские головы... Да где ж их напасёшься в этом холостяцком жилище?! Женские головы появлялись тут случайно и крайне редко.
Помимо людских голов Пиджи приобрёл в свою собственность весь дом, включая подвал с майковской спальней. Чуть свет он занимал господствующую «высоту» на лестнице, и ни одно существо не могло прошмыгнуть мимо него безнаказанно. Коту лестница была стратегически важна, поскольку это был единственный для него путь наружу, к его туалетным угодьям. И он терпеливо, как многоопытный контрабандист, ждал, когда «таможенник» отвлечётся на завтрак.
Была у голубя ещё одна забава.
Окрепнув в крыльях, он переселился в уютную голубятню под крышей веранды, но периодически висел на противомоскитной сетке окна, громко хлопая крыльями и требуя запустить его в дом. Внутри он неизменно водружался на ту самую дверь, на которую некогда впервые взлетел и которая стала с тех пор его неприкосновенным троном. Стоило протянуть к нему руку, как он в страшном возмущении начинал свирепо клевать ваши пальцы (хоть переименовывай его в «Клеваку»!). Если кто-то ловил его за клюв, Пиджи пускал в ход сокрушительные крылья. Эти «дразнилки» стали одним из ритуалов общения.
Как я уже говорила, Пиджи любил танцевать. При звуках песни он начинал ворковать, кланяться и делать короткие пробежки туда-сюда, шаркая при этом хвостом. Все эти манеры, помноженные на повышенную агрессивность, выдавали в нём безусловные признаки мужественного пола.
Как-то раз голубь восседал на своей любимой двери, и Виктор, проходя, предложил ему руку для традиционной забавы. Однако Пиджи не отреагировал как следует, а продолжал отрешённо сидеть, прищурив глаза, и такое было впечатление, что он... тужится... Этого ещё не хватало! Неужто у голубей бывают запоры? Виктор на всякий случай подставил газетку. И тут произошло нечто из ряда вон выходящее: голубь привстал, перья на груди его раздвинулись, обнажив лысое пятно. На этом сюрпризы не завершились. Он потянулся, и вдруг в газету упало... яйцо! Так, не закрывая рта, изумлённый Виктор осторожно спустился с газеткой в подвал. Майк невозмутимо заявил, что диетические яйца очень полезны, и добавил, что читал где-то, что птицы могут менять пол, если в стае перебор самцов, вот как у нас сейчас. А имени менять не следует — оно достаточно нейтрально. Таким образом, сменив пол, Пиджи осталась при своём имени.
А ведь не зря кот всю зиму смотрел на огонь, молясь о весеннем втором пришествии. Это невероятно, но его огненные медитации помогли. Дни стали удлиняться, солнышко — выздоравливать, снег — слабеть. Февраль добросовестно отслужил метелями свой короткий век и сменил фамилию, Майк нашёл работу на пластмассовой фабрике, Виктор получил новый заказ, но не спешил расправиться с ним, а, забывая покормить кота и себя, днями и ночами писал что-то карандашом, периодически дуя на писательскую мозоль среднего пальца. Как всякий начинающий писатель, Виктор мечтал увидеть своё детище напечатанным, хотя бы на машинке.
Рыжий Бес был совсем ещё юным котом, но чувствовал, что март — месяц для мужчин особый. Озабоченный неотложными делами, он теперь уходил из дома надолго, иногда не возвращался даже к утру. При этом Кусаки стремительно худел и за пару недель из гладкого и округло-упитанного кота превратился в тощего оборванца: на морде его то и дело появлялись новые укусы и царапины. Где и с кем он сражался? Наскоро перекусив, Кусаки нервно топотал по деревянной лестнице, ведущей в подвал. Вместо невинного тонкого мяуканья из его горла порой вырывались дикие и необузданные звуки — то была отчаянная, хриплая песня любви. «Оу! Мр-мр-ра-ауу!Ма-а-у!!» — то и дело взывал Кусаки к неведомой своей возлюбленной, но подвал отвечал ему глухим молчанием. Лишь из комнаты Майка иногда в ответ слышалось приглушённое: «Shat up, crazy beast!!» (Заткнись, сумасшедший зверь!).
Впрочем, Майк относился к одинокому Кусаки с сочувствием. В какой-то мере он очень хорошо понимал его. Получив работу, Майк избавился от комплекса неполноценности и неоднократно настоятельно просил Виктора познакомить его с русской женщиной; с американками он более связываться не желал.
— У тебя есть знакомые хорошенькие одинокие блондинки в России? — приставал он к художнику. — Привези мне одну! — и Майк мечтательно закатывал глаза к прокопчённому потолку, пуская тонкую синюю струйку дыма, принимающую соблазнительные мягкие очертания. После двенадцатичасовой смены на конвейере самым большим удовольствием для Майка было тяпнуть рюмку холодной водки, затянуться самопальной папиросой и помечтать о русской красавице, о многочисленных детях, которые у них народятся...
Виктор честно старался припомнить всех знакомых ему симпатичных блондинок, но... то они были слишком стары или слишком молоды, то вовсе не одиноки, то не так уж симпатичны или не совсем уж блондинки.
— А как насчёт брюнеток? — улыбался он, тоже прикуривая и поглаживая покрытую рубцами голову Рыжего.
Но Майк был типичный среднестатистический американский мужчина, и потому он конечно же предпочитал блондинок. Русских блондинок, только русских и никаких, кроме русских.
— Мра-а... — печально вздыхал Рыжий Бес, морщясь от сигаретного дыма и с надеждой поглядывая на кусок жареной сосиски.
— Эх, Рыжий, в России у тебя с женским полом проблем бы не было! Ты даже представить себе не можешь, сколько там по улицам бегает хвостатых красоток!
— А что, Кусаки, давай с тобой эмигрируем в Россию? — Майк мечтательно зевал, потягивался, хрустя суставами, и спускался в подвал, чтобы предаться недолгому отдыху, ведь завтра, в пять утра снова на работу. «Я люблю свою работу! Я обожаю свою работу! У меня самая лучшая работа!» — повторял он, еле открывая глаза, садясь в утренней темноте в автомобиль. Наверное, такие заклинания кому-то и помогают...
Мы честно выполнили взятые на себя творческие обязанности. Я допечатала рукопись Виктора, а с его помощью лошади Роухайда с моего степенного шага перешли в финальный галоп, и к концу месяца колония справила торжественное открытие «шедевра».
Прощаемся с севером и снова уходим в ночь. Определённо я сошла с ума. Вот уже некоторое время где-то внутри застрял большой и тревожный ком. Этот ком — сплетение моих чувств.
Виктор, Виктор, кто тебя выдумал?! Зачем мы всё-таки встретились?! Иногда я ловлю его беспомощный взгляд, словно он пытается остановить себя и меня, но уже не может…
Жизнь моя пошла колесом. Как гонка на хайвэе в девяносто миль в час. Была шальная весна, впереди маячили новые живописные проекты, жить было не на что и негде. Но это было неважно. Был Виктор, мы полюбили друг друга. И всё казалось мне достижимым в чужой стране Америке.
Время от времени я всё же успевала записывать рваные путевые заметки. Ничего цельного. Но уже знала, что это вернётся. Память отсеет шелуху, и когда-нибудь слова снова станут мне послушны и выстроятся в повесть об обитателях дома у Чёртова озера, к которому мы сейчас опять приближаемся.
Рыжий кот и бородатый Майк наверняка уже спят.
Ну и хорошо...
Магия любви
К сожалению, следующее моё посещение старого дома на Олд Лэйк Роад совпало с неожиданными тревогами.
Кусаки появлялся обычно к полуночи и негромко, но властно требовал от всех немедленного исполнения их прямых обязанностей, как-то: обеспечить ужин, а затем принять его скупую мужскую ласку. Покончив с едой, он снисходительно выбирал: кого осчастливить на сегодня? При этом он всегда выглядел как индейский вождь, знающий тайные законы бытия и необходимые строгие ритуалы. Ласки, которые он принимал от нас, были почтительно-несмелыми, ибо были ограничены лишь небольшой областью его тела — от мудрой головы до поясницы, и только сверху, по холке и спине. Всякое прикосновение к «табу», как-то: животу, задней части туловища и хвосту, — могло завершиться назидательным укусом, не смертельным, но вполне запоминающимся. Кусаки мог и задними лапами двинуть, правда практически не царапая. С его же стороны верхом ласкательности было улечься на груди у выбранного объекта, закрыть глаза, чуть слышно замурлыкать и положить лапу на его подбородок. Как языческое благословение. И всё... Таким образом, нам милостиво предоставлялась краткая счастливая возможность робко прикоснуться к светлой его голове, как к святыне.
В ту ночь он не пришёл. В этом ничего необычного не было — ну загулял, понятно же, взрослый мужик! Если он не приходил к ночи, то приходил утром, как правило, в шесть часов и прыгал на сетку, которой было закрыто окно спальни. «Эй, вставайте, лежебоки! Срочно подавайте мне еду!» — кричал он. Кто-то из нас послушно вскакивал, впускал кота, мокрого или сплошь усеянного колючками и репьями, открывал ему консерву.
Но в тот раз и в шесть Кусаки не появился. Около полудня мы обнаружили кота в гараже в совершенно непривычной для него позе: он лежал на животе, поджав под себя все лапы. Дыхание его было сбивчивым. Пытаясь подняться, кот захромал, хотя никаких видимых повреждений не наблюдалось. К еде Кусаки даже не притронулся. Нос его был сухим и горячим.
Казалось, он угасал на глазах. Состояние ухудшалось, и, поскольку причина этого была непонятна, домашний консилиум вынес заключение, что его надо срочно везти к здешнему Айболиту. Зная некоторые особенности нашего повелителя, Виктор заготовил картонную коробку, тщательно укрепив её суперклейкими лентами повышенной прочности.
— Да зачем ты это делаешь? — возмутилась я. — Нам каждая минута дорога, хоть звони 911, а ты придумываешь дурацкие меры предосторожности! Разве не видишь, Рыжему совсем худо, у него и сил-то уж нет!
Виктор терпеливо выслушал мой возмущённый монолог и покачал головой:
— Ты не знаешь Беса.
Ох, он оказался прав! Стоило нам поместить безвольно лежащее рыжее тело в коробку и закрыть её, как в Кусаки словно вселился дьявол. Коробка начала корёжиться, и оттуда раздавалось утробное, угрожающее мяуканье. Она будто сама ожила, слившись с котом в одно целое. Но серая клейкая лента держалась.
До самой ветлечебницы коробка издавала угрожающий треск, словно готовящийся к взрыву ядерный заряд. «Что будем дальше делать?..» — в ужасе думала я.
В ветеринарке, как и во всех лечебных заведениях, царило ощущение тревожного покоя.
На скамьях, заложенных ворохами рекламок всяких дорогих ветеринарных «примочек», грустно сидели собаки, кошки, мышки и кролики, утешаемые ласковыми руками их опечаленных владельцев. Было тихо, как в библиотеке. Улыбчивая регистраторша вежливо осведомилась о содержимом коробки, о весе, поле, цвете, возрасте, прививках...
Когда она попросила открыть коробку, Виктор замялся, пытаясь пояснить, что это небезопасно для общественного места.
— Ну что вы так волнуетесь? Мы умеем обращаться с животными!
Но Виктор упрямо настаивал на конфиденциальности вскрытия. Доктора пришлось дожидаться полчаса, слава богу, новых посетителей не появилось.
Айболит, то есть доктор Смит, оказался щуплым очкариком с близко посаженными глазками и медовым голосом.
— Добрый день, — произнёс он устало. — Ну, где там ваш питомец?
Виктор молча ткнул пальцем в коробку.
— Видите ли, доктор... наш кот очень нервный... — пробормотала я.
Доктор Смит посмотрел на меня снисходительно.
— Открывайте! — безапелляционно промолвил он, демонстративно отвернувшись. Так уверенный в себе и тиграх дрессировщик подставляет свой вызывающе незащищённый тыл свирепым хищникам.
Я вполне допускаю безумную мысль, что этот доктор имел когда-нибудь дело со львами или носорогами, но ведь он никогда не имел дела с Рыжим Бесом!
Виктор пробурчал своё последнее предупреждение: «Ну как знаете...» — и со вздохом разрезал клейкую ленточку...
Все описания гибели Помпеи и Геркуланума или Содома и Гоморры — бледная тень по сравнению с тем, что произошло в мирной ветеринарке никому неизвестного городка Барабу. Ком рыжей отчаянной энергии, как шаровая молния, носился из угла в угол, с каждой минутой отягощая разгром. Рыжий Бес крушил всё окружающее, намереваясь взять дорогую плату за свою жизнь. Словно заправский геккон, кот бегал по стенам и чуть ли не по потолку! Жалобно звенели разбитые склянки... Я впервые убедилась в справедливости того, что в критические минуты живое существо способно на всё. Потолок и стены оросились его мочой. Все присутствующие были расцарапаны. Собаки в приёмной скулили, поджимали хвосты и пытались спрятаться за своих перепуганных владельцев. Весь персонал был мобилизован и недружно размахивал сетью для ловли львов.
Но, видимо, тяжёлый недуг не дал Кусаки показать всю свою дикую мощь, поэтому здание лечебницы всё же устояло, а нам, шестерым, удалось наконец замотать его в тенета.
Рентген прояснил загадку недомогания. В теле кота выявилось тринадцать птичьих дробин! Америка — богатая страна. В ней дичи больше, чем охотников. А охотников больше, чем людей. Что может быть бесчеловечней, чем убивать без необходимости? Не для того, чтобы выжить, что ещё можно понять и простить, а так, для забавы, ради удовольствия! Давайте не будем желать, чтобы отсохла рука у того нелюдя, злорадно прицелившегося и нажавшего курок при виде живой, движущейся рыжей мишени. Не будем, чтобы не уступить место Злу в своём сердце.
Четыре дробины оказались легкодоступны и были удалены. Снимая перчатки с дрожащих рук, доктор Смит выразил надежду на кошачью живучесть и пошёл выписывать счёт.
Счёт оказался кругленьким и внушительным, как пушечное ядро.
Кусаки достойно оправдал ветеринарное пророчество насчёт живучести и вскоре выздоровел. Девять стальных шариков успокоились где-то в его теле. И нам показалось, что он от этого потяжелел. Тем не менее к лету он снова был полон сил и энергии для новых подвигов.
А ветеринарам надолго запомнился тот визит.
В один несчастный день Рыжий явился в состоянии значительной ободранности. Мы уже знали, что такое бывает при его встречах с Сиамцем. Ухо кровило и поникло. Через два дня оно распухло, и кот страдальчески тряс головой. Робкие попытки самолечения не помогли, поэтому опять пришлось вспомнить об Айболите. Нужно было записаться на приём по телефону. Ветеринары всегда зазывают к себе в клинику, чтобы вы заплатили не только за лекарство, но и за приём. Я позвонила туда и, как могла, обрисовала состояние больного. Регистраторша охотно записала все данные пациента в компьютер. Когда дело дошло до клички, я сказала, что кота зовут Red Beast. Она простукала имя на своей клавиатуре, и тут что-то произошло со связью, похоже, что трубка упала на пол. Затем взволнованный голос регистраторши попросил подождать минутку. Вместо неё появился сдавленный баритон доктора Смита. Он подробно выяснил все симптомы, а на невинный вопрос (когда можно привезти животное?) его голос сорвался на фальцет: н и к а к о й нужды привозить зверя нет, вместо этого я могу сама приехать и взять специальную иголку, чтобы проколоть нарыв. «Это всё очень просто... даже ребёнок справится...» — убеждал доктор.
— О’кей! — пыталась успокоить его я. — Конечно, справимся, не волнуйтесь!
Ах, Бес! Вот ты уже и в чёрных списках Америки! Пора переименовать их в рыжие.
Ухо Кусаки благополучно зажило. Но так и осталось кривым. Но мы любили нашего Беса и кривоухого.
Вместе с концом апреля, завершением другой росписи, вместе с безумным ощущением того, что нам с Виктором совершенно не хочется расставаться... я в конце концов перебралась на жительство в белый дом на Олд Лэйк Роад.
А тут и в жизни подвального Майка случились принципиальные перемены. В его, а также попутно и в нашу жизнь вошла Тамара.
Тамара вошла походкой плавной, как Тихий океан. Такое впечатление, будто она боится расплескать себя, такую большую и любвеобильную, такую решительную и жертвенную.
Всё чаще раздолбанный «Понтиак» Тамары оставался ночевать у белого дома.
Подвал, в котором обосновался Майк, — вещь совершенно достопримечательная. Это чёрная дыра, алчно вобравшая в себя всю историю Соединённых Штатов в области машиностроения, мануфактуры, книгоиздания и прочего хлама. Археологу не хватило бы и жизни на раскопку и инвентаризацию хранящегося там имущества. Впрочем, этого не требовалось. Достаточно было спросить хозяина дома Дэвида: нет ли у него случайно карбюратора от авиадвигателя штурмовика «Кобра» образца 1950 года? Почесав лысину, он ответил бы: «В правом дальнем углу, между ядерным реактором станции ″Мир″ и трансмиссией подводной лодки ″Хэрриер″».
Моя первая экскурсия в подвал обернулась находкой аквариума. Столь древнего, что на мутных стенках его можно было не без труда, но различить отпечатки пальцев самого Авраама Линкольна. Через несколько дней удалось придать стёклам относительно прозрачный вид и убедиться, что аквариум не протекает. Настало время осуществить мечту моего детства, вынесенную из русских народных сказок, — приобрести золотую рыбку и, откормив её до дееспособности, дождаться наконец вожделенного вопроса: «Чего тебе надобно, старуха?»
Виктор в чудеса золотых рыбок не верил и на правах бывшего крутого аквариумиста обзывал их «свиньями». Все растения, дескать, повыроют, всё дно перелопатят. В моём арсенале оставались два аргумента. Первый, что Виктор — февральский, поэтому он Рыба. А без своего знака счастья в доме не будет. Он пытался робко возразить, что не стоит уповать на звёздные суеверия. И что я, вообще, Телец! Значит, нам тёлку теперь заводить, что ли?!
Пришлось использовать второй аргумент — мой стремительно приближающийся день рождения, к которому не принимаются никакие возражения по поводу выбора лучшего подарка.
Короче говоря, 1 мая мы усиленно сачковали в рыбном зооотделе супермаркета с целью отловить парочку золотых рыбок. Выбор оказался невелик: будущие исполнительницы желаний не выдавались длиной и за пару сантиметров. Когда сачок опустился в полиэтиленовый мешочек, в нём оказалась не парочка, а две с половиной — случайно попавшийся заморыш. Мы решили, что не стоит переигрывать судьбу. Скорее всего, просто не выживет. Тем более, что получили его в нагрузку, бесплатно.
Рассматривая новых жильцов, мы щедро раздавали им имена. Самая крупная из рыбёшек заслуженно получила имя Тамара, вторая — красавчик с чёрной спинкой, естественно, Майк. Ну а заморыша моим волеизъявлением нарекли Витьком.
Виктор не стал возражать. Кто же может возражать в день рождения?! Витёк так Витёк.
Мы кормили рыб довольно умеренно, хотя у меня всегда было впечатление, что они голодны. Высовывают свои рты и чавкают, прося еду. Тем не менее росли они как на дрожжах. И вскоре Тамара уже не вмещалась в логарифмическую линейку. А Майк предательски утратил свою чёрно-плавниковую красоту и стал точно таким же, как Тамара и Витёк — чисто золотым.
У кота появилось новое развлечение — рыбалка. Если движущиеся силуэты рыб сбоку аквариума были ему уже также неинтересны и недоступны, как президент в телевизоре, то, забравшись наверх, он мог видеть торчащие рыбьи пасти, вполне реальные и осязаемые. Вскоре Рыжий Бес на себе ощутил их реальность. Забрался он как-то на аквариум с невинной целью попить и вдруг был яростно схвачен за язык. От неожиданности он шарахнулся с осветителя на пол. С тех пор он так больше не подставлялся. Зато норовил выловить рыб лапой. Слава богу, ни разу это ему не удалось. Ну и не беда. Не в пище же счастье. В рыбалке важен не результат. Главное — процесс.
Похоже, что белый домик на Олд Лэйк Роад охватила какая-то магия любви. Вскоре к «сладкой парочке» присоединилась ещё одна.
Наша сизая голубка Пиджи давно уже стала вольной птицей. Виктор смастерил ей на веранде уютный домик. И всё время она проводила снаружи. Правда, иногда её охватывала неистовая ностальгия по родному дому, и тогда она могла по полчаса висеть на сетке и бить крыльями в окно: требовала впустить её внутрь. Порою она ухитрялась самовольно пролезть в колючую дыру в сетке, сделанную котом, и тогда «выкурить» её из жилища было очень сложно. Привычки Пиджи, несмотря на дарованную ей свободу, тем не менее мало изменились. По утрам она требовала, чтобы её угощали чищеными семечками из рук. Если ей насыпали их в миску, она возмущённо прищуривалась: как обслуживаете?! При малейшей возможности она перебиралась на мою или Викторову голову, чего не следовало ей позволять после завтрака, ибо был риск дождаться неблагодарного сюрприза. А как она купалась! При этом вода в корытце должна была быть исключительно свежей. И тогда Пиджи приступала к действу, устраивая водяную феерию, бахчисарайский фонтан, ниагарский водопад. Потом, разморённая, она возлежала на веранде, подвернув под себя одно крыло и томно разложив другое.
Она откликалась не только на своё имя, но и на продолжительные аплодисменты. Стоило где-нибудь на огороде похлопать в ладоши, как Пиджи вскоре оказывалась рядом и шествовала за вами пешком, смешно переваливаясь, деловито разыскивая в траве какие-то одной ей известные съедобные ископаемые.
Летала она замечательно. В иные дни забиралась под облака и подолгу парила там. Что открывалось её взору — отражение ли солнца в продолговатой изумрудной чаше Чёртова озера, дальние ли фермы, решётка кукурузных полей, изгибы дорог, ухoдящие в бесконечность, пушистые зелёные холмы, окружавшие городок, змеино поблескивающая чешуёй речка Барабу?.. Наверное, птицы — самые счастливые твари на свете: они могут летать!
В одно свежее и ясное субботнее утро за окном раздался шум крыльев. Что-то для Пиджи, пожалуй, слишком громко. Уж не случилось ли чего? Я вышла на веранду.
Майк в одних трусах, скрестив руки и щурясь, уже стоял по щиколотку в росе и разглядывал что-то на крыше. К нему нежно прислонилась Тамара в ночной рубашке и со всклокоченной золотистой шевелюрой. Я тоже посмотрела на крышу. Там сидела Пиджи, и не одна. Возле неё важно прохаживался белоснежный тёмноглазый красавец. Периодически он бочком пододвигался к нашей голубке и нежно перебирал клювом её изумрудные блёстки на шее.
— Ну что ж, — сказал Майк, — надо ехать за бутылкой. Свадьбу играть будем. Дамам — шампанское, джентльменам — водку, коту — валерьянку. Я знаю эту породу — почтари. Таких американцы использовали для связи до изобретения Интернета.
Белый стал наведываться ежедневно, и всё чаще они с Пиджи куда-то надолго улетали. Мы не обижались на нашу питомицу: да, в такого красавца можно влюбиться и позабыть все свои прежние симпатии и привязанности. Сидя на косяке крыши, голуби подолгу самозабвенно целовались. Иногда самец приносил в клюве веточки, а Пиджи критически рассматривала каждый подарок и, как правило, снисходительно одобряла.
Вскоре голубки почти перестали появляться. Видимо, Пиджи переехала к мужу и обзавелась потомством. Всё реже и реже она прилетала полакомиться своими любимыми очищенными семечками, которые мы специально для неё покупали в дорогом магазине экологически чистых продуктов «Грэйнери». Вот и ответ на сомнительное утверждение, что в жизни живого существа самое важное — желудок. Уж чем только мы не баловали нашу любимицу Пиджи! Всё у неё было — от золотой мелкой кукурузы, отборных семян пшеницы, специальной смеси для горлиц до очищенных семечек, да ещё с рук! Не думаю, что она обрела такое пищевое великолепие на своём новом месте. И всё же Любовь победила Желудок. Этот факт окрыляет не только их, птиц, но и нас, людей.
Что же, будь счастлива, Пиджи. Храни Господь тебя от всех напастей. Желаем тебе одичать, ибо не все коты на этом свете могут отнестись к тебе с тем благоговейным трепетом, который теплится в сердце Рыжего Беса. А может быть, однажды ты навестишь нас в окружении молодых пёстрых голубей?
Только наш бедный Кусаки по-прежнему ходил неприкаянный и одинокий. Нам он непрерывно жаловался на жизнь: всё-то было не так. Днём он отсыпался в тени под кустом, а под вечер уходил на свои вечные поиски, и долго ещё было слышно его тоскливо-вопросительное: «Оу! О-оу! Мрра-ау?!»
Мы успокаивали себя тем, что рано или поздно и Рыжий Бес найдёт своё счастье. Я нисколько не сомневалась, поскольку верила в магию любви.
Вскоре Тамара радостно сообщила, что присмотрела для них с Майком недорогой «апартамент» (по-нашему — квартира), а ещё через пару недель Майк со скрипом стронулся с места. Потом ещё неделю они приезжали и добирали бесконечные компьютерные детали, «примочки», антенны, экраны, процессоры, коробки и журналы. Но даже когда казалось, что увезено всё, повсюду в доме ещё долго оставались следы майковского пребывания — технические журналы, сломанные компьютерные мыши, какие-то принтеры, рваные рубахи, рюмочки-сапожки, пластмассовые кружки, ушные затычки, в которых Майк работал на своей фабрике, и многочисленные баночки из-под кошачьих консервов, заполненные самокрутными окурками.
А через месяц нас разбудил ранний звонок. С достоинством госсекретаря президента Соединённых Штатов, выступающего в Конгрессе по вопросам войны и мира, Майк объявил, что они с Томми (так он называл Тамару) наконец-то благополучно забеременели и ждут к Рождеству сына, которого уже назвали Пиотр — то ли в честь Петра I, то ли в честь Тамариного отца, Петра Иваныча Булкина из города Мценска. И ещё он сообщил, что церемония бракосочетания, куда мы приглашались в качестве живых свидетелей их горячего чувства, состоится через месяц.
Ну что ж, облегчённо вздохнули мы, будьте и вы счастливы, новоиспечённое семейство!
(Продолжение следует.)
