С конца XI века Урал активно начали заселять славяне. Характеризуя этот процесс, знаменитый историк В. О. Ключевский образно говорил: «По условиям исторической жизни и географической обстановки оно (славянское население. — Л.Б.) распространялось по равнине не постепенно, путём нарождения, не расселяясь, а переселяясь, переносилось птичьими перелётами из края в край, покидая насиженные места и садясь на новые».
Корни старожильческого населения Северного и Среднего Урала находятся в краях, изобилующих птицами, — на берегах рек Северной Двины, Пинеги, Мезени, Ижмы, Печоры. Эту землю в России издавна называли Поморьем. Если отталкиваться от образного определения Ключевского, становится понятным, почему в народном обиходе (прежде всего у первопоселенцев) были распространены понятия «присаживаться» и «садиться». Их использовали не только по отношению к народам и поселениям, но и к семьям, и даже к отдельным людям, облюбовавшим для дальнейшей жизни участок суровой североуральской земли.
Оказавшийся на Северном и Среднем Урале русский человек как будто и не вышел за пределы привычной для него климатической зоны с длинной, суровой зимой. Однако совершенно новыми для первопоселенцев здесь стали обильные годовые осадки у подножия Каменного Пояса, огромным барьером вставшего на пути влажных северо-западных атлантических ветров. Вот по этим-то обстоятельствам поморский человек и вынужден был «садиться» на Урале по-особому, создавая местный, пермский, вариант своего обиталища.
Первые пермские крестьянские жилища можно назвать избами-птицами, прикрытыми широкими скатами крыш, словно птичьими крыльями. Такой тип жилища известен в здешних краях ещё со времён ломоватовской археологической культуры, существовавшей в Верхнекамье в середине первого тысячелетия нашей эры. Она оставила после себя высокое металлургическое искусство, предметы мелкой пластики из меди, так называемые обереги, изображавшие разнообразных животных, начиная от ископаемого ящера и кончая лосями и птицами. Обереги прикрепляли к одежде и дорожным вещам.
Одним из главных символов этой культуры была большая птица с распахнутыми крыльями и с человеческим ликом на груди, призванная защищать дом и очаг.
***
Ставили, или, как говорят, рубили, избы мастеровитые крестьяне-плотники, виртуозно владевшие главным своим инструментом — топором. Для одной простой избы нужно было около ста пятидесяти брёвен — в старину их называли «деревами». (И у слова «деревня» тот же корень. В древности деревни возводили группы людей, обживавшихся в лесной зоне.) И даже ещё не построенное жилище, а существующее лишь в замыслах словно бы приобретало некий живой образ. Строители же избы в народном понимании именовались не иначе, как «строители мира».
Строительство избы начинали с изготовления и установки «стульев» — больших чурбаков из ствола лиственницы; их ставили вертикально в землю по четырём углам избы. На стулья «садилась» её величество изба, точнее, её сруб, называвшийся по-старинному «стопой» или «клетью».
За многие века жизни на севере, в непосредственном соседстве с вечной мерзлотой, русские крестьяне научились строить не низкие или «поземные» избы, а рубить защищённые от холода жилища на достаточной высоте над землёй. Такому типу строительства способствовала и острая потребность северного человека жить на свету, не заслоняемом ни высоченными снежными сугробами, ни соседними избами, ни возвышениями рельефа.
Вот почему, начав рубить избу, плотники «садили» на стулья не жилое помещение, а «подызбицу», или «подклеть» (место, затем используемое для хранения разных припасов и инвентаря). И уже только потом, над «мостом» из половых кедровых плах почти метровой ширины, рубили собственно избу — «истопу». Наибольшее пространство в ней занимала огромная и универсальная по своим возможностям русская печь — её называли «хозяйкой жилища». (Она долго держала тепло, обогревая дом, в ней пекли хлеб, готовили пищу, которая до вечера оставалась горячей, на ней сушили одежду и валенки, а в зимние морозные ночи на печи спали.)
Венец за венцом плотники сплачивали стены избы, заботясь уже о том, как стены будут держать огромную тяжесть заваленной сырым снегом крыши, укрывающей дом и его обитателей от всевозможных напастей, в том числе и от разъедающей дерево сырости, принесённой обильными весенне-осенними дождями. И плотники постепенно начинали наращивать размеры бревенчатых венцов таким образом, чтобы крыша опиралась не только на вертикальные стены, а ещё и на продолжавшие их бревенчатые карнизы, которые назывались «повалами». Выпуски же брёвен по фронтонам именовали «помочами». И неслучайно. Стены как бы помогали тяжёлой крыше, нижние края которой, по замыслу её создателей, выступали за стены (то есть свешивались) на расстояние часто больше человеческого роста.
Над бревенчатым, со специальной засыпкой, потолком по верху стен возводили две большие треугольные опоры для крыши из «брёвен-самцов». В самцы врубали слеги, образующие продольный каркас крыши, а поперечный её каркас состоял из стволов молодых елей. Их заранее заготавливали, отбирая экземпляры с мощными односторонними корнями (нередко корневые концы обрабатывали в виде птичьих голов). Еловые стволы комлями вниз врубали в слеги. Получались «курицы» — держатели огромных брёвен-желобов, предназначенных для отвода с крыши талых и дождевых вод. Их называют также водотечниками или потоками.
На решётчатый каркас слег и «куриц» укладывали в один или два слоя тесины, нижний конец которых опирался на дно водотечника. Верхние обрубы тесин по всей длине крыши прижимались особым массивным бревном-охлупнем, коньком или шеломом. На тяжёлом лицевом конце этого бревна издавна вырубали голову птицы, коня или какого-нибудь покровительствующего дому чудища, на спине у которого восседал, тоже высеченный из дерева, человечек-всадник.
***
Пермская изба никогда не стояла сама по себе. Она обрастала необходимыми в быту хозяйственными постройками, часто весьма крупными. Суровые природные условия заставляли подводить двор и помещения для скотины под одну крышу с избой. Иногда, правда, двор создавали рядом с избой, под отдельной крышей, но ничуть не меньших размеров, чем крыша избы. В этих случаях говорили о «доме под двумя, тремя», а то и «четырьмя конями».
Ко дворам примыкали огородная земля, или «усад», «удворная земля», то есть пашня, выгоны для скота, сенокосные, лесные, водные угодья. Основными сферами деятельности крестьян Северного и Среднего Урала были земледелие и скотоводство, лесные, рыбные и другие промыслы, а также множество ремёсел.
Очень интересно, что зарождавшаяся по соседству горнозаводская «цивилизация» вобрала в себя уральское народное жилище и обычай жизни в нём именно в их традиционной форме. Попросту говоря, пермские крестьянские избы вместе со своим установившимся бытом благополучно переехали в новые прикамские города и образовали первые городские улицы, обусловили усадебный характер застройки не только крупных поселений при соляных промыслах, но и городов-заводов.
***
У русских старожилов земли Прикамской, как и у коренного населения, всё традиционное и символическое вокруг дома и внутри него пребывало в особом почёте. Почти все основные предметы домашнего обихода и бесхитростные украшения — деревянные, матерчатые, глиняные, железные, медные, костяные, кожаные — выдолблены, вырезаны, отлиты, откованы, разрисованы, расшиты изображениями птиц и зверей, деревьев и трав. Народный быт издавна хранил богатство символов, связанных с птицей. С наибольшей выразительностью они представлены в резьбе по дереву, в керамике и в медной пластике так называемого пермского звериного стиля, который родился на пространстве уже упоминавшейся ломоватовской археологической культуры.
Поэтому и сам дом, до краёв наполненный разнообразным отображением жизни, казался живым. У него неповторимое, непременно обращённое к восходящему или полуденному солнцу лицо, или, как говорили, свой лик, своё чело.
У древней пермской избы на фасаде было обычно два окна, как два глаза — взгляд изнутри дома наружу. Через окна, по народному поверью, «душа дома» созерцала красоту мира, ею жила, ею лечилась, ею наслаждалась. Окна в старину назывались «окончинами», а делали их часто особые мастера — оконишники. Оттого что у дома всегда был свой лик, появились и такие названия деталей избы: наличники, очелье, причелины, подзоры, шелом и многие другие.
Талант крестьянского мастера во все времена признавали лишь тогда, когда его дом со всех сторон смотрелся пропорционально сложенным бревенчатым монолитом. Каждый плотник с топором в руках стремился вырубить из бревенчатой массы привлекательный силуэт, способный украсить деревню — особенно в пасмурную погоду. При солнечном освещении игра света и тени на больших бревенчатых и тесовых плоскостях, причудливые световые и теневые пятна на выступающих частях, свесах, водотечниках и коньке могут вдруг остановить прохожего — полюбоваться красотой ручной древодельной работы. Ритмы венцов, ритмы изб и хозяйственных построек в поселении не только веселили глаз, но и радовали душу видом обихоженного человеческого жилья.
И ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО ЗАБЫТЫХ ПОНЯТИЙ И НАЗВАНИЙ
Матица, матница, матка. Так назывался толстый поперечный брус или бревно, врубленное поперёк здания в верхние венцы сруба внутри дома и поддерживавшее накат из брёвен или их половинок (плах). Матица врубалась таким образом, что торцы бревна с улицы не были видны. Направление матицы всегда параллельно входной двери. При необходимости в середине, а то и в двух местах матицу подпирали стойками. Иногда к стенам и матице пришивали гвоздями тёс, образующий чистый потолок.
Матица издавна считалась символическим объектом. Установка её сопровождалась обрядами. Под концы матицы (как и между двумя нижними венцами переднего угла) стремились положить серебряные монеты. Установив матицы, хозяин обязательно угощал плотников, чаще всего это происходило в свежевозведённом срубе.
Поскольку матица разделяла жилище на две части, то осознавалась как граница двух миров — внутреннего (переднего) с божницей и обеденным столом и внешнего (заднего). Для отпугивания болезней между матицей и потолком закладывали можжевельник или чертополох.
Воронец. Горизонтальный брус, врубаемый в избе в столб, поддерживающий матицу. Использовался в качестве балки, на которую опирали полати. Воронец был всегда перпендикулярен матице. При наличии в избе «стряпущей» (кухни по-современному) доски, которыми отгораживали её от основного помещения избы, также прибивали к воронцу. В домах побогаче для украшения помещения на воронец иногда ставили блестящую медную посуду, то есть использовали его как полку.
Воронцом называли и полку, идущую вдоль стен. В курных избах дым, расстилаясь по потолку, всегда опускался до определённого постоянного уровня. Воронцы проходили как раз по этому уровню, отделяя светлую, нижнюю, часть избы от её чёрного верха. С этим фактом как раз и связано происхождение названия полки: закопчённая часть была цвета воронова крыла.
Курица, кокора, куричина. Деталь крыши дома, предназначенная для поддержания дождевого жёлоба, именовавшегося в народе потоком, водотечником, водомётом или застрехой. Но иногда так называли и пни, которые использовались в виде опоры венца дома (см. рисунок избы).
Все фотографии крестьянских усадеб ХVII—ХIХ веков сделаны в старинном уральском селе Нижняя Синячиха, которое ведёт своё летосчисление с 1680 года. И именно здесь благодаря подвижничеству главного землеустроителя Алапаевского района Свердловской области Ивана Даниловича Самойлова возник уникальный для тех мест музей-заповедник деревянного зодчества и народного искусства. Создавая его, Иван Данилович спас множество памятников отечественной деревянной архитектуры, находившихся в аварийном состоянии. Сегодня музей — под патронатом ЮНЕСКО. (О создании этого музея журнал «Наука и жизнь» рассказывал в № 9 за 1996 год.)
