В апреле 2004 года — это был год германской культуры в России — редакция командировала меня в Петербург. В Эрмитаже проходила выставка «Аржан. Источник в Долине царей». Посвящена она была археологическим открытиям, о которых журнал «Наука и жизнь» рассказал ещё в № 1, 2002 года. «Прошлый полевой сезон российско-германских археологических раскопок в Туве ознаменовался редчайшей находкой, уже получившей название “Тувинское золото”», — говорилось во вступлении к заметке. Речь шла об обнаружении «царской» могилы, содержавшей множество изделий из золота, выполненных в традициях скифско-сибирского звериного стиля. Это был первый большой успех совместного российско-германского научного проекта. Со стороны России в нём участвовала Центрально-Азиатская экспедиция Государственного Эрмитажа. Зарубежный партнёр — Евразийский отдел Германского археологического института. Руководили раскопками начальник Центрально-Азиатской экспедиции Константин Владимирович Чугунов, профессор Герман Парцингер и доктор Анатолий Наглер. «Клад» найден в кургане Аржан-2, расположенном в Турано-Уюкской котловине отрогов Западных Саян, при исследовании непотревоженного захоронения.
И вот я в Эрмитаже…
Сейчас, по прошествии шести лет, я не возьмусь в деталях описывать ту экспозицию — она мне показалась великолепной, но словно стоп-кадр в памяти отпечатался уголок одного из залов, стеклянная витрина с достаточно скромными экспонатами и человек, в течение долгого времени не отходивший от неё, хотя вокруг сверкали бесчисленные золотые реликвии. Не знаю почему, но я, в конце концов, к нему подошла. Он с удовольствием вступил в разговор. Я предложила его продолжить и даже, может быть, записать. Как ни странно, он согласился, и мы отправились к нему домой на Васильевский остров.
Мой неожиданный собеседник — Юрий Борисович Предтеченский — оказался по профессии физиком-ядерщиком. Больше 40 лет он проработал в Институте прикладной химии, а в свободное время ездил в археологические экспедиции. Увлёкся ими ещё в юности и пронёс своё увлечение через всю жизнь. В 1973 году он поехал в Туву и участвовал в раскопках раннескифского кургана Аржан-1.
Мы проговорили больше двух часов. Юрий Борисович рассказывал о скифах, о том, что он о них знает и что хотел бы узнать. Был откровенен, признаваясь, что не хватает у него времени и упорства глубже погрузиться в этот мир. И огорчался, что в России недостаёт денег, чтобы научные исследования в разных областях — будь то физика, химия или археология — могли вестись системно и свободно, без постоянной оглядки на ограниченный бюджет. А когда мы прощались, сказал: «Будет ваше сообщение или нет, неважно, мне бы только хотелось, чтобы прозвучала роль Михаила Петровича Грязнова. Вы знаете, что у него очень непросто сложилась жизнь, достаточно упомянуть, что он был репрессирован. Но какая уникальная судьба учёного!»
Я пообещала, понимая, что прикоснулась к замечательной теме, но по возвращении домой время как-то очень быстро побежало «в другом направлении», и заняться ею тогда не удалось…
В 2007—2008 годах в трёх крупнейших немецких городах, Берлине, Мюнхене и Гамбурге, под патронатом президентов нескольких стран прошла следующая выставка — грандиозная, она называлась «Под знаком золотого грифона. Царские могилы скифов» и создавалась при участии свыше двух десятков музеев и археологических академических институтов из России, Казахстана, Украины, Румынии, Венгрии, Ирана и Германии. Научным руководителем проекта был президент Германского археологического института, профессор Герман Парцингер (тот самый немецкий археолог, который вместе с российскими коллегами раскапывал в Туве курган Аржан-2).
Мне довелось побывать на этой выставке в Берлине. Впечатление было такое, что ты погружаешься в мир невероятной цивилизации, о которой раньше лишь что-то слышал — не более того, а тут она, могучая и безмолвная, во всей своей непостижимости представала перед тобой. Древние кочевые народы степей Евразии. Скифы!
И снова для меня зазвучала тема Тувы и её «источников» — курганов Аржан-1 и Аржан-2. Я шла по залам берлинской выставки, и в памяти всплывал записанный три года назад в Петербурге рассказ археолога-любителя:
«…В первозданном виде я Аржан не застал. Я попал туда, когда открыли что-то около половины кургана. Это было чуть-чуть возвышающееся место, ровное, с крошевом щебня. Только опытный глаз профессионала мог за всем этим обнаружить интересный объект. Пикантность была в том, что курган имел вид блюдца, то есть середина была продавлена, и там бил источник. Почему и курган, и посёлок называются Аржан (аржан по-местному — источник). Источник этот, судя по всему, был слабым, но необыкновенно чистым…»
Я шла по залам Мартин-Гропиус-Бау и думала, как подступиться к теме, как связать плывущий в руки и ускользающий материал. «…Здесь, в Туве, на юге Сибири, начинается эта выставка. Она увлечёт посетителя в путешествие в захватывающий мир кочевников Евразии раннескифского времени. Выставка берёт начало у источников на Енисее, в сердце Азии и заканчивается на Одере и среднем Дунае, в Центральной Европе…» (Строчки из каталога.)
Да, так этот мир увлёк когда-то ленинградского физика. Увлёк уже и меня… Но теперь всё слишком глобально: география, исторические пласты, политика, международное сотрудничество, длинный список авторитетнейших имён археологов многих стран, составившийся за трёхсотлетнюю историю изучения скифского времени…
Прошло ещё два года.
И вот 4 ноября 2009-го известие: за большой вклад в развитие научных и культурных связей с Россией орденом Дружбы награждён президент фонда «Прусское культурное наследие» Герман Парцингер.
Мы договариваемся об интервью — и я лечу в Берлин. Вилла фон дер Хайдт, рабочий кабинет президента, в моём распоряжении один час. Но я попытаюсь связать почти несвязуемое — в заочном диалоге двух увлечённых людей…
Интервью
Часть I.
РАСКОПКИ
— Господин Парцингер, что значит для вас награда — российский орден Дружбы? Каковы ваши чувства?
— Безусловно, это событие. Не часто в жизни выпадает получить орден лично из рук президента такой страны. Уже одно то, что орден не был передан через посла здесь, в Германии, а приглашают в Кремль и там вручают — особый знак. Огромная честь и большая радость! Конечно, награда эта связана с моим долговременным, более чем пятнадцатилетним сотрудничеством с научными учреждениями в Санкт-Петербурге, Москве, Новосибирске, в провинции. Но это и стимул к продолжению работы, к развитию контактов в научной сфере, особенно по линии фонда «Прусское культурное наследие». Между Германией и Россией существуют естественные связи. В новейшей истории они известным образом были прерваны, но за последние двадцать лет так много всего произошло. Люди уже не столь разделены. Они стремятся лучше узнать друг друга. И я считаю, что мой долг — помогать формированию этих связей, по возможности более тесных и добрых.
— В беседе с корреспондентом одного из российских телеканалов после вручения вам ордена вы упомянули будущий проект: «Немцы и русские — 1000 лет вместе».
— Речь идёт об идее, которая родилась приблизительно год назад в разговоре с Михаилом Швыдким, специальным представителем президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству. Мы говорили о том, что между российскими и немецкими музеями возникает всё больше контактов не в последнюю очередь благодаря так называемому трофейному искусству. Мы очень хорошо сотрудничаем на уровне специалистов. А почему бы не выйти за пределы этого круга и не сделать темой, скажем, отдельной выставки те отношения, которые исторически сложились между Германией и Россией?
«…1000 лет вместе» — рабочее название, хотя тысячелетие — это, в целом, верно. Отправным пунктом будет то время, когда начали складываться европейские государства, а завершающим — сегодняшний день. Но в центре внимания не должны быть мировые войны, связи Романовых и Гогенцоллернов — эти темы уже достаточно проработаны. Хотелось бы представить всё многообразие связей: культурных, экономических, политических, научных — охватить все стороны жизни людей. Показать, что история обеих стран, обоих наших народов имеет много точек соприкосновения. И ещё раз разъяснить и в Германии, и в России, что сложный XX век ни в коей мере не показателен для германо-российских отношений. В культурных взаимоотношениях народов, как и в отношениях людей, неизбывны провалы, но другого — намного больше!
— Выставочное дело существует спокон веков, но очевидно, что последнее слово в музеологии ещё не сказано. Пример тому — вновь открытый в 2009 году в Берлине после реконструкции Новый музей с его знаменитыми египетскими коллекциями, который со времён войны оставался руиной в центре города, на Музейном острове. Теперь в нём удивительно органично соединились старая и новая архитектура. Но я обратила внимание на то, как выстраиваются отношения музея с публикой, точнее, музейных экспонатов с посетителем: человека насыщают знаниями и впечатлениями, отнюдь не давая устать. Мне показалось, что речь идёт не просто о блестящем дизайнерском решении, а о новом образе мышления творцов музейного пространства. И если это так, то как тогда могла бы выглядеть задуманная российско-германская выставка? И что вы будете показывать, ведь это необъятное поле — отношения народов и людей?
— Вот именно! Но говорить о конкретном оформлении выставки, которая запланирована, самое раннее, на 2013 год, прежде-временно.
Мы считаем, что публике нужно рассказывать истории. И это как раз то, что буквально зачаровывает посетителей Нового музея. Они не только осматривают удобно расположенные и хорошо освещённые экспонаты в интерьерах, оформленных с необыкновенным вкусом, не только усваивают подаваемую им в доступной форме научную информацию, но и узнают вдруг что-то такое, что будоражит их любопытство, и это «что-то» ведёт их из зала в зал. Но если экспозицию перегрузить текстами или перенасытить другим каким-то средством информации, внимание гостя рано или поздно ослабеет.
Особенно это будет касаться нашего «1000-летнего» проекта. Мы не достигнем цели, если станем лишь «угощать» посетителей отдельными выставочными экспонатами, какими бы прекрасными они ни были. В отличие, скажем, от археологической выставки, где внимание зрителя можно направить на интересные находки и с их помощью рассказать какую-то историю, здесь речь изначально пойдёт об историях. Поэтому экспонаты как таковые не должны выходить на первый план. Но мы ведь и не хотим делать чисто историческую выставку. Понятно, что совершенно уйти от работы с выставочными объектами не удастся. Здесь важно и не пытаться с самого начала полностью раскрыть столь громадную тему, а шаг за шагом приводить волнующие, затрагивающие за живое истории из германо-российских отношений, локализуя их до поры до времени в соответствующих сферах, и таким образом выстраивать экспозицию…
Из рассказа Юрия Предтеченского
…Это было в 1929 году на Алтае. Он раскопал Пазырыкский курган. Научный мир просто ошалел. Потому что это было «царское» захоронение, очень богатое, необыкновенно хорошо сохранившееся за счёт того, что оно находилось в вечной мерзлоте. Грязнову было 27 лет…
…Два года назад на выставке «Под знаком золотого грифона. Царские могилы скифов» в Мартин-Гропиус-Бау в Берлине мы тоже не просто выложили в витрины золото, что уже само по себе было бы сногсшибательно, или выставили привезённую из Новосибирска ледяную мумию (фантастический экспонат!). Мы попытались создать своего рода инсценировку, увлекательный рассказ.
— В том, что скифы и в особенности, конечно, скифское золото вызывают интерес публики, я убедилась воочию — и в Петербурге, и в Берлине у ворот музеев стояли очереди желавших увидеть находки из «царских» скифских гробниц. Но на одной из этих выставок я услышала мнение, что для археолога обнаружить остатки ткани, изделия из бронзы или орудия труда ценнее, чем найти золото. Правы ли те, кто так думает?
— И да и нет. О предметах повседневной жизни из раннескифского времени в Южной Сибири накоплено уже много информации. Мы знали, что там есть такие же большие курганы, как и намного западнее. Некоторые раскопаны — их раскапывают в Южной Сибири уже более трёхсот лет, начали во времена Петра Великого. Но в отличие от скифского центра, находящегося в сегодняшней Украине и Южной России, где в XIX и XX веках были открыты богатые, полные золота могильники, в Южной Сибири такой могильник — Аржан-2 — обнаружен впервые практически неповреждённым. Предметы прикладного искусства, выполненные из золота в технике звериного стиля (их тысячи!), найденные нами в этой могиле, не просто высочайшего качества, но на таком уровне ювелирного искусства, который в VII веке до н.э. невозможно было себе и представить. А это многое говорит о культурном развитии на всём евразийском пространстве.
Кстати, мы и не думали найти там золото, тем более что в целом курган имел-таки следы разграбления. Мы раскапывали его потому, что видели в нём ритуал, воплощённый в архитектуре. Ведь такого рода каменные курганы представляют собой, по сути, деревянные архитектурные строения, которые создавались по определённому плану, чрезвычайно тщательно. Нам хотелось это подробнее изучить, увидеть в точности, как всё возводилось. И, раскапывая неповреждённую часть кургана, мы случайно обнаружили нетронутую «царскую» могилу. Оказалось, что основное захоронение в Аржане-2 располагалось не в середине кургана, как это обычно бывает, а на его периферии. Но главное, мы ещё раз убедились, сколь последовательны были древние кочевники, строя курган.
Так что данное сооружение дало исследователям богатейшую информацию. В том числе о причине смерти «царя»: были проведены палеопатологические исследования костей, и мы получили старейшую справку о раке предстательной железы. В сопутствующих захоронениях обнаружены кости людей со следами залеченных переломов. То есть человеку, упавшему с лошади или сломавшему конечность каким-то другим образом, накладывали шину — налицо доказательства древнего медицинского обслуживания. На основе сопутствующих захоронений мы получили подтверждение и описанному Геродотом феномену следования за умершим. Геродот, как известно, пишет о том, что, когда «вождь» умирал, убивали людей его ближнего круга: жену, телохронителей, советников, слуг. Будучи собственностью «вождя», они должны были следовать за ним в могилу. И мы установили совершенно определённые следы их умерщвления.
Итак, золото, с одной стороны, а с другой — все остальные аспекты в совокупности создают общую картину. Всегда важно по возможности полно исследовать нетронутую находку. И как раз этот курган, поскольку он оказался в значительной степени нетронутым, можно было тщательно исследовать с помощью новейших научных методов. Рядом с «царской» могилой, в одном из сопутствующих захоронений найдены остатки тканей, по ним можно установить дальние связи в области техники, которые ведут в южные районы Центральной Азии вплоть до Северной Индии.
Вопросов, стоящих перед археологами, и вопросов, которые ставят сами археологи, очень много. Недавно мы начали с российскими коллегами проект, который посвящён вопросу, сколь велика была в те далёкие времена мобильность людей, насколько интенсивно шёл обмен между народами, насколько однородными были отдельные племена? Понятно, что миграция существовала. Но какой она была в действительности, только на основе археологических объектов выявить сложно. Но если провести исследования скелетов из различных регионов — а у нас их четыре: Тува, Алтай, Минусинская котловина и Семиречье — и сравнить результаты… Конечно, мы не можем генетически проанализировать сотни скелетов, только отдельные образцы, один-два десятка из каждого региона. Сравнивая их, можно увидеть, были ли эти группы полностью однородны или абсолютно различны, или же есть указания на обмен.
— Скажите, как вы относитесь к высказыванию: археология — наука всех наук?
— Звучит несколько нескромно, но в принципе это так. Я бы сказал, археология — душа науки. В любом случае археология сейчас наиболее междисциплинарно ориентирована. Сегодня археолог не может заниматься научной работой, не взаимодействуя теснейшим образом со многими естественными науками. Притом что биология, а также география, геология, геофизика не только оказывают нам услуги — это было бы слишком мало, — мы совместно работаем над постановкой вопросов. Таким образом, археология уже превращается из междисциплинарной области в трансдисциплинарную. И мне кажется, это то, чего нет ни в одной другой гуманитарной науке.
— А как вам работалось в России? Каковы ваши главные впечатления? Вы ведь знаете многих из российских учёных и сами в России хорошо известны, достаточно сказать, что вы — почётный доктор Сибирского отделения Российской академии наук.
— Я впервые приехал в Россию в 1994 году, работал на раскопках. Конечно, было много и других научных контактов: работа над совместными докладами, организация конференций. Я, в сущности, хорошо представляю себе российскую археологическую сцену. Многих коллег из России мы приглашали в Германию, в том числе на стажировку. И я могу сказать обо всех только хорошее.
Уже тогда, в 1994-м, меня приняли, что называется, с распростёртыми объятиями. Но главное, российские коллеги в целом проявляли большой интерес к сотрудничеству с нами, присматривались, старались понять, как немцы, собственно, думают. Так же интересно было и нам. Я вижу, сколько моих студентов работают над русской тематикой, обрели друзей в России, говорят на русском языке, а многие молодые российские коллеги как минимум учат немецкий язык, и я рад этому. Возникло хорошее, доверительное основание для совместной работы. Мне кажется, не много наук, где кооперация бы так хорошо функционировала, как в области археологии.
— А вы были знакомы с Михаилом Петровичем Грязновым?
— Нет, к сожалению.
— Но вы, безусловно, знаете этого учёного…
— Конечно!
— …он ведь открыл предшественника «вашего» кургана — раскопал Аржан-1.
— И Пазырык он раскапывал! На Алтае. Это один из самых выдающихся российских археологов. К сожалению, когда я приехал в Россию, его уже не было в живых.
Из рассказа Юрия Предтеченского
…Я познакомился с Грязновым в 1959 году, это была экспедиция на Байкал. Существовало правило — оно действует и сейчас: затопление при строительстве ГЭС должно происходить после того, как место затопления осмотрят археологи. Но Иркутскую ГЭС почти построили и только потом вспомнили про это правило, и тогда за один год потратили те деньги, которые предполагалось использовать в течение нескольких лет. Организовали мощную экспедицию, она работала в нескольких точках, начиная от Листвянки и кончая серединой Байкала, островом Ольхон… В то время мы и познакомились, и потом встречались не один раз. Но я хочу сказать о другом — о судьбе учёного.
Представьте себе: 1929 год, совсем молодой человек раскопал этот самый Пазырык, который до сих пор для людей, занимающихся археологией скифских курганов, является объектом номер один… И вот, когда он был уже пожилым человеком (по-моему, в 1971 году начали копать официально, а в 1970-м, может быть, была разведка), обследовав Долину царей, он пометил — сейчас я вам покажу рисунок — несколько курганов: «Совершенно особое место занимают три одиночных кургана (1,2,8)». Смотрим: 1 — это тот, что откопали сейчас, — Аржан-2. Понимаете? И далее у Грязнова: «Они отличаются от всех остальных по форме и по положению на местности. Это очень большие по площади, но невысокие курганы, имеющие вид круглой просторной платформы, сложенной из чистого камня или из камня с землёй. Все три разбираются строителями на камень. У всех трёх под камнем обнаружены верхние части деревянных срубов».
Грязнов понимает ограниченность возможностей. Он должен выбрать объект для раскопок, и он знает, что это будет длиться не один год… В самом угрожающем положении находится курган, который расположен совсем рядом с посёлком… К тому же курган грабленый — это видно сразу, то есть того, что для обычных людей самое интересное — золото и т.д., — там нет. Но он знает, что должен его раскопать, потому что это единственный шанс, иначе потом от кургана вообще ничего не останется.
А тот, другой, курган он берёт на заметку: «1. На левом берегу реки Уюк, в 9 километрах к востоку от посёлка Аржан, слева от дороги на Туран… Диаметр 80 метров, высота 1,5 метра. Совершенно плоский, поверхность задернована. По периферии во многих местах обезображен выемками, образовавшимися в результате добычи здесь камня строителями. Бульдозеристы говорят, что они в ряде мест задевали ножом брёвна». И заключение: «Это совершенно своеобразные курганы. Аналогии им по форме и строению в Туве неизвестны».
Грязнов прекрасно понимал — а в 1973, когда я там оказался, раскрыли уже довольно большую часть археологического памятника, — на что он наткнулся. Под занавес карьеры ему ещё раз повезло, а это расстояние в десятки лет…
— В начале 1970-х годов, исследовав несколько раннескифских курганов в долине реки Уюк, в Туве, в горах Алтая, Михаил Петрович Грязнов останавливается на трёх из них, а затем выбирает для раскопок наиболее повреждённый памятник, который в научном смысле надо было спасать. И там были сделаны замечательные открытия. Но не такие блестящие — в прямом и переносном смысле слова, — какие удалось сделать вашей экспедиции в другом, соседнем, кургане — Аржан-2…
— Долина в районе посёлка Аржан — местные жители назвали её Долиной царей — полна больших курганов. Это громадный, гигантский некрополь! Курганы практически все разграблены или несут следы ограбления, и тем не менее там конечно же ещё многое можно найти. Но где?! Нет таких геофизических, естественнонаучных методов, с помощью которых можно было бы ещё до начала раскопок установить, что в каком кургане и в каком месте находится. Это дело случая.
И для нас с господином Чугуновым это была чистая случайность, поскольку мы искали совсем другое. Мы выбрали курган, который назвали Аржан-2, как раз потому, что он, вообще-то говоря, был тоже уже довольно сильно повреждён: на одной его половине сваливали строительный мусор, но другая половина оставалась ещё целой. И мы сказали: что ж, курган частично испорчен, однако часть его в полном порядке, и тут можно будет точно документировать метод строительства подобных курганов, давайте копать здесь — так мы рассуждали.
Открытие Грязнова чрезвычайно важно для археологии, даже с учётом того, что центральная могила раскопанного им кургана была разграблена, и там оказалось не так много находок. До сегодняшнего дня это самый древний курган скифского времени! Он датируется рубежом IX—VIII века до н.э. И находки — те относительно немногие, которые там ещё содержались, — в высшей степени интересны, они, в частности, указывают на связи с Северным Китаем. А обнаружение колесообразной деревянной конструкции, которая находилась под каменной платформой (в нашем случае такого не было), оказалось поворотным пунктом и в определённом смысле революционизировало всю скифскую археологию. Теперь можно было сделать вывод: эта культура — не скифы как сообщество народов, а их культура — происходит действительно из Южной Сибири.
— К сожалению, нередко приходится слышать, что российские археологи не очень хорошо оснащены современными методами исследований в силу определённых причин, а попросту говоря, из-за нехватки денег. И немецкая сторона оказывает значительную помощь, имея в своём распоряжении эти методы и соответствующие приборы. Это так или нет?
— Так, вероятно, могло быть в начале 1990-х годов, когда Россия и её научные учреждения оказались в сложной ситуации. Сейчас российская археология находится на современном уровне и на равных участвует в международных проектах.
Для учёных неважно, кто из какой страны, важно быть включённым в международную исследовательскую сеть. Везде есть умные люди. У них различные научные традиции и разное мышление, отличающееся от твоего собственного, но ты его воспринимаешь и говоришь: «Слушайте, прекрасная идея!» Мы, конечно, тоже многому научились у российских коллег, ведь у них колоссальный опыт исследований, особенно на таком специфическом культурном пространстве, как кочевничество. У нас такого нет, мы знакомились с ним лишь по книгам. И поначалу нам было непросто интерпретировать археологическое наследие кочевников древнейших периодов, понять, что же именно передаётся из поколения в поколение. И тогда российские коллеги сказали: а вы посмотрите, как сейчас живут кочевники. Нам помогли вникнуть в совершенно другой исторический фон. Обмен такого рода опытом тоже относится к научной кооперации.
В 1995, 1996 и 1997 годах у нас были совместные проекты, которые финансировал Германский археологический институт. Мне, тогда директору Евразийского отделения института, было абсолютно ясно: Россия переживает сложную фазу, но она из неё вый-
дет. Мы не хотели быть лишь теми, кто даёт деньги. И хотя мы их выделили, все решения принимались совместно, поскольку важно выстроить действительно партнёрские отношения.
А начиная с сезона 1999—2000 годов, по крайней мере в тех проектах, которые я организовал и возглавлял, российская сторона участвовала и в финансировании. Мне с самого начала хотелось возвести именно научный, партнёрский фундамент, чтобы главным было желание работать совместно, а вопрос, кто что финансирует, не играл никакой роли. Мы все поняли, что из такого вида кооперации можно извлечь много пользы в идейном смысле, раздвинуть горизонты. Я подчёркиваю: работать совместно это и для нас было расширение горизонта. Безусловно!
— Господин Парцингер, у меня в руках одна из ваших книг — «Скифы». Вы подробно изучили народы, которые принято объединять под этим названием. Скифы уже «рассказали» о себе столь много посредством материальной культуры, но не передали нам ни одного слова письменно — нет никаких оригинальных письменных свидетельств, в том особенность этого народа. Составили ли вы себе как учёный и образно мыслящий человек некий портрет типичного скифа? И просматривается ли, на ваш взгляд, у древнего человека хоть что-то общее с нами, теми, кто ушёл далеко вперёд, просто благодаря времени и «атрибутам» технического прогресса?
— Знаете, Геродот и другие древние историки, кто писал о скифах, страшно преувеличивают, говоря, что те были такими дикими, жестокими… Многого Геродот сам не видел, ему рассказывали люди. Из-за того, что его повествования звучат столь авантюрно, историческая наука через какое-то время их полностью отвергла. Однако благодаря успехам археологии учёные убедились, что, несмотря на все преувеличения, Геродот удивительно точно описывал многие вещи, хотя в отношении людей у него всё утрировано. В голове его изначально сложился некий образ, которому он следовал. Но исторические описания всегда немножко идеологически окрашены.
Чтобы понять, какими были те древние люди, как они жили, для меня, например, в высшей степени было интересно увидеть, как живут сегодняшние кочевники. Когда мы работали на Алтае в 2006 году в российско-германо-монгольской группе — именно тогда мы нашли ледяную мумию, — на летних пастбищах мы познакомились с казахами-скотоводами. Мы заходили к ним в юрты. Когда видишь внутреннее убранство этих юрт, вглядываешься в орнаменты, понимаешь, что это те же самые орнаменты, что и на коврах в Пазырыке! Или правила поведения за столом (а они распространяются до Северного Кавказа), этот неуклонный порядок, кто где сидит, кто что ест — всё чётко определено! И вообще, у кочевников жизнь подчинена твёрдому регламенту.
Жизни скифов мы не знаем, мы открываем только места их захоронений. Но если вести раскопки скрупулёзно, как в Аржане, и с помощью новейших методов создавать реконструкцию всего погребального обряда, в котором как раз всё до малейших деталей было регламентировано, то и жизнь людей в первом тысячелетии до рождества Христова предстаёт перед вашими глазами…
Из рассказа Юрия Предтеченского
…Чтобы вскрыть объект исследования, нужно сначала снять верхний слой — дойти до культурного слоя, как говорят профессионалы. В том и состоит наша задача, мы, археологи-любители, — самая грубая сила. Дальше начинается постепенное снятие, прямо по сантиметрам, культурного слоя, с поэтапной фиксацией — это делают художники. Человеческий глаз отсеивает то, что не нужно. Конечно, всё фотографируется и датируется, ведутся подробные дневники. А когда начинают вскрывать, предположим, скелет, любая деталь, даже самая мелкая, не должна быть сдвинута с места. Объект нужно обнажить как можно нежнее. Поэтому когда доходят до культурного слоя, дальше — только ножичком и кисточкой…
Часть II.
ДВОРЕЦ
— С высоты вашего поста, господин Парцингер, — а вас избрали президентом фонда «Прусское культурное наследие», под крышей которого находятся 16 крупнейших государственных музеев, Государственная публичная библиотека, Государственный архив и многие другие учреждения науки и культуры… И вы остаётесь президентом Германского археологического института?
— Нет, я должен был оставить этот пост, но я остаюсь археологом и работаю археологом.
— …с той высоты, на которую вы взошли, взору должны открываться новые дали, особые перспективы, и проект «Гумбольдт-форум» в Берлинском дворце, по всей вероятности, одна из таких перспектив?
— В Германии на протяжении без малого двух десятилетий шла дискуссия, нужно ли восстанавливать в Берлине Городской дворец, грандиозный образец протестантского барокко, построенный Андреасом Шлютером на рубеже XVII—XVIII веков, резиденцию Гогенцоллернов? Дворец пострадал от бомбардировок и пожара в феврале 1945 года, но не был разрушен настолько, чтобы его нельзя было со временем отреставрировать. Более того, его сохранившиеся помещения даже использовали для проведения выставок. И всё же в июле 1950 года Совет министров ГДР постановил снести Берлинский дворец. Это вызвало волну протестов, но осенью того же года он был уничтожен как символ прусского абсолютизма и милитаризма. В 1970-х годах на этом месте возвели не менее грандиозный в своём роде Дворец Республики. Там заседала Народная палата ГДР, проходили официальные мероприятия, фестивали, концерты. После воссоединения Германии Дворец Республики демонтировали. Его основу составляли стальные конструкции, а для утепления стен в недопустимо большом количестве использовали асбест. Здание разбирали осторожно и долго. Весной 2009 года на его месте разбили газон.
Так какой же из дворцов восстанавливать? И надо ли? Может быть, уйдя от выбора, строить что-то третье, новое? Об этом и шла дискуссия.
В ноябре 2008 года федеральное правительство приняло решение: восстановить берлинский Городской дворец, но не полностью — вновь возведены будут только фасады Шлютера. Внутри же будет современная архитектура, приспособленная под нужды проекта «Гумбольдт-форум». Суть его в следующем.
Пять музеев, расположенные в самом центре Берлина на северной оконечности острова Шпрееинзель, на так называемом Музейном острове, против Дворцовой площади, в своей совокупности воплощают провидческую идею XIX столетия о единстве искусства, культуры, образования и науки. Они раскрывают её на материале культуры и истории Европы и Ближнего Востока. Сегодня, в XXI веке у нас есть реальный шанс развить эту идею — пойти дальше. Мы говорим: Европа и Ближний Восток — лишь часть мира, «Гумбольдт-форум» представит искусство и культуру Азии, Африки, Америки, Австралии и Океании. Его основу составят собрания, находящиеся пока в берлинском районе Далем, — а это пять музеев, среди которых Этнологический музей (Музей народов мира) — один из крупнейших в своём роде в мире — и Музей азиатского искусства.
Назвав форум именем братьев Гумбольдтов, авторам проекта хотелось подчеркнуть созвучие положенной в его основу идеи с делом жизни великих учёных: Александра Гумбольдта, неутомимого путешественника-исследователя, побывавшего и в Южной Америке, и на Алтае; и Вильгельма Гумбольдта, организатора науки, который способствовал рождению Музейного острова и Берлинского университета и, будучи исследователем языков, занимался ими в мировом масштабе. У них обоих был этот дальний взгляд, охватывающий весь мир. Они конечно же не были единственными выдающимися исследователями, но именно их фамилия даёт почувствовать и проявить открытость миру, подчёркивает связь проекта с историей прусско-германских гуманитарных наук XIX века.
«Гумбольдт-форум» станет не только музеем, но и научным центром. В него войдут большая библиотека, отделения Берлинского университета имени Гумбольдта, где можно будет вести исследования во многих областях. А на первом этаже разместится так называемая Агора — площадка или, лучше сказать, пространство для проведения научных конгрессов, публичных дискуссий, демонстрации кинофильмов, показа театральных и музыкальных постановок. На самом деле идея своими корнями уходит ещё глубже — в XVII век, к великому учёному и просветителю Готфриду Вильгельму Лейбницу с его философией театра природы и культуры. Сформулировали же и фактически превратили идею «Гумбольдт-форума» в проект Клаус-Дитер Леман, мой предшественник на посту президента фонда «Прусское культурное наследие», и Петер Клаус Шустер, генеральный директор Музеев Берлина, вместе с группой коллег.
— Идея «Гумбольдт-форума» вдохновила широкие круги общественности в Германии, но зачем всё-таки для её воплощения воссоздавать, хотя бы и частично, старую архитектуру? Почему не возвести нечто ультрасовременное?
— На это нужно сказать следующее: с одной стороны, существует, думаю, не только в Германии, определённое недоверие к современной архитектуре, с другой — и в этом немцы отдают себе отчёт, они потеряли много исторического наследия из-за войны, в которой повинны сами. Но постепенно немецкие города меняют свой облик. Некоторое время назад я побывал в Брауншвейге, в Нижней Саксонии, там тоже восстановили дворец. Бургомистр, сопровождавший меня в поездке, рассказал: город был сровнен с землёй! Не осталось ничего! В 1950—1960 годах быстро и много строили, но выглядело всё ужасно. В России, в западных областях, которые накрыла война, была аналогичная ситуация.
Итак, в Германии стали осознавать: утрачено много исторических построек, которые важны для людей, важны для сохранения своего «я», поэтому задумались о реконструкции хотя бы в исторических центрах сколько-нибудь наполненных символикой мест. Реконструировать всё подряд, конечно, не надо. Историю не повернёшь вспять.
— Но почему не оставить всё как есть? Я, например, слышала, от некоторых берлинцев: как хорошо просто сидеть на траве и дышать воздухом в центре большого города. И почему бы собранию Далема, великолепного музейного комплекса, не оставаться на своём месте?
— Здание Музейного центра в Далеме построено в 1960-х годах и настоятельно требует санации. По расчётам, на ремонт потребуется сумма, равная 1/3 той, что запланирована на восстановление дворца. Сам Далем — очень красивый, фешенебельный район на юго-западе города, но он удалён от центра. В масштабах воссоединённого Берлина Далем оказался на периферии, и в последние годы число посетителей этого музейного комплекса резко упало. А что касается зелени — её в Берлине достаточно! И в центре города много зелёных площадей: огромный парк Тиргартен, Лустгартен напротив Старого музея, Маркс — Энгельс-форум и другие скверы и парки, а на Дворцовой площади Германия всё-таки должна представлять себя как-то по-другому…
— И в связи с этим звучат опасения, что Германия посредством проекта «Гумбольдт-форум» — на сегодняшний день, по-видимому, проекта номер один — хочет снова презентовать себя на весь мир как великая страна?
— Да, это страх того, что опять будут говорить: имперское германское величие и т.д. Но как раз этого мы и не хотим. Расширяя в центре Берлина культурное пространство, соединяя Музейный остров (а с ним историю и культуру Европы и Ближнего Востока) и Дворцовую площадь, возведя на ней «Гумбольдт-форум» (где можно будет живо соприкоснуться с культурными традициями всего остального мира), мы стремимся показать взаимосвязанность народов всех континентов.
То, что такая страна, как Германия, исторический центр своей столицы резервирует исключительно для искусства, культуры, образования и науки, важный знак и важное политическое решение. Мы никуда не денемся от своей истории, которая отягощена войнами, милитаризмом, фашизмом. Но есть и другие аспекты. Наша история — это история крупнейших научных и культурных достижений, и мы имеем право этим гордиться. Нам хотелось бы, чтобы люди, приезжающие в Берлин со всего мира, чувствовали себя здесь хорошо и могли получить исчерпывающую информацию о культурах самых разных народов.
Понятно, что тематически выставочный ряд должен будет коснуться и негативных тенденций в истории, это, в частности, колониализм. Германия подошла к колониализму позже других стран, поэтому не играла такой ведущей роли, как, скажем, Франция или Англия. Тем не менее во дворце будет представлена и наша колониальная история. Ведь нельзя же восстановить, хотя бы и частично, резиденцию прусских монархов, представлять в этом здании культуру Африки и не упомянуть Берлинскую конференцию 1884—1885 годов по Конго, которая прошла под председательством первого канцлера Пруссии Отто фон Бисмарка и фактически открыла путь к ускоренной колонизации африканского континента. Такие темы будут, конечно, встроены в исторический контекст.
— И всё же остаётся ощущение, что Германия пытается в определённом смысле реабилитировать себя за то, что уже произошло. А есть ведь и такая данность: масса мигрантов по разным причинам оказалась на территории Германии. Причины миграции, прежде всего, конечно, экономические, и это характерно для всей Западной Европы. Но выходцы с других континентов с трудом интегрируются в европейский уклад. Не является ли «Гумбольдт-форум» в какой-то мере попыткой сделать шаг им навстречу и тем самым овладеть ситуацией?
— Если перенос музейного собрания из Далема в центр Берлина и представление его по-новому приведёт к интеграции тех групп, которые уже живут в Германии, в Берлине, то это только хорошо. На Музейном острове у нас есть Музей исламского искусства, и мы как раз раздумываем с новым директором музея Штефаном Вебером, каким образом привлечь интерес к этому дому турецкоговорящей и арабоговорящей части населения, проживающей в нашем городе, — они там почти не бывают. Как побудить их интересоваться своей собственной историей и культурой? И не только своей. Хотелось бы, чтобы их привлекали и другие дома на Музейном острове.
Конечно, «Гумбольдт-форум» призван играть совершенно определённую роль в усилении интеграции. Кстати, мы в Европе, как говорится, ещё «сидели на деревьях», когда в Египте, на Востоке уже существовали высокоразвитые культуры с их письменностями и так далее. Там уже были высокоразвитые города, а здесь ещё — доисторические поселения. Ход развития не равномерен, но с точки зрения самого исторического развития все народы и культуры равноценны. Вот это очень важно понять.
— 65 лет назад закончилась Вторая мировая война. Германия долгие годы была разделена на части, а вместе со страной — её народ и все сферы приложения его потенциала. На два «котла» расчленили и науку. 20 лет назад пала Берлинская стена, Германия воссоединилась. Господин Парцингер, что эти события означали лично для вас? И каким образом объединение страны повлияло на те научные учреждения, которые у вас на виду?
— Для фонда «Прусское культурное наследие» воссоединение Германии явилось поистине семимильным прыжком. Учреждённый в 1957 году, фонд концентрировал в себе только западноберлинские и некоторые западногерманские художественные и научные учреждения. Государственная библиотека была разделена на восточную и западную части, Государственные музеи — одни были на западе, другие остались на востоке, разделён был Государственный архив и многие институты. Представьте себе, разделённой оказалась даже партитура Девятой симфонии Бетховена! Соединение всего этого разом сделало фонд одним из крупнейших и важнейших учреждений культуры мира. Но потом начался долгий процесс сведения воедино отдельных приданных ему художественных и научных собраний, коллекций, всего научного потенциала. Необходимо было провести и строительные мероприятия, чем мы продолжаем заниматься. Речь идёт о санации всего острова музеев, внутреннем переустройстве Государственной библиотеки на Унтер ден Линден и так далее. Это будет долгий процесс. А для меня лично — и здесь мы возвращаемся к началу нашего разговора — появилась возможность работать в Сибири.
Разрушились границы — не только стена в Берлине! В этом, я думаю, состоит тот великий шанс, черты которого нужно видеть дальше Берлина, дальше фонда «Прусское культурное наследие».
Берлин, 14 декабря 2009 года.
Вместо заключения.
Из рассказа Юрия Предтеченского
…Когда вы видите обнаруженный при раскопках объект, вы хотите узнать, зачем он? Такой объект постороннему человеку, возможно, мало что скажет, а археологу скажет. Но познание материальной культуры — лишь первый слой. Дальше — глубина, бесконечность познавания… И это интересно! Это доставляет удовольствие.
Те люди, которые привыкли от науки получать удовольствие, те и сейчас будут работать. Существует же протестантская поговорка: не надо жалеть того, кто занимается любимым делом…
Санкт-Петербург, 28 апреля 2004 года.
