Зачем реформировать школу?
Термин «кризис образования» означает, что мир поменялся или меняется так, что система, которая готовит для него руки, волевые импульсы и мозги, перестала служить его новым потребностям. Классическое западное образование пережило свой первый кризис, когда производство стало массовым и потребность в образованных людях — рабочих, инженерах и мастерах — выросла скачкообразно: специалисты понадобились «в промышленном объёме». Государство больше не могло предоставлять их подготовку случаю и «штучным способом», вручную, неторопливо проверять, насколько выпускник школы готов таким специалистом стать. Массовое западное образование ответило на экономический вызов системой профилей, образовательными стандартами и введением тестов, позволяющих быстро, почти автоматически проверять «качество продукции», сходящей с образовательного конвейера, и «сортировать» её по различным карьерным потокам. Сегодняшний кризис западного образования имеет несколько иную природу, он связан не с ростом потребности в специалистах, а со скоростью технологического развития современной цивилизации.
Ещё двадцать лет назад было естественно получать профессиональное образование один раз на всю жизнь и мало-помалу доучиваться. Однако после того как информационная революция пустила процесс технологических изменений буквально вскачь, качеством, востребованным в готовом специалисте, стала «обучаемость», возникла концепция «непрерывной учёбы на протяжении всей жизни» (learning as a life-long process), и образовательные системы на Западе пытаются посредством острых теоретических баталий и практических действий развернуться лицом к этому новому вызову. Вызов, стоящий перед российским образованием, как всегда, специфичен: он совмещает два в одном. Чтобы занять своё место в группе технологических лидеров, стране предстоит, во-первых, чисто количественно насытить «голодающие» отрасли специалистами нужных уровней и, во-вторых, придумать, как сегодня готовить своих студентов к решению тех задач, которые будут поставлены только завтра.
Однако это всё обобщения. За конкретикой — во что обходится стране образовательная реформа — надо обращаться к управленцам, которые превращают гигантские стратегические задачи в последовательность понятных и осуществимых шагов. Мы беседуем с Дмитрием Юрьевичем Гужелей в его небольшом кабинете, где пахнет кофе, а из окна открывается вид на московские крыши в переулках вокруг Тверской.
Планы пятилетки — в жизнь?
— Дмитрий Юрьевич, у образования есть своя бюджетная строка, зачем нужны дополнительные целевые программы?
— Чтобы решать стратегические задачи. Зарплаты учителям, капремонт, строительство — это всё текущие расходы. Но когда возникают, как сейчас говорят, новые вызовы в экономике и новые запросы заинтересованных сторон, нужны адресные действия. Например, когда на повестке дня была информатизация страны, министерство провело программу развития единой информационной среды в образовании: обновили парк школьных компьютеров и поставили новые, не предусмотренные плановым финансированием, подключили школы к сети интернет, начали создавать электронные образовательные ресурсы, обучили педагогов. Но про информатизацию обычно всем всё понятно, а вот ФЦПРО — Федеральная целевая программа развития образования — менее известна. Между тем это уже вторая программа такого рода. Первая действовала с 2006 по 2010 год, а текущая рассчитана на период с 2011 по 2015 год. Планирование на пять лет даёт время, чтобы получить обратную связь, подкорректировать задачи и получить на выходе, по окончании пятилетнего срока, какой-то конкретный, всем понятный результат.
— Мы получили такой понятный результат в 2010 году по итогам первой программы?
— Да. В 2006—2010 годах программа была больше методологической. В новых условиях образованию не хватало методических ресурсов, их надо было создать.
— При таком изобилии уже существующих учебных материалов?
— Объясню на примере информационных технологий. Допустим, вы поставили в школы компьютеры, обучили учителей, подключили все школы к сети интернет. Но теперь на этих компьютерах надо работать не просто с Windows, Word и Power Point, а с электронными образовательными ресурсами, включать их в свою работу на уроке. Поэтому часть программы была посвящена методической разработке этих ресурсов: их содержанию и тому, как учитель может ими пользоваться.
— И что мы получили в результате?
— Единое окно — хранилище образовательных ресурсов. По адресу school-collection.edu.ru лежит в свободном доступе более 10 тысяч цифровых образовательных ресурсов для школ, они хорошо классифицированы по уровням образования и по предметным областям. Ещё один, вполне конкретный результат прошлой программы — ГОСы, государственные образовательные стандарты для средней школы.
— Конкретный и скандальный: когда неожиданно все родители забеспокоились: «Караул, бесплатно останется по чайной ложке языка и математики, зато будет много физкультуры и патриотического воспитания».
— На самом деле большинство из тех, кто кричит «караул», сами закон не читали, а видели только фразы, выдернутые из контекста. Бóльшая часть западных образовательных систем построена по абсолютно аналогичному принципу: в старшей школе начинается сначала «предпрофиль», потом профилизация, чтобы ученик сразу готовился к поступлению в вуз по каким-то определённым направлениям. Учить 20 предметов одинаково активно нет смысла. Если уже понятно, что ученик — гуманитарий, зачем ему давать математику в расширенном объёме? Но и с самим текстом стандартов были проблемы, надо сказать честно. Над ним работало несколько групп, варианты постоянно менялись, в итоге то, что получилось, взбудоражило общественное мнение. А общественное мнение и так консервативно по своей природе. Как только появляется что-то новое, все начинают возражать: не надо ничего менять, пусть наших детей учат, как учили нас. Новые образовательные стандарты во многом построены с учётом опыта Великобритании, Германии, США и других стран. Из западных систем взяты и структура, и идея профилизации, и направление учеников не только в высшие учебные заведения, но и на другие уровни профессионального образования: в колледжи и техникумы.
— Я с трудом представляю себе в британском образовании поворот на 180 градусов, которому бы не предшествовала многолетняя, адресованная всем слоям общества разъяснительная кампания: что, почему, как и зачем будет сделано. Преодоление инерции там было бы заложено в план самой реформы.
— Согласен. Но и вся британская политическая система никогда не менялась за один день. Британцам не доводилось заснуть при социализме, а проснуться наутро при капитализме, как это произошло в России. А у российского менталитета есть такая особенность: все хотят успеть что-то сделать сами, от начала и до конца, за тот краткий срок, пока есть возможность. По сути, это позитивное желание, что подтверждается исторически. Как у нас возникала наука? Флот? Искусство, в конце концов? В один прекрасный день всех живописцев отправляют в Италию учиться — и чтобы через пять лет были картины не хуже, чем у итальянских мастеров. Через пять лет смотрим: действительно, не хуже. И так во всём. Знаете игрушку — собачка с головой на пружине? В России так работает прогресс: голова отходит дальше, ещё дальше, напряжение растёт, потом — раз! Голова перетянула, тело догнало. И снова голова начинает отходить всё дальше, и снова тело потом догоняет. Структура нашего советского образования была хорошей, наверное единственно возможной, в условиях советской плановой экономики. Но когда мы начали меняться экономически, образование отстало.
— Осталось адекватным плановой экономике, в то время как экономические механизмы несколько изменились?
— Они в корне изменились. Только ленивый работодатель все эти пять лет не пинал систему образования: «Специалисты, которых вы выпускаете, никому не нужны: нам их приходится по году, по два переобучать». Кто поактивнее — не просто пинал, а действовал: находил способы включаться в образовательный процесс. Поэтому, собственно говоря, и возникла идея — в рамках ФЦПРО — вместе с работодателями разработать стандарты и программы для профессионального образования.
— Единым госэкзаменом мы тоже обязаны прошлой программе?
— Не самим экзаменом, а его внедрением. Когда ЕГЭ внедряли, его нужно было сопровождать, методически обеспечивать, создавать контрольно-измерительные материалы и так далее. Программа — это просто инструмент.
— Это инструмент, который распределяет государственные деньги, но почему-то никто не интересуется, как именно. Единственное упоминание ФЦПРО в СМИ я обнаружила в июне этого года в «Московском комсомольце», когда он пенял вам, что большая часть финансирования первой программы — около 7 миллиардов рублей — прошла по графе «Прочие нужды», то есть как бы неизвестно на что.
— Да, припоминаю. Люди, которые так написали, просто не понимают, что такое «прочие нужды». В бюджетном финансировании средства подразделяют на три категории. Во-первых, капитальные вложения — строительство, ремонт. Во-вторых, расходы, связанные непосредственно с исследованиями: ОКРы и НИОКРы*. Третья категория — прочие расходы: всё, что не капстроительство и не исследования. Разработка электронных образовательных ресурсов, обучение педагогов, издание книг, поставки оборудования и техники — это и есть прочие расходы.
Первая конкретная
— Давайте я скажу, что видно снаружи. Огромные — для меня, обычного человека, — бюджеты. Публикации в медиа о том, что образование — одна из наиболее коррумпированных сфер. При этом никто не разъясняет обществу каждый день и час, что происходит с этими деньгами, куда они направляются и с какой целью. Не надо быть параноиком, чтобы подумать: «Конечно, опять “пилят”». Вот стоят мешки с миллиардами, полученными от налогоплательщиков — от вас, от меня. Кто должен за ними прийти и что сказать, чтобы получить свою долю?
— Это долгий разговор.
— Но нужный.
— Согласен. Объясняю. Многим кажется, что Федеральная целевая программа — это когда руководители системы образования просто сели за стол и сказали: «Возьмём-ка эти 140 миллиардов и за пять лет спокойно их как-нибудь распределим».
— Это не так?
— Нет, не так. Федеральная программа, любая — это, прежде всего, объёмный, тщательно проработанный пакет документов, утверждённый Правительством Российской Федерации. Как его готовить, вся процедура тоже детально расписана в подзаконных актах. Так что подготовить легитимную программу — это работа на полтора-два года. На первом этапе появляется концепция: кому это нужно, зачем, какие деньги куда пойдут. Например, в концепции заложено, что бюджет программы на этот год — 12 миллиардов, из них 6 миллиардов — «капиталка», а 5,8 миллиарда — прочие нужды (теперь мы уже знаем, что это такое). В принципе, капитальное строительство в федеральные целевые программы вставляют редко, только если возникает особая ситуация, как, например, сейчас с нехваткой студенческих общежитий — по новой программе их предстоит построить около 130.
— Говорят, лучший способ увести деньги из зоны видимости — строительство.
— Все объекты, которые предстоит построить, перечислены на нашем сайте www.fcpro.ru поимённо, в Приложении 4 к программе. Любой желающий может посмотреть. Причём деньги на них выделяются только после государственной экспертизы.
— Когда программа согласована в части стратегических задач и больших «кусков» денег, концепция готова?
— Нет ещё. Теперь на задачи и деньги надо «навесить» индикаторы и показатели: то, к чему мы должны прийти по окончании программы, в чём мерить её успешность. Мы обсуждаем концепцию с Минэкономразвития, Минфином, Минрегионом; согласовываем и вносим в Правительство. Правительство утверждает концепцию, и только после этого мы готовим саму программу. Если концепция у нас занимала 50—60 страниц, многократно выверенных и согласованных, то программа — документ на несколько сотен страниц. Полгода-год нужно, чтобы подготовить концепцию, столько же на саму программу, после этого выходит постановление Правительства о том, что программа утверждена. С этого момента мы легитимно можем начинать по ней работать.
— У вас на сайте перечислен ряд глобальных задач программы, а они дробятся на серии мероприятий, в описании которых можно утонуть. Любой, кто имел дело с отчётностью в образовании, производил очень много подобных текстов и отлично понимает, что за ними может стоять что-то реальное, а может и не стоять ничего.
— Текущая программа именно эту расплывчатость стремится преодолеть. Уровень конкретности в ней гораздо выше, чем обычно. Как правило, федеральные целевые программы ограничиваются глобальными задачами. А тонете вы потому, что в нашей программе каждое из мероприятий разложено на ещё большее количество абсолютно конкретных подмероприятий. Когда программа начинает работать, каждое из этих подмероприятий раскладывается ещё на проекты.
— Откуда взялся список проектов?
— Шли от задач, от явных и конкретных проблем. Например: имеем провал в дошкольном образовании. Детских садов недостаточно, педагогов дошкольного образования мало, готовят их неважно. Следовательно, нужно: разработать новые методики для педагогов, внедрить их, придумать новые формы дошкольного образования вне детских садов — домашние группы и тому подобное, потестировать их, отработать на каких-то субъектах.
— На ком?
— На субъектах Российской Федерации. Модернизировать дошкольное образование в отдельно взятом посёлке или городе не получится.
— Почему? Многие яркие учебные заведения, талантливые преподавательские коллективы сейчас скажут: вы дайте нам немножко денег, и мы вам покажем настоящую модернизацию.
— Нам обязательно нужно видеть, как новые методы будут внедряться не в одном талантливом коллективе, а в пилотной группе таких коллективов. И, конечно, очень важно видеть позицию региона: его усилия, управленческие решения; наконец, его денежные потоки при внедрении инноваций должны пойти как-то иначе. На уровне страны это смотреть — слишком масштабно, на уровне отдельного детского садика — недостаточно, а на уровне субъекта Российской Федерации — и осуществимо и показательно.
— Почему субъектам Федерации будет интересно этим заниматься?
— Потому что это решает их реальные проблемы. Острая проблема с детскими садами, например, есть везде: каждый второй ребёнок в России стоит в очереди. Поэтому регионы участвовали в конкурсе с тем условием, что они станут стажировочными площадками, предназначенными для решения этой задачи: разработают у себя новые модели дошкольного образования, внедрят, протестируют так, чтобы можно было этот опыт взять и «раздать» другим регионам. Программа предусматривает финансирование двух типов. Первый — это субсидии непосредственно регионам, чтобы они уже сами решали, какие модели им развивать. Нам нужен конечный результат, тот, который записан в планах: например, доля детей, охваченных дошкольным образованием. Как регионы его достигнут, не важно: это могут быть программы при школах, при детских садах, в семейных группах. Главное — снять социальную напряжённость и предоставить детям доступ к нормальной предшкольной подготовке, чтобы они в школе сразу начинали учиться, а не букву от буквы отличать или красный цвет от зелёного. Чтобы распределить субсидии, мы разработали конкурсную документацию, установили итоговые показатели, собрали заявки, оценили и выбрали те регионы, которые предложили самое эффективное соотношение вложения и отдачи.
— Чего не пообещаешь за деньги...
— Субъект Федерации не просто соглашается взять у нас деньги и что-нибудь на них, так и быть, сделать, а обязан вложить ещё и свои ресурсы. Опыт показывает, что, когда есть региональное софинансирование, за которое отвечают конкретные люди, задачи решаются намного эффективнее.
— Субсидии — это деньги, вложенные в «стажировочные площадки» в регионах в обмен на обещание достичь плановых показателей. А как получали финансирование конкретные проекты?
— Нынешняя программа принципиально отличается от предыдущей степенью детализации. Проекты направлены на решение очень конкретных задач. Этой цели служила вся система их отбора. Прежде чем принять свой окончательный вид, проекты поступали в специализированные департаменты Минобрнауки...
— От кого поступали?
— От кого угодно. От представителей общественных организаций, работодателей, работников системы образования, даже от частных лиц. От всех, кто работает на так называемом «уровне корней травы» — grass-root level. «В рамках таких-то мероприятий программы мы считаем целесообразным сделать то-то и то-то» — и в департамент.
— Но ведь проект там застрянет.
— Нет. Департаменты больше не имеют права затормозить проект на своём уровне. Они выступали исключительно в технической роли, как «приёмные окна»: собирали проекты, обрабатывали, аннотировали и выносили на рассмотрение соответствующих рабочих групп. Именно рабочие группы проводили первый отбор. В этом году поступило 1900 проектов, из них одобрили 520. Это тоже достижение. На самую первую рабочую группу было представлено 64 проекта, из них одобрили только 3, а остальные завернули, так что сравните пропорцию.
— Почему заворачивали? Проекты были слабые?
— «Местечковые». В чём отличие проекта федеральной программы от просто хорошего маленького проектика? Его результаты можно и нужно растиражировать. Он должен быть интересен не только одной конкретной школе — «у нас есть замечательный учитель, давайте подумаем, что можно сделать для него в рамках федеральной программы». Проекты федеральной программы — это не гранты, финансируется не то, что уже есть, а разработка того, чего ещё в системе образования нет. Чтобы научить людей делать проекты федерального масштаба, пришлось потрудиться, но, судя по результатам, нам это удалось.
— Каким образом? Учительство, с одной стороны, — идеальный передатчик информации, с другой — очень консервативный.
— Мы использовали учителей не в качестве авторов проектов, а в качестве экспертов. Сила учителей в том, что именно они могут оценить, насколько тот или иной федеральный проект окажется интересен нормальным педагогам нормальной школы. Но чтобы генерировать проекты федерального уровня, учителям даже очень продвинутых школ, как правило, не хватает кругозора: у них просто другие задачи. Так что этим занимались в основном научные организации: Федеральный институт развития образования, Российская академия образования и подобные.
— Мне, как разумному обывателю, всё-таки чего-то в этой благостной картине не хватает. Административную лексику и риторику я вижу, титулы и пышные названия вижу, а вот конкретику — физику, математику, тотальную грамотность, например, — не вижу. Почему?
— Давайте я попытаюсь объяснить. Федеральная целевая программа развития образования не подразумевает модернизацию в рамках одного конкретного предмета. Она ставит задачу не выпустить учебник истории, а изменить условия, в которых будет происходить обучение истории. Начиная с внешнего вида учебника, условно говоря, и заканчивая подготовкой преподавателей, подходами к использованию ресурсов и так далее.
— То есть в рамках ФЦПРО вы разрабатываете универсальные технологии, в которые можно заливать любое наполнение?
— Да. А бóльшая часть отсеянных проектов была посвящена, бесспорно, нужным и важным, но слишком выходящим за рамки федеральной программы вещам.
— У рабочих групп и создателей проектов были какие-то пересекающиеся интересы или связи структурного характера? Не получается такой ситуации, когда «в жюри сидят преподаватели, чьи ученики соревнуются на конкурсе»?
— Нет, не получается. Для прозрачности мы внедрили единую информационную систему, чтобы и руководитель, и любой член рабочей группы видел судьбу проектов, находящихся в компетенции группы. На этом этапе принести и предложить свой проект мог кто угодно.
— И всё же есть ли среди поддержанных проекты, поступившие не от крупных учреждений, а от обычных людей, профессионалов?
— Да, есть. Например, проект от учителя истории из обычной средней школы, с идеей образовательных путешествий по России для повышения квалификации учителей истории, так всем понравился, что его решили поддержать. Были и другие аналогичные.
Цена против качества
— Вот проект поддержан. Что с ним происходит дальше?
— Стандартные конкурсные процедуры. 94-й Федеральный закон жёстко регламентирует их в зависимости от типа работ.
— По-моему, научные организации уже плачут кровавыми слезами от этого закона: им стало очень трудно размещать заказы там, где они сами считают нужным.
— Плачут не только они. Но нам уже многое удалось сделать. В июне этого года в Думе, в Комитете по образованию, прошли заседания, посвящённые 94-му Закону, на которых Минобрнауки огласило 10 листов замечаний.
— Помогло?
— Во всяком случае, теперь вузы могут финансировать научные исследования без дополнительных конкурсов «второй руки». Но в том, что касается прочих расходов, решающим фактором выбора подрядчика остаётся цена. В Федеральной антимонопольной службе считают, что таким образом коррупции поставили заслон: конкурс может выиграть любая организация, которая предложит более низкую цену.
— А как же качество?
— Где-то, например при закупке оборудования, добиться качества довольно легко. Пишешь требование на поставку, скажем, микроскопа и в нём конкретно задаёшь параметры. В части поставок этот закон прекрасно работает, да ещё и учит заказчиков формулировать требования. А вот что касается научных работ… Предложен, например, проект по созданию апробационных площадок. Надо создать сеть из 10 площадок, разработать методики обучения учителей и так далее. Когда определяющий фактор — цена, то любой может предложить: я это сделаю за 2 миллиона, а не за 20, как конкурент, выиграть конкурс и получить аванс. Затем контора закрывается, проект не сдан, аванс остался в кармане.
— Разве подрядчик ничем не отвечает по своим обязательствам?
— Есть гарантийные обязательства, но нам важнее, достигнут результат или не достигнут. А если работа сорвана, значит, задача не решена. Тем не менее конкурсные процедуры по нашим проектам идут в полном соответствии с 94-м Федеральным законом. Составляется техническая документация, фактически техническое задание: что делать, как, в какие сроки. Мы в этом году много времени убили, чтобы сделать технические задания жёсткими, они получились очень большими, понятными и вменяемыми, у каждого проекта своё, этим занимались те же эксперты, которые обсчитывали бюджеты проектов. Конкурсную документацию вывешивают на сайте zakupki.gov.ru, и запускаются конкурсные процедуры.
— Что собой представляют организации-заявители? У них должна быть какая-то квалификация?
— То-то и оно, что не всегда. Основная проблема 94-го Федерального закона заключается как раз в том, что он устанавливает соотношение веса цены и качества — 0,8/0,2: у цены вес в четыре раза больше, чем у качества. Это значит, что у заявителя может быть низкое качество, но если он даст цену в два раза ниже, то выиграет именно он. В сложных проектах мы эту ситуацию стараемся «лечить» — закон даёт такую возможность — и устанавливаем соотношение цены и качества 0,55/0,45: вес цены 55%, а качества — 45%.
— Теоретически, при таком высоком удельном весе цены, тендер может выиграть и волонтёрская организация, которая запросит по смете ноль рублей.
— Чисто теоретически — да, может.
— У нас сейчас так много социального творчества масс, что эту возможность нельзя исключать.
— Обычно социальное творчество масс обламывается о методическую и сложно организованную работу. Поясню. Например, нужно нарисовать иллюстрации в книгу. Найдётся много людей, которые готовы их нарисовать просто так. Под задачу сформировать книгу — нарисовать иллюстрации, написать тексты, скомпоновать, отредактировать и сверстать — придёт народу уже меньше. Если всё то же самое плюс издать эту книгу — совсем чуть-чуть. А если надо ещё и распространить результат… Дело не в том, что мы специально ставим сложные и большие задачи, чтобы ограничить вход, а в том, что сами по себе иллюстрации никому не нужны. Нужна задача, решённая целиком. Чтобы сделать хороший, качественный проект, нужно хорошее проектное управление. Людей, которые в состоянии его обеспечить, немного. Они ценятся на вес золота и обычно кочуют вместе с проектами. Кроме того, качество научной работы — материя тонкая: ну пропишешь ты в качественных показателях, что методики должны соответствовать тому и сему. Они могут формально соответствовать, а по сути ничего ценного не содержать.
— Как раз поэтому инвестиции в методики и методологии всегда подозрительны в части «распила» и «отката».
— Поэтому у нас финансируется не просто сама по себе методика, а с обязательной её апробацией, с распространением опыта и с обучением реальных людей тому, как этими методиками пользоваться.
— Когда можно будет увидеть, во что превращается федеральная программа, доходя до конкретных людей, и какую реальную пользу она приносит?
— Нужно подождать полгода-год. Программа только начала реализовываться. Вот, например, — мой собеседник листает сайт и читает с экрана: «Проект развития регионального профессионального технического образования с помощью создания кластерных систем на базе вузов…» Не надо пугаться, формулировки сложные не потому, что мы решили всех запутать, а потому, что текст создавался долго… Результаты этого проекта мы рассчитываем получить через год, когда начнёт работать образовательный кластер.
Профессионалов заказывали?
— Дмитрий Юрьевич, что такое — образовательный кластер?
— Комплекс учреждений начального, среднего и высшего профессионального образования в конкретной отрасли. Например, берём аэрокосмическую отрасль и выстраиваем под неё единое образовательное пространство, которое готовит работников всех уровней. Это не значит, что сто процентов профессионального образования региона будет работать на авиацию и космос, но те вузы, те колледжи и техникумы, которые объявляют, что выпускают специалистов для авиационной отрасли, — пусть они действительно «заточатся» под конкретные производства, а не «в никуда».
— Какой-то регион это уже ждёт?
— Не просто ждёт. Уже прошли конкурсы. Мы выбрали одиннадцать отраслей, на них пришло 78 заявок, выиграла 31.
— Как вы их отбирали?
— Для участия в конкурсе субъект Российской Федерации должен указать в своей заявке несколько конкретных образовательных учреждений и заинтересованных работодателей, которые возьмут на себя определённые обязательства по отношению к образованию. Учреждения системы профессионального образования, в том числе обязательно колледжи и техникумы, должны модернизировать свою материально-техническую базу, во-первых, за счёт полученных денег, во-вторых, на средства и при участии компаний-работодателей. Вместе с работодателями создать методики и учебные программы — и не на бумаге, а начать по ним реально работать. Конкурс трёхлетний, показателем успеха через три года будет количество трудоустроившихся по специальности выпускников. Соответственно мы надеемся, что через три года у нас будут отработаны методики.
— Методики, например, чего?
— Например, того, как учебному заведению работать с работодателями. Как их привлекать. Как налаживать взаимодействие. Потому что это легко сказать — привлекать работодателей. Допустим, ты директор колледжа и тебе сказали: иди, договорись. Ты не знаешь, с чего начинать, за что хвататься. А методика — это фактически сценарий, пошаговые инструкции: как собрать семинар, кого на него пригласить… Это только один из примеров. На выходе кроме методики, которую можно брать и применять, мы получим 250 учебных заведений, которые уже работают по этим технологиям и переоснастили себя. Останутся кластеры, на них можно будет равняться. Конечно, другие учреждения будут говорить: у них особое положение, им достались деньги. Но всё равно будут тянуться за ними, даже в рамках одного субъекта Федерации. Мы заложили конкурсное условие: с регионом должны обязательно прийти ведущие отраслевые работодатели. Например, компания «Иркут» пришла с Иркутской областью, ГМК «Норильский никель» —
с Красноярским краем, ОАО «Северсталь» —
с Вологодской областью... Это я говорю о победителях конкурса, но даже те регионы, которые не выиграли, всё равно сказали нам спасибо. Потому что, готовя заявку, они уже заключили соглашения с работодателями, нашли тех, кто готов вкладываться в профобразование. У них глаза открылись: действительно оказалось, что можно с работодателем договариваться на крупном — региональном — уровне. Речь ведь не о том, чтобы просто вытащить из крупного предприятия деньги. Одних денег недостаточно. Важно, что предприятия ставят в учебные заведения актуальную технику, дают своих специалистов, проводят стажировки для преподавателей, показывают им, как всё происходит на самом деле и чему на самом деле надо учить, и главное — берут студентов к себе на стажировку, на реальное производство. И заключают с учебными заведениями кластера договоры о приёме выпускников на работу.
— Наверное, это повышает привлекательность учебного заведения в глазах абитуриентов?
— Вот пример: три года назад в Новосибирске химико-технологический техникум заключил договоры со множеством предприятий химической промышленности. С тех пор у них конкурс порядка 20 человек на место. Потому что выпускнику гарантировано трудоустройство по специальности, причём на очень приличные деньги.
— Но в реальности в России производят меньше, чем продают, и в основном работодатель создаёт спрос на продавцов. Если затачивать всю нашу образовательную систему под то, кого работодателю нужно больше, то всё равно имеет смысл с детского сада штамповать продавцов.
— Нельзя исходить из того, что ситуация, которая есть сейчас, останется такой надолго. Потребности общества всё время меняются. Наша ФЦПРО в числе прочего финансирует работы по созданию прогностических моделей: кого, когда и сколько будет нужно в зависимости от потребностей рынка, от развития экономики и так далее. Один из проектов ФЦПРО — формирование системы контрольных цифр приёма на основе прогнозов: что будет нужно отраслям и регионам страны в перспективе.
— А сейчас откуда берутся цифры приёма?
— Тоже на основании прогнозов, но краткосрочных, на 3—5 лет. А для того чтобы реагировать на спрос, прогнозы надо делать лет на 10—15. Система образования инерционна: бакалавра, скажем, готовят 4 года, и после этого он ещё сколько-то отрабатывает, пока достигнет своего профессионального пика. Значит, формируя цифры приёма, надо заранее понимать, где, в каких областях нам понадобится пик через 10 лет, и готовиться к выходу на него уже сейчас, планомерно.
— На какой период и в какой области у нас запланирован пик?
— Об этом говорить ещё рано. Сначала надо просто закрыть провалы в системе профобразования, наладить подготовку технарей для реальных рабочих мест. Понятно, что никогда мы не сможем таким же образом подходить к подготовке культурологов, искусствоведов…
— А физиков?
— Можем. Потребность в физиках, математиках тоже прогнозируется. Нельзя сказать, что идеально, но с каким-то приближением.
— На основании чего?
— Наука — это фактически индустрия. При всём уважении к гениям, которые могут, как Перельман, доказать теорему Ферма, она строится не на таких людях. Ей, как любой индустрии, нужно не менее такого-то количества старших и младших научных сотрудников, техников, лаборантов, которые работают над данной проблемой.
— То есть если мы создаём критическую массу приличных кандидатов наук, которые работают в той или иной области, то через какое-то время получим в этой области результат?
— И обратное: если мы хотим выйти на передовые позиции, значит, нам надо через 10 лет иметь столько-то докторов наук, столько кандидатов, аспирантов и прочее.
— И эта критическая масса сама создаст нужное давление в системе?
— С большой вероятностью. Главное — направлять её в области, которые мы считаем приоритетными.
— Раз уж зашла речь о государственной долгосрочной стратегии, давайте-ка я «отбомблюсь» по системе в вашем лице, от лица народа, который представляю.
— Давайте, «бомбите».
— Реформа образования чаще всего осуждается с двух позиций: ретро-патриотической и либеральной. Первая: у нас была прекрасная система образования, а теперь мы оглупляем нацию, тупо копируя плохую западную систему (плохую потому, что они сами ничего не могут, а прогрессируют только за счёт высасывания наших умных мозгов). Вторая: власти не нужны мыслящие высокодуховные люди, а нужен тупой электорат; поэтому она разваливает нашу образовательную систему, производившую духовность и интеллект в промышленных объёмах, чтобы железной рукой загнать всех в рабочие.
— На самом деле это одна и та же позиция, и её очень легко оспорить. Я просто хотел бы спросить: а кто работать будет? Кто будет стоять у станка? Производить хлеб и молоко? Ты хочешь сидеть в кресле-качалке с сигарой и раздавать указания — а кто тебе будет мыть полы, делать это кресло и эту сигару? 70% населения получают дипломы о высшем образовании и ничего не умеют делать — зачем они нам? Я знаю одну семью французов, мама и папа академические сотрудники, высокодуховные и просветлённые. Старший сын, естественно, оказался в Сорбонне. Средний тоже. А младший — лет на семь или восемь моложе — сказал, что не хочет ни в какую Сорбонну, и ушёл в их французский аналог кулинарного техникума. Конечно, семья очень сердилась, но сейчас он в Новой Зеландии владеет сетью известных ресторанов и живёт прекрасно. Он реализовал себя, потому что родился и вырос в такой среде, где среднее профессиональное образование никогда не считалось чем-то плохим. А если бы оно считалось принципиально второсортным, то его бы запихнули в Сорбонну. И стал бы он там третьеразрядным академическим сотрудником. И второе: откуда эти теоретики знают, что на Западе образование плохое? Им пропагандисты объяснили? Мы говорили, что хорошее образование — это образование с трудоустройством; британское профессиональное образование, взятое нами за образец, хорошее потому, что это образование с хорошим трудоустройством. Выпускник профессионального колледжа — это специалист с перспективой устроиться на хорошую работу. Да и выпускник высшего учебного заведения либо идёт работать в прикладную область на очень приличные деньги, либо по простой и понятной схеме подаёт на грант и начинает работать для науки. Это всё потому, что образование в Британии изначально ориентировалось на потребности экономики. Мы сейчас разворачиваемся туда же. Образование не может существовать само по себе, у него есть заказчик — экономика...
— ...А экономике нужны рабочие руки и синие воротнички. Значит, вы не собираетесь запускать ракеты в космос? Создавать квантовые компьютеры? Я уж не говорю, духовно развиваться…
— Не так. Заинтересованной стороной образования является не только промышленность. Государство — заинтересованная сторона, министерства, включая, например, Министерство культуры...
— Как заказчика?
— Почему нет? Допустим, оно считает, что у нас должно быть такое-то количество грамотных людей — в широком смысле слова грамотных. Кто-то должен их научить. Значит, должны быть искусствоведы, историки и так далее. Формируется на эти специальности госзаказ, в вузы спускаются контрольные цифры приёма по тем специальностям, которые не влияют непосредственно на ВВП, но при этом необходимы в обществе. Главная идея, которую надо распространять и доводить до умов: теория заинтересованных сторон как заказчиков образования. Это не только промышленные отрасли, но и все части общества. Например, появились общественные организации — нужны специалисты по управлению общественными организациями, в некоторых вузах открываются соответствующие специальности: пожалуйста, уважаемые энтузиасты, получите профессиональных лидеров. Понадобилось, чтобы молодёжь пришла, — в вузах начали работать студенческие союзы. Понадобились спортсмены — начали снова создаваться спортивные школы, заброшенные было во время перестройки. При правильном государственном управлении, заточенном не только на ВВП и на нефть, а на все стороны жизни, как в Англии, система образования интегрирует все интересы, которые есть в обществе. Теория заинтересованных сторон работает очень хорошо. Всегда ресурсы пойдут туда, где это кому-то нужно.
— А откуда брать количественные ориентиры?
— Вот это как раз самое сложное. Это те самые стратегические, на уровне государства, прогнозы на ближайшие 20—30 лет: то, к чему хочет прийти страна. Вся система образования отвечает на вызовы государства. Государству через столько-то лет должно понадобиться такое-то количество специалистов, и этих специалистов надо начинать готовить с пятого класса.
— То есть то, каким себя государство видит через 20 лет, сегодня отражается в школьном плане пятиклассника?
— Может быть, даже и первоклассника.
— Но для этого оно должно постараться и каким-то себя через эти 20 лет увидеть?
— Конечно.
Комментарии к статье
*Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы.
Дословно
Cправка о Федеральной целевой программе по развитию образования (ФЦПРО 2011—2015)
Цель: обеспечение доступности качественного образования, соответствующего требованиям инновационного социально ориентированного развития Российской Федерации.
Задачи:
● модернизация общего и дошкольного образования как института социального развития;
● приведение содержания и структуры профессионального образования в соответствие с потребностями рынка труда;
● развитие системы оценки качества образования и востребованности образовательных услуг.
Где посмотреть: полная информация о Программе ФЦПРО 2011—2015, включая перечень задач, мероприятий и проектов, а также ход их реализации, доступна на сайте http://www.fcpro.ru/.
