Знакомясь в фондах Русского музея с рисунками Карла Брюллова, я не мог не обратить внимания, после многих лет работы в Италии, на портрет католического священника (овал, 19 x 16,5 см). Густая черная акварель в сочетании с черными же, но более легкими, размытыми мазками зримо передавали фактуру ткани его сутаны и круглой шапочки папалина, из-под которой выбились пряди седых волос. Особенно привлекало по-брюлловски виртуозно, словно вылепленное, а не написанное тончайшими штрихами доброе, умное лицо священника. Все говорило о том, что он был симпатичен художнику.
Чем же вызвал симпатию живописца священник с акварельного портрета? Ключ, если не к прямому ответу на вопрос, то к поиску его, давала надпись на оборотной стороне листа, сделанная вперемежку итальянскими и французскими словами: "II Padre Ricca dei Scolopj a Siena collegio Tolomei aquarelle de Charles Brullow d'apres nature 1829" ("Падре Рикка деи Сколопи в Сиене колледж Толомеи акварель Карла Брюллова с натуры 1829 год"). Священник имел какое-то отношение к колледжу, носившему имя знатной сиенской семьи Толомеи.
Сразу же уточню: полное имя священника - Массимилиано Дель Рикко (1761-1835), а "деи (правильнее - дельи. - Н.П.) Сколопи" означает принадлежность к монашескому ордену отцов благотворительных школ - padri delle Scuole Pie. Слово "pie" подразумевает религиозную благотворительность.
Полезными оказались и сведения о том, что до поступления в Русский музей портрет находился в собрании автора воспоминаний о Брюллове, художника Григория Григорьевича Гагарина (1810-1893). Он был сыном русского посланника в Риме, князя Григория Ивановича, который покровительствовал Брюллову, написавшему портреты всех членов его семьи. С тринадцати до шестнадцати лет Григорий Гагарин-сын учился в колледже Толомеи. Из этого можно заключить, что именно он познакомил Брюллова со священником из Сиены, возможно, своим бывшим учителем. Не исключено, что они вместе посетили его. Тем же 1829 годом помечен брюлловский портрет молодого Гагарина, тоже акварельный, овальный, схожий и по размерам с портретом священника.
Не сохранилось ли в Сиене авторское повторение портрета Дель Рикко? По опыту поисков в Италии произведений русских художников я знал, что они могут обнаружиться в самых неожиданных местах. Но как это проверить? Подсказал случай.
Мой старый добрый знакомый Джулио Пепи, директор организации, занимавшейся развитием туризма в Сиене, прислал мне набор репродукций старинных гравюр с видами этого города, славящегося памятниками эпохи Возрождения. Сиена издавна известна также страстью своих жителей к конным соревнованиям, проводимым на главной городской площади Пьяцца дель Кампо. Вот и вид двух красивых зданий на одной из гравюр оживляла сцена прогона невзнузданных скаковых лошадей (в Италии их называют "барбари"). В подписи сказано, что кони бегут перед колледжем Толомеи (помечен буквой "а") и дворцом Киджи ("b"). Упоминание колледжа и навело на мысль попросить синьора Пепи поискать в Сиене рисунок Брюллова. Вскоре от него стали приходить вести, породившие было надежду на успех. Привожу выдержки из его писем.
"7 ноября 1983 г.
Я незамедлительно приступил к поиску произведения Карла Брюллова, прибегнув к помощи д-ра Альберто Корничи из управления по делам культурного достояния и проф. Альдо Каирола - художественного консультанта коммуны (орган местного самоуправления. - Н.П.)... Заверяю вас, что предприму все, чтобы удостовериться, нет ли в Сиене произведения Брюллова, и сообщу о результатах, будь то отрицательные или, как надеюсь, положительные".
"14 ноября 1983 г.
Спешу сообщить, что благодаря ценной помощи проф. Альдо Каирола мы узнали, где находится портрет падре Дель Рикко. Это монастырь Сан Джованнино во Флоренции... Я пытаюсь связаться во Флоренции с падре Освальдо Тости, чтобы сделать фотографию портрета и послать ее вам".
Отправляя 6 декабря 1983 года цветной диапозитив с портрета падре Дель Рикко, синьор Пепи пишет: "Правда, относительно авторства Брюллова высказываетс я сомнение. Когда портрет чистили, обнаружили имя художника, прочитанное как Луиджи Боски Романо (последнее слово может означать "Римлянин")... Как бы то ни было, моя миссия выполнена! Еще раз благодарю вас за память о Сиене и надеюсь, что в своей публикации вы скажете и о нашем городе, поскольку падре Массимилиано Дель Рикко долго жил, служил в нем, здесь же умер и похоронен неподалеку в деревне Санта Коломба".
По первому же взгляду на диапозитив можно безошибочно определить, что флорентийский портрет никакого отношения к Брюллову не имеет. По-видимому, его автор был художником-любителем. В его изображении Дель Рикко выглядит добродушным пожилым монахом с большим, подозрительно красноватым носом. Не очень умело написаны руки, протянутые к книге, раскрытой на странице с именем портретируемого и подписью художника.
И все же портрет по-своему интересен. Не сумев передать значимости, присущей Дель Рикко на акварели Брюллова, Боски старался восполнить его характеристику скрупулезно воспроизведенными деталями несколько неожиданного для духовного лица интерьера. За стеклянными дверцами шкафа разложены оптические линзы, стоит какой-то научный прибор. На этажерках - образцы минералов и увесистые фолианты в кожаных переплетах. "Оптика" Ньютона, "Небесная механика" Лапласа, "Физика" создателя научной кристаллографии Гаюи, "Математика", "Естественная история", очевидно, указывают на научные занятия Дель Рикко. Но наряду с этими книгами видим "Итальянское общество", "История скульптуры", что должно свидетельствовать о широком круге его интересов.
Когда мне вновь довелось побывать во Флоренции, я не преминул познакомиться с этим портретом в оригинале, надеясь подробнее узнать и о самом персонаже брюлловского портрета.
Монастырь Сан Джованнино дельи Сколопи, находящийся в центре города рядом с дворцом Медичи - Риккарди, построил в XVI веке архитектор Бартоломео Амманнати для иезуитов. Два столетия спустя, когда Общество Иисуса было временно упразднено, его передали отцам благотворительных школ. Но портрет Дель Рикко, как выяснилось, находится не в самом монастыре, а в расположенной неподалеку от него Ксименовской обсерватории, также перешедшей от иезуитов в ведение отцам Сколопи, занимавшихся наблюдением за звездным небом и некогда опекавших престарелого, ослепшего к концу жизни Галилея. В XX веке, когда из-за помех электрического освещения, астрономические наблюдения здесь прекратились, обсерватория превратилась в своего рода музей. То, что портрет Дель Рикко хранится именно там, неслучайно.
Падре Освальдо Тости, на которого ссылался Джулио Пепи, я не застал, но его собрат по ордену Дино Бравиери подарил мне неразрезанный экземпляр книги, изданной еще в 1930 году по случаю трехсотлетия открытия во Флоренции благотворительных школ. В ней, в частности, читаем: "История Ксименовской обсерватории - это история математиков и физиков. Два Сколопи - Кановаи и Дель Рикко дали ей жизнь и принесли славу".
Написанный ими трактат по физике и курс лекций по математике пользовались таким успехом, что за короткий срок курс лекций выдержал шесть изданий. Эти труды и практическая работа в обсерватории получили широкое признание, "так что не приходится удивляться, что имена падре Кановаи и падре Дель Рикко стали известны во всей Европе". В Сиене, входившей в состав Великого герцогства Тосканского (его столицей была Флоренция), Массимилиано Дель Рикко преподавал "философию физических и естественных наук" не только в колледже Толомеи, но и в университете.
Так вот чем оказался примечателен монах из Сиены для Брюллова! Известно, что художника живо интересовали природные явления. Наблюдая в Италии солнечное затмение, он даже хотел изобразить его на холсте. Вышедшему из стен Академии художнику задуманная картина представлялась в форме аллегории на темы античной мифологии (сохранились карандашные наброски к ней). Пути колесниц Аполлона - Солнца и его сестры Дианы - Луны пересекаются в небесах, и Диана, обнимая и целуя на лету брата, заслоняет собой окружающий Аполлона солнечный диск. Но Брюллова интересовала и реальная механика солнечного затмения. Среди его рисунков в частном собрании в Риме есть лист со схематическим наброском орбит планет, вращающихся вокруг Солнца.
Прошло много лет. Весной 2002 года мне удалось увидеть в Мадриде картину Франсиско Гойи, посвященную основателю ордена отцов благотворительных школ Хосе де Каласансу. Пишу "удалось", поскольку это оказалось сопряжено с некоторыми трудностями. Картина находится в церкви святого Антония-аббата, расположенной в районе университетского городка. Приехал туда к пяти часам пополудни, когда церкви открываются перед вечерней мессой. Поначалу смутило то, что многоэтажное здание с высеченной над входом надписью "КАЛАСАНСИО" ничем не напоминало церковное. Консьержка пояснила, что церковь не приходская, а домовая, она принадлежит учебному заведению, готовящему преподавателей благотворительных школ. Картина Гойи действительно находится в ней, но увидеть ее можно только по предварительной договоренности с администрацией. Однако сегодня канцелярия уже закрылась.
До моего отъезда из Испании оставался единственный рабочий день. Спрашиваю, смогу ли завтра, в пятницу, не только получить разрешение, но и увидеть картину. Консьержка в этом не уверена. Но тут в вестибюле появляется мужчина. Подойдя к нему и показывая на меня, она, вероятно, говорит, что некий иностранец хочет посмотреть картину Гойи. Одетый в цивильный костюм мужчина, отрекомендовавшийся священником Авелино Андреа Нисталем, расспросив, кто я и откуда, любезно предлагает обождать, пока он сходит за ключом от церкви.
В глубине просторного помещения на нижнем этаже, служащего, по-видимому, не только церковью, но и актовым залом учебного заведения, висит как запрестольный образ большая (250 x 180 см) картина Гойи "Последнее причастие святого Хосе де Каласанса". Мой сопровождающий напоминает, что Франсиско Гойя, как и основатель ордена отцов благотворительных школ, был уроженцем области Арагон (чувство землячества, при сильных региональных различиях, и сегодня имеет в Испании большое значение). Сын бедного ремесленника, он в детстве учился в благотворительной школе в Сарагосе, главном городе области. Поэтому, получив в мае 1819 года заказ на картину, семидесятитрехлетний Гойя, несмотря на тяжелую болезнь, сделавшую его глухим, сразу принялся за работу, и ко дню святого, отмечаемому в день его смерти, 25 августа, он ее закончил.
Несколько слов о самом основателе ордена, известном больше под итальянизированным именем Джузеппе Калазанцио. Как говорится в подаренной мне во Флоренции книге, он "совершенно особым образом отличается от других святых". Ему, родившемуся в 1557 году в семье идальго (то есть не имевшего поместья дворянина), отец прочил военное поприще. Но тот чувствовал в себе иное призвание и, получив юридическое и теологическое образование, стал священником. Приехав в Рим, он посвятил себя служению самым обездоленным слоям населения Вечного города. Всюду сталкиваясь с проблемами, порождаемыми нищетой, видя на улицах грязных и оборванных, живущих если не воровством, то попрошайничеством ребятишек, священник задумывается о том, как помочь им выйти в люди. И в 1597 году открывает первую подлинно народную, бесплатную школу для детей бедняков.
Вслед за ней такие же школы создают в городах не только Италии, но и других стран Западной и Центральной Европы. Калазанцио разрабатывает для них устав и программу занятий, включающую общеобразовательные предметы. Основанные школы считаются прообразом современного начального образования, а сам он - святым покровителем учителей. Его биографы утверждают, что на сей подвиг Калазанцио вдохновило чудесное явление Богородицы. Не забудем, однако, что он - современник таких своих соотечественников, как Сервантес, Лопе де Вега, Кальдерон, если называть лишь самых знаменитых представителей Золотого века испанской культуры.
Как всякий первопроходец, Калазанцио столкнулся с множеством трудностей: не хватало финансовых средств и людей, способных стать школьными учителями, приходилось преодолевать сопротивление влиятельных кругов, считавших, что "чернь, получив образование, выйдет из повиновения властям". Если на первых порах кое-кто был склонен видеть в нем этакого Дон-Кихота, перебравшегося из Испании в Рим, то по мере того, как его дело приобретало размах, а возглавляемую им конгрегацию преобразовали в полноправный орден, появлялись завистники. Жизнь церкви не лишена интриг. Так, иезуиты усмотрели в Калазанцио и его сподвижниках соперников по борьбе за души молодежи. Однажды, по ложному навету, ему даже пришлось предстать перед церковным судом. Вспоминая этот эпизод, он писал, что испытал чувство стыда не тогда, когда его арестовали на глазах учеников и вели под стражей по улицам города, а когда, оправданный судом, возвращался в свою обитель в богатой карете, присланной покровительствовавшим ему кардиналом. Но недруги не унимались. При очередной смене на папском престоле орден отцов благотворительных школ был упразднен. Два года спустя, в 1648 году, Калазанцио, пребывая в немилости, скончался. Говорили, что, умирая, он твердо верил в возрождение своих школ.
В 1669 году орден восстанавливают. А еще столетие спустя, в 1767 году, католическая церковь причисляет Джузеппе Калазанцио к лику святых. Постепенно деятельность его последователей вышла далеко за пределы начального образования. Они стали преподавать научные дисциплины и в университетах. К концу XX века в различных странах четырех континентов насчитывалось две сотни отделений ордена отцов благотворительных школ.
Но вернемся в мадридскую церковь святого Антония-аббата - к одному из шедевров Гойи, картине "Последнее причастие святого Хосе де Каласанса".
В центре две фигуры - коленопреклоненный старец и причащающий его священник. За ними вставшие на колени учителя благотворительных школ и их ученики - мальчики в форменных накидках. Контраст смиренной позы Каласанса и ритуально-привычного жеста священника, подносящего ему святые дары, с глубоким волнением горячо молящихся сподвижников придает сцене прощания святого с земной юдолью необыкновенную напряженность. Ее еще больше усиливает единственное яркое пятно на полотне. В сочетании со сдержанными, приглушенными красками, в которых выдержана картина, пунцовая подушка под коленями облаченного в черную мантию основателя ордена подобна звучанию аккорда органной фуги.
Русский путешественник XIX века литератор В. П. Боткин, впервые подробно познакомивший российских читателей с Испанией, сравнивая испанскую и итальянскую религиозную живопись, писал: "Настоящая католическая живопись развилась только в Испании <...> В искусстве итальянцев идеалы древнего мира так перемешаны с идеалами христианства, что трудно решить, к каким из них художники итальянские чувствовали больше влечения <...> Внутренняя, страстная, мистическая сторона <христианства> осуществилась в живописи испанской <...> Испания <...> была отрезана от античных преданий завоеванием арабов. Семивековая борьба с исламизмом сохранила испанскому католицизму страстный, восторженный характер <...>".
Картину "Последнее причастие святого Хосе де Каласанса" называют вершиной религиозной живописи мастера. При всей патетике сюжета она лишена какой бы то ни было риторики. Предсмертное причастие святого не сопровождается чудесными видениями, к преданиям о которых действительно со страстью и восторгом нередко обращались испанские художники. У Гойи все представляется совершенно естественным. Даже иконографи чески традиционный знак божественного благоволения - столп света, пронизывающий полумрак храма и нисходящий на Каласанса, выглядит солнечным и лучами, проникшими из-под купола.
Между тем эмоциональная сила картины настолько велика, что, стоя перед ней, испытываешь чувство сопричастности к происходящему. Эффект во многом достигается фигурами расположенных лицом к зрителям сподвижников Каласанса. Это они своей горячей молитвой приобщают нас к свершающемуся в храме таинству. К подобному приему Гойя прибегал и раньше. Вспомним объятых ужасом свидетелей расстрела наполеоновскими солдатами мадридских повстанцев на картине в музее Прадо. Но на этот раз художник написал и себя. Он делал это и в прошлом. На картине "Семья Карла IV" рядом с членами королевской семьи - его автопортрет. Однако тогда он выступал в роли как бы стороннего наблюдателя - художник за мольбертом. Теперь, в картине "Последнее причастие", он сам и его любимый внук Мариано в числе участников запечатленной сцены.
Работая над этой картиной, Гойя, наверное, не только вспоминал свои детские годы, проведенные в школе эсколопиос, но и размышлял об окружавшей его действительности. Кровопролитная борьба испанцев против наполеоновского нашествия, запечатленная в живописных полотнах Гойи "Восстание 2 мая 1808 года в Мадриде", "Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года" и в серии офортов "Бедствия войны", не принесла долгожданной свободы. С реставрацией прежних порядков в стране наступил период политической реакции, были восстановлены суды инквизиции. В этой удушающей обстановке, чреватой вспыхнувшей в 1820 году и жестоко подавленной революцией, картина "Последнее причастие святого Хосе де Каласанса" воспринималась как прославление подвергшегося гонению праведника, несшего людям свет знаний.
Пройдет несколько лет, и Гойя покинет Испанию, уедет во Францию, фактически в добровольное изгнание. Там он и скончается в 1828 году.
...Случилось так, что в следующем году после смерти Франсиско Гойи его младший современник, русский художник Карл Брюллов, встретился с ученым монахом из ордена отцов благотворительных школ и сделал его портрет. Разумеется, в мои намерения не входит сопоставление монументального живописного полотна Гойи и интимного по жанру акварельного рисунка Брюллова. Слишком разные художники, да и масштаб двух этих произведений различен. И все же они словно перекликаются друг с другом.
"Бывают странные сближения" - заметил как-то Пушкин.
