О празднике Первого мая можно с полным основанием сказать: он — вечен как мир.
Его праздновали еще в Древнем Риме, прославляя Майю — «Добрую богиню». Этнограф прошлого века И. М. Снегирев в исследовании «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» предполагал, что и Рим в свою очередь унаследовал эти традиции от более древних культур Востока и Индии, где поклонялись богине, олицетворявшей великую «мать-природу». Недаром праздник 1 мая у разных народов неизменно включал элементы, символизирующие приобщение человека к гармонии природных стихий.
Снегирев рассказывал: «Первого мая с утра римляне обоего пола выходили в поле с музыкою сбирать зеленые ветви, коими украшали двери своих родственников и друзей». Если в этот день римлянин неожиданно окатывал кого-нибудь водой из кувшина, то это считалось проявлением самых дружеских чувств и свидетельством наилучших пожеланий. В праздничные ритуалы включалось и купание в Тибре. Этот праздник словно давал человеку благословение благодатных сил солнца, воды и цветущей земли. Древние греки в этот день устраивали массовые
увеселения в рощах и садах, убирая себя цветочными венками и зелеными гирляндами. Разумеется, все это сопровождалось музыкой, танцами и щедрым угощением.
У западноевропейских и скандинавских народов 1 мая было праздником единения человека и возрождающейся весенней природы. Украшалось цветами и лентами «майское дерево», и вокруг него начинались ритуальные песнопения и танцы. Разжигались костры, через которые прыгали, чтобы очиститься «майским огнем» от злых духов. В некоторых местностях Дании и Германии праздник открывался въездом в селение конной процессии. Нарядные всадники держали зеленые ветви. Это называлось «привозить лето». Часто народные гулянья возглавляли выбранные для этого дня «майский король» и «майская королева».
Даже христианство, ставшее со временем государственной религией европейских стран, не смогло заставить людей отречься от любимого праздника. Во Франции в XIII веке, во времена Людовика Святого, «майское дерево» неизменно ставили на площади перед королевским дворцом. А шведский король Густав I в XVI веке однажды сделал «майским королем» архиепископа Иоанна Магнуса, и тот без смущения возглавил шумное народное веселье, к которому охотно присоединился и королевский двор. Существовал обычай первомайского праздника и у западных славян.
День 1 Мая в средневековых европейских училищах был неучебным, и радостные школяры, вырвавшись из душных, сумрачных помещений, устремлялись на природу вместе со своими наставниками. Младшие ученики затевали веселые игры и забавляли публику гимнастическими трюками, старшие соревновались в декламации и пении кантов. Учителя к этому дню сочиняли комедии или трагедии, а ученики их разыгрывали. Из Польши этот обычай перешел в Киевскую Академию. А с конца XVII века, когда по всей Руси начали появляться духовные и светские училища, вместе с ними распространялись и первомайские празднества, — но поначалу они воспринимались как сугубо «школьные».
В начале XVIII века поселенцы Немецкой слободы в Москве обратились к Петру I с просьбой узаконить для них праздник первомая и выделить для этого подходящее место. Поначалу им отвели рощу за Семеновской заставой. Гулянье проводилось в любую погоду, даже дождь не служил помехой.
Сам император, если находился в это время в Москве, непременно посещал праздник вместе со своим семейством. Ф. В. Бергхольц, прибывший в Россию в свите герцога Голштинского, в дневнике за 1724 год подробно описал праздник 1 мая в Москве: «Погода не очень-то благоприятствовала первому гулянью, которое иностранные купцы обыкновенно устраивают здесь в этот день в Семеновской роще, потому что не только шел дождь, но даже околополудня в первый раз гремел гром».
И тем не менее в пятом часу пополудни император с семьей отправился в рощу. Герцог со свитой вынужден был последовать за ним. В роще уже собрались все жители Немецкой слободы, в разных местах играли музыканты. Бергхольц рассказывает: «Побыв несколько времени с императрицей и принцессами, его величество пошел к доктору Бидлоо (Об анатомическом атласе доктора Бидлоо см. «Наука и жизнь» № 3, 1980 г.) и к купцам <...> Императрица хотя и собиралась скоро уехать домой, однако же, по желанию государя, не уехала до 9 часов, потому что его величество был в отличном расположении духа и не хотел еще уезжать». Мелкий дождь, не переставая, поливал нарядную толпу. Соскучившись сидеть в карете, Екатерина решительно распахнула дверцу и отправилась под дождем гулять по роще, изумляя иностранцев небывалой для коронованных дам отвагой. Принцессы Анна и Елизавета не рискнули последовать ее примеру. Доктор Бидлоо с женой угощал царскую семью горячим кофе и сладостями.
Позднее гулянье перенесли в Сокольники. Москвичам, которые собирались поглазеть на «немецкие станы», так понравилось первомайское веселье, что вскоре они сами с удовольствием к нему присоединились. В этот день устраивали гулянья и в Марьиной роще; но Сокольники пользовались у горожан особенной любовью. День 1 мая стал в Москве одним из самых популярных праздников, объединивших все сословия. В цикле М. Н. Загоскина «Москва и москвичи» одна из глав так и называлась «Первое мая». Герой рассказа, выглянув утром 1 мая в окно, изумился небывалой пустоте московских улиц: «Вот с полчаса, как живой души не видно на улице...» «Да кому быть, сударь, — вся Москва в Сокольниках», — ответил слуга.
Разряженные горожане, семьями и поодиночке, кто в экипаже, кто пешком, отправлялись в рощу на весь день с самоварами и закусками, угощая друзей и знакомых, а кто побогаче — всех прохожих подряд. Сын рязанского помещика С. П. Жихарев, приехав учиться в Москву, восторженно описывал первомайский праздник в Сокольниках в 1805 году: «Сколько народу, сколько беззаботной, разгульной веселости, шуму, гаму, музыки, песен, плясок и проч.; сколько богатых турецких и китайских палаток с накрытыми столами для роскошной трапезы и великолепными оркестрами и простых хворостяных, чуть прикрытых сверху тряпками шалашей с единственными украшениями — дымящимся самоваром и простым пастушьим рожком для аккомпанемента поющих и пляшущих поклонников Вакха; сколько щегольских модных карет и древних, прапрадедовских колымаг и рыдванов, бестящей упряжи и веревочной сбруи, прекрасных лошадей и претощих кляч...»
Гвоздем гулянья было появление первого московского богача графа Алексея Орлова, выезжавшего на «первомайскую демонстрацию» со всем своим домом: «Впереди на статном фаворитном коне своем, Свирепом, как его называли, ехал граф Орлов в парадном мундире и обвешанный орденами. Азиатская сбруя, седло, мундштук и чепрак были буквально залиты золотом и украшены драгоценными каменьями». За ним ехали домочадцы и друзья, далее «следовали берейторы и конюшие графа, не менее сорока человек, из которых многие имели в поводу по ... лошади в нарядных попонах и богатой сбруе. Наконец потянулись и графские экипажи: кареты, коляски и одноколки, запряженные цугами и четверками одномастных лошадей...» Граф показывал народу лучших лошадей своего конного завода, которые на другой день должны были участвовать в скачках. Тут же начинались пересуды о возможных конкурентах и заключались пари.
А вот запись о празднике в Сокольниках из дневника А. Я. Булгакова за 1820 год:
«Наше гулянье 1-го Мая было прекрасное. Погода такая, что лучше желать нельзя, в лесу все зелено и очень приятный запах от травы. Народу бездна, 5600 карет, а всех экипажей 8000». Генерал-губернатор Д. В. Голицын прибыл «верхом, с превеликою свитою».
Менялись времена и вкусы. В 1828 году на первомайском гулянии карета бригадира Исленева, запряженная цугом в шесть лошадей, произвела фурор, так как, по признанию Булгакова, уже «все забыли, как ездят в шесть лошадей». Зато для увеселения публики был запущен большой воздушный шар. Но по-прежнему гремели в роще русские и цыганские хоры, бойкие разносчики с озорными прибаутками предлагали квас, каленые орехи, сайки и калачи. И неизменно главным ритуалом праздника было чаепитие: чинное, истовое, до седьмого пота. Торговки-чайницы, расположившиеся на лужайках, зазывали публику к своим сияющим само- варам, соблазняя подававшимися к чаю густыми сливками, особыми маленькими булочками или крендельками. В Сокольниках в этот день находила свое воплощение народная поговорка: «Пришел май — и под кустиком рай».
В Петербурге традиции первомайского праздника сложились позднее. Судя по «Походному журналу» Петра I, в 1714 году, например, день 1 мая был у императора занят обычными повседневными делами: он ездил по городу, был у Меншикова, заглянул в типографию, сходил в баню и к вечеру отправился в церковь. А вот 1 мая 1723 года Петр уже счел нужным отдохнуть на природе. Бергхольц сообщал: «В этот день император на рассвете отправился водою в новый увеселительный дворец, который стоит прямо против Петергофа на очень приятном месте». А дочь его Елизавета Петровна праздновала 1 мая 1748 года в небольшом путевом дворце по Царскосельской дороге. В «Журнале дежурных генерал-адъютантов» записано: «Пополудни в 6-м часу ее императорское величество соизволила выход иметь верхом к Средним Рогаткам, где вечернее кушать изволила, а прибыть соблаговолила во втором часу пополуночи».
Для жителей Петербурга постоянное место массовых первомайских гуляний определилось лишь к началу XIX века. Им стал Екатерингоф. Здесь в моду вошли чинные катания аристократов в экипажах и верхом по Екатерингофской дороге и обратно. В этой пышной конной веренице не было уже места простой черни, лишь барские кучера да затянутые в парадные ливреи гайдуки на запятках по необходимости участвовали в выезде столичной знати. Простолюдины же, заранее пробиравшиеся пешком в Екатерингоф, развлекались созерцанием этой красочной, церемонной процессии, угощались водкой у выставленных на полянах трактирных столов, а порой, стремясь продемонстрировать собственную удаль, устраивали кулачные бои. С. П. Жихарев, приехав в 1807 году в Петербург, был разочарован майским праздником: «Вместо трех-четырех таборов удалых цыган, вместо нескольких отличных хоров русских песенников и роговой музыки, расставленных там и сям по Сокольничей роще, на полянках, ближайших к дороге, по которой движутся ряды экипажей, в Екатерингофе красуются одни питейные выставки, около которых толпится народ, а по местам сереют запачканные парусиновые навесы и полупалатки — приют самоварников; при некоторых из этих походных трактиров поются песни и слышится по временам рожок или кларнет».
После хлебосольной и щедрой на веселье Москвы общее впечатление от первомайского праздника в Петербурге было явно неблагоприятным: «Узко, тесно, бедно и неуклюже». В день 1 мая 1828 года А. В. Никитенко, наблюдая из окна, как петербуржцы устремились в Екатерингоф, писал в дневнике: «С трех часов уже начали пробираться туда ремесленники, сидельцы и прочие. Улица постепенно наполнялась, и наконец в половине шестого потянулись непрерывною цепью и экипажи. На тротуарах народ кипел, как волны. Я не видал, однако, признаков большого удовольствия: на всех лицах лежала какая-то холодная задумчивость. Красавицы в своих розовых и желтых шляпках сидели в экипажах, вытянувшись чинно, как на смотру».
Молодому Н. В. Гоголю, приехавшему из провинции в Петербург и стремившемуся увидеть столичный Первомай, этот холодно- чопорный аристократический праздник тоже не пришелся по душе. С присущей ему иронией Гоголь писал родным в 1829 году: «Все эти, однако ж, гулянья несносны, особливо екатерингофское первое мая: все удовольствие состоит в том, что прогуливающиеся садятся в кареты, которых ряд тянется более нежели на 10 верст и притом так тесно, что лошадиные морды задней кареты дружески целуются с богато убранными длинными гайдуками. Эти кареты беспрестанно строятся полицейскими чиновниками и иногда приостанавливаются по целым часам для соблюдения порядка, и все это для того, чтобы объехать кругом Екатерингоф и возвратиться чинным порядком назад, не вставая из карет. И я было направил смиренные стопы свои, но, обхваченный облаком пыли и едва дыша от тесноты, возвратился вспять».
В 1823—1825 годах военный генерал-губернатор М.А. Милорадович старался придать Екатерингофу более привлекательный вид, распорядившись украсить парк павильонами и беседками. В парке появились кондитерские, одна палатка была сделана в виде русской избы, в которой дымился огромный самовар. Здесь угощали медом, бархатным пивом, ботвиньей с лососиной и т. п. В 1834 году по поводу празднования совершеннолетия наследника престола (будущего Александра II) петербургские власти постарались сделать первомайское гулянье в Екатерингофе особенно великолепным и торжественным. Но по иронии судьбы запомнилось оно редкой неудачностью. А. С. Пушкин записал в дневнике: «Гулянье 1-го мая не удалось от дурной погоды, — было экипажей десять <...> Случилось несчастие: какая-то деревянная башня, памятник затей Милорадовича в Екатерингофе, обрушилась, и несколько людей, бывших на ней, ушиблись». В этом народ увидел недоброе предзнаменование по поводу будущего царствования наследника.
К концу XIX века слава екатерингофских гуляний утасла. Канули в прошлое роскошные барские экипажи с дамами в модных шляпках, только простолюдины еще тянулись по привычке к знакомому месту. Но неусыпное око полиции, со строгой подозрительностью следящее за порядком, и безнадежно испорченный к тому времени природный ландшафт лишали этот праздник всякой привлекательности. В 1874 году Никитенко записал в дневнике: «Сегодня в честь весны гулянье в Екатерингофе. Все здесь ложь — и в людях, и в природе <...> Полиция предлагает народный праздник в честь мая и весны: надобно верить ей». М. И. Пыляев в конце 80-х годов в книге «Старый Петербург» свидетельствовал: «В настоящее время Екатерингоф представляет полное запустение, пруды покрыты плесенью, а окружающая атмосфера пропитана зловонием и удушливым запахом, распространяемым вблизи стоящим костеобжигательным заводом».
А в московских Сокольниках в день 1 мая по-прежнему кипело разгульное, бесшабашное веселье. Только палатки из турецких шалей и хворостяные шалаши, когда-то разбивавшиеся здесь, сменились ресторанными столиками и выездными буфетами. Начинающий писатель А П. Чехов посвятил этому празднику юмористический рассказ «На гулянье в Сокольниках». В нем повествуется о переживаниях героини, которая стыдится своего «напраздновавшегося» до последней степени и шатающегося спутника и укоряет его: «Все люди как люди... под ручку гуляют, музыку слушают, один ты в безобразии. И когда это ты успел?» Ей совестно даже взглянуть на окружающих, ей чудятся насмешливые улыбки и шепот колких замечаний. Но, осмелившись наконец поднять глаза, она видит, что «все люди», которых она приводила в пример, бредут так же покачиваясь, с такими же захмелевшими лицами — «и ей становится легче».
В 1889 году международный конгресс рабочих, собравшийся в Париже, постановил считать этот день праздником солидарности всех трудящихся. В России политический акцент Первомай начал приобретать на рубеже XIX—XX веков в накаленной предреволюционной атмосфере. И. А. Белоусов, выросший в среде мастеровых, в очерке «Ушедшая Москва» вспоминал, что этот праздник, хотя и не принадлежал к официальным, у простонародья и средних слоев пользовался неизменной любовью. Торговцы к обеду закрывали свои лавочки, мещане и мастеровые бросали все дела. «Чувствовалось, что это был демократический праздник, и многие хозяева-ремесленники не сочувствовали ему — они сидели в мастерских, как бы сторожили, чтобы мастера не ускользнули на гулянье. Но стоило хозяину удалиться из мастерской на несколько минут, как два-три мастера, предварительно сговорившись между собой, быстро одевались и уходили в Сокольники». После 1895 года рабочие в разных городах стали собираться на «маевки» уже подальше от мест массовых гуляний, чтобы послушать ораторов-марксистов о тактике экономической и политической борьбы.
История Первомая в России прежде всего связана с традициями городской культуры, и неудивительно, что в конце концов он стал праздником, объединившим всех россиян. И дело здесь, видимо, не только в том, что этот день был наконец узаконен в качестве «красной даты». Этот весенний праздник был одинаково близок сердцам людей разных эпох и стран, потому что через память поколений нес вечную мечту о гармонии расцветающей природы и вечном стремлении человека к обновлению жизни.
