Кому выгодно?
Слушая про композиционные удобрения на основе гуматов, строительную теплоизоляцию и сорбенты для хранения картошки, нормальный человек немедленно спрашивает: где это можно купить? И чаще всего получает в ответ красноречивый вздох. Чтобы что-то купить, надо, чтобы это стало хотя бы кому-то выгодно делать.
«Пустите фермера на болота!»
— Торфоразработки, — убеждён Гейлер, — удел малого и среднего бизнеса. На них вся надежда: собственник, который вложился в торфяник, чтобы его развивать, будет прирастать к нему, заботиться о нём, как крестьянин о своём поле. Но сейчас доступ для фермера затруднён из-за огромных расходов, которые приходится нести раньше, чем предприятие получит первую прибыль. Например, чтобы начать поднимать заброшенное месторождение площадью примерно 300 га, нужно сразу отдать порядка пяти миллионов рублей за разрешительную документацию. Человек ещё ничего не произвёл и не продал, но уже платит. Затем покупка оборудования, подготовка месторождения: заново осушить его, вывезти лес — всё это очень затратно, у мелкого фермера таких ресурсов просто нет. Хорошо, допустим, 300 га — это много. Но существует множество мелких когда-то мелиорированных участков: по 50, по 100 га. На них могут вполне эффективно работать фермерские хозяйства и малые предприятия, если только облегчить им доступ к полю.
— Возьмите Ирландию, — поддерживает Мисников. — Торфяное производство представлено там во всех формах: от допотопных до высокотехнологичных, и гиганты прекрасно существуют бок о бок с мелкими собственниками. Например, стоит ферма, рядом с ней болотце. Там фермер может вручную резать торф для своих целей. Так пустите его туда и не мешайте. Если у фермера есть возможность своими руками нарезать торф для отопления или сделать из него какое-то простое удобрение... Даже в «Науке и жизни» у вас писали, как самому сделать удобрение из торфа! А топить торфом, заготовленным тут же, рядом, ирландскому фермеру обходится в три-четыре раза дешевле, чем соляркой или газом.
Впрочем, опасаться, что допущенный на болота мелкий собственник немедленно разбогатеет, не приходится.
Сезон заготовок длится с мая по август, за это время надо успеть получить расчётный объём. И здесь вступает в силу фактор погоды. В норме уборочный цикл занимает около двух дней: торф добывается, раскладывается на поле и сохнет. Капиллярный и пористый, торф крепко держит влагу внутри и сохнет, мягко говоря, не очень охотно. Однако в хорошую погоду искомых 42—45% влажности, при которых «урожай» можно убирать, торф достигает на следующий день, его собирают, и цикл повторяется. Но достаточно пойти дождям...
— Можно усовершенствовать оборудование, расставить людей, всё подготовить и предусмотреть, но полили дожди — и ты ничего не можешь сделать, — говорит Гейлер. — На каждый день осадков мы теряем ещё один лишний день: пока торф просохнет. А дней всего около 130 в сезон. Чтобы не сорвать поставки по договорам, приходится держать полуторный запас оборудования и двукратный запас площадей и добывать в полтора раза больше расчётного количества.
— Торф хорошо лежит?
— Плохо. 10—12% — нормативные потери при хранении. К тому же чем дольше торф лежит в штабеле, тем больше риск, что он разогреется и возгорится. Приёмы, позволяющие это предотвратить, существуют, но тоже идут в затратную часть.
— Остаётся спросить: может ли торфопредприятие быть рентабельным в принципе?
— Должно. Но сумасшедших прибылей ждать не надо. Торфопредприятие прибыльно, если развивается комплексно. Делает разные виды продукции, целится в разные рынки сбыта. Замыкаться на один вид продукции очень рискованно. Пример «Шатурторфа» это хорошо показал. Его создали, чтобы снабжать топливом единственного потребителя — Шатурскую ГРЭС, и когда она перешла на газ, это могучее объединение, состоявшее когда-то из пяти —семи предприятий, понесло огромные потери.
Инвестиций со стороны крупного бизнеса Гейлер даже не рассматривает.
— Торфа в мире добывается, дай бог, 20 млн т, 12 из них у финнов, а здесь, в России, два. Куда идти большому бизнесу? На эти два миллиона? Да, когда-то в России добывалось до 100 млн, со всеми сельхозхимиями вместе. Но реально, если всё сложится удачно и разумно, Россия будет добывать торфа 5—7 млн т, максимум 10. Для большого бизнеса это не объёмы.
Фермерам трудно, для больших игроков — мелко, методом исключения из заинтересованных в торфе сторон остаётся государство. У торфа много достоинств как у местного, регионального ресурса. И один, но важный «недостаток»: крайне низкая коррупционная ёмкость. Проще говоря, на нём трудно заработать противозаконным путём.
Местное топливо с антикоррупционным эффектом
— Нельзя смотреть на торф исключительно с точки зрения сиюминутной финансовой отдачи, — говорит Мисников. — Торфоразработки — двигатель экономики региона; на них завязано и местное развитие, и социалка, и борьба за качество населения, прекращение его деградации, и прокладка дорог, и туризм... А у нас вместо формирования стратегии развития регионов идут по пути наименьшего сопротивления. Куда протянули газовую трубу, там есть тепло. Куда не протянули, целые регионы сидят на угле и на мазуте, хотя могли бы отапливаться собственным торфом.
— Восстановим торфяную отрасль, и население экономически депрессивных районов тут же перестанет пить и примется добывать торф и принимать туристов?
— Не сразу. Но вы же не будете спорить, что торфяник, где идёт добыча, — это рабочие места. Занятость — главное средство в борьбе с деградирующими территориями: когда человек занят, он меньше пьёт.
— Если мы говорим только о выгоде, — поддерживает Гейлер, — то, наверное, торф — не оптимальный объект для инвестиций. Но у нас же есть маленькие районы, посёлки, созданные и ориентированные на добычу торфа: подготовленные месторождения и обученные люди, которые сейчас ничего не делают, а только представляют собой социальную опасность. Забросить всё это — совершенно нецелесообразно с государственной точки зрения. В какую-нибудь местную котельную бессмысленно возить уголь из Воркуты или Кузбасса. Надо самим всё для себя делать. Тогда будут и рабочие места, и малый бизнес, и средний бизнес.
— Проблема в том, — говорит Мисников, — что коррумпированность администраций сейчас довольно высока. А торфяная отрасль коррупционно малоёмкая. Всё дёшево, близко и прозрачно. Руководитель, который с кем-то где-то там заключил договор на поставку угля или мазута, может и себе положить процент. Поэтому в угле и мазуте он заинтересован. А если поставлять торф, в чём его интерес?
— Торф «прозрачнее», чем мазут? Почему?
— Потому что от добывающего до потребляющего — не больше ста километров, и всё на виду: и производство, и доставка. Вот участок, вот месторождение, на нём идёт добыча. Штабеля стоят, видны со всех сторон. Где ты там украдёшь?
— И я не могу подойти к рабочему и договориться на полгрузовичка в объезд шлагбаума?
— Какой объезд по болоту? По нему проложено несколько путей, и все на виду. Кроме того, всё давно и очень хорошо посчитано. Лимиты на топливо выделяются под программу добычи. Никаких посредников по дороге. А финны ещё грамотнее сделали: теплостанция покупает не торф, а гигакалории. Сожгут, определят теплотворную способность — и платят производителю деньги из расчёта за тепло.
— На чём, на ваш взгляд, может подняться торфяная отрасль?
— На небезразличных региональных администраторах. Торф означает возможность поднимать свой регион. В чистом костюме вы копать огород не пойдёте, вы переоденетесь. То же самое здесь: где-то нужно топливо почище, но где-то подойдёт и погрязнее, если в этом есть здравый смысл.
— Сегодня торфяная отрасль волнуется в ожидании бюджетных вливаний, они, безусловно, повысят её привлекательность в глазах крупных игроков и местных администраций. Но надолго ли? Дотации не всегда стимулируют развитие. Успеет ли что-то реальное возникнуть раньше, чем закончатся деньги?
— Я оптимист, — говорит Мисников. — Торф — это такая «вещь в себе», он всегда выстреливает в критических ситуациях.
— А каких кризисов оптимисты ждут сейчас?
— Например, вступления России в ВТО. Если это действительно произойдёт, внутренние цены на топливо могут отреагировать, и никакая альтернатива газу не окажется лишней.
Редакция благодарит за помощь в подготовке материала доктора технических наук, профессора ТГТУ, заслуженного деятеля науки РФ А. Е. Афанасьева и В. И. Маркова, заместителя начальника Росторфа в 1979—1990 гг.
***
Подробности для любознательных
Как получают гидрофобный цемент?
Из статьи О. С. Мисникова «Физико-химические основы гидрофобизации», журнал «Теоретические основы
химической технологии»,
т. 40, № 4, 2004.
Процесс гидрофобизации цемента при термоактивации его смеси с торфяными добавками происходит следующим образом. При температурном воздействии составляющие органического вещества торфа начинают деструктурироваться с образованием газообразных, жидких и твердых компонентов. Пары воды и некоторые летучие соединения удаляются из смеси на начальном этапе термического разложения. Жидкие продукты пиролиза, представленные в основном битумной фракцией, сорбируются на минеральных зёрнах цементных частиц. Это происходит вследствие того, что дисперсные минеральные компоненты «всасывают» благодаря капиллярным эффектам образующийся при термической переработке битум и, вследствие достаточно высокой энергии связи, могут удерживать его длительное время. Твёрдые остатки органического вещества приобретают дополнительные водоотталкивающие свойства, пропитываясь наиболее «тяжёлой» частью оставшихся в них битумов. Особенно эффективным в этом отношении является температурный диапазон 450—500 К. В результате термоактивации органоминеральной смеси на цементных частицах появляются гидрофобные оболочки из сорбированных на их поверхности жидких смолистых продуктов пиролиза органического вещества торфа, не допускающие смачивания её водой. Практически во всех проведённых экспериментах наблюдается превышение времени смачивания поверхности цемента водой, регламентируемого ГОСТ 10178—85, более чем в 100 раз.
***
Самовозгорание торфяников — это миф
Если вы положите руку на торф, приготовленный к уборке, вам покажется, что он «живой» — чуть-чуть теплее окружающей среды, потому что он хорошо аккумулирует солнечную энергию. Этот тёплый торф закладывают в штабель и засыпают всё новыми порциями добытого торфа. Внутренняя часть штабеля оказывается хорошо теплоизолированной, там появляются зоны примерно на 5оС теплее окружающей среды. Это благоприятные условия для микроорганизмов особого типа, которые развиваются с выделением тепла. В науке существуют различные модели процесса саморазогревания торфа, но наиболее распространена следующая. Температура внутри штабеля растёт и достигает диапазона 72—80оС, затем биохимические процессы в очаге затухают и идёт химическое разложение торфяной массы. Интенсивное саморазогревание начинается, когда тепла в активной зоне образуется в три раза больше, чем из неё отводится. Как правило, это бывает при высоте штабеля больше 2 м. В результате в «активной» зоне образуется так называемый полукокс с высокой способностью к окислению: чтобы он начал окисляться, достаточно кислорода воздуха. Если в этот момент штабель вскрыть (например, при погрузке экскаватором), воздух хлынет в активную зону и может произойти самовозгорание. В осушенном торфянике такие условия невозможны. В нем воздух есть всегда.
