Здравствуйте, уважаемая редакция!
Пишет вам Валитов Сулейман Ахмет-Сафич, 1924 года рождения, коренной житель Казани, участник Великой Отечественной войны. Я из самой обычной татарской большой дружной семьи — нас было шестеро детей.
Старший брат, закончивший физмат Казанского государственного университета, ещё в 1930-х годах начал выписывать для нас журнал «Наука и жизнь». И вот уже почти 80 лет — с перерывом на фронтовые годы — я постоянный и верный читатель журнала. Так что для вас я не случайный человек.
Все дети в нашей семье получили высшее образование, четверо воевали на фронтах Великой Отечественной войны, один из братьев был пулемётчиком, погиб на Карельском перешейке в 1942 году.
Моя гражданская профессия — хирург, в последующем анестезиолог-реаниматолог, я доцент Казанского государственного медицинского университета.
Призван в армию в 1942 году (в 17 лет), с августа того же года — курсант Тамбовского пулемётного училища. Рядом вовсю шла Сталинградская битва, но необученных солдат туда уже не бросили, не 1941 год. Нас учили наступать и держать оборону днём и ночью, владеть всеми образцами стрелкового оружия, ротными и батальонными миномётами и даже стрелять из противотанковых пушек («сорокапяток») прямой наводкой, сапёрному делу — минировать, обезвреживать пехотные и противотанковые мины, делу войсковой радио- и телефонной связи, химзащите и, конечно, штыковому бою (ежедневные тренировки). Мы, рядовые бойцы, получили довольно основательные военные знания. Когда в июле 1943 года я оказался в действующей 10-й армии, в полку имени Александра Матросова, в котором он и совершил подвиг, понял, что был неплохо подготовлен.
Западный фронт стоял в обороне, бои местного значения шли всё время. Я начал проверять свои знания, полученные в школе и в военном училище. Например, по времени свободно падающего тела — бомбы — определять высоту полёта немецких самолётов. Понял, что есть десяток или чуть более секунд для принятия каких-то мер по спасению жизни. Но когда тебя бомбят пикирующие самолёты («Юнкерс-87»), надежды на спасение маловато, как можно быстрее надо прижаться к земле. Если со стороны противника слышны звуки выстрелов из пушек, значит, не по тебе бьют. Начальная скорость пушечного снаряда 450 м/с, а звука — 334 м/с. Когда по тебе бьют из пушек (например, из танковой) прямой наводкой, ты просто не услышишь звука выстрела: тебя уже не будет. Мне особенно полезно было изучение траектории полёта и времени свободного падения мин. Эти действия я рассчитывал и проделывал десятки и сотни раз при обстрелах минами разного калибра, при разных траекториях их полёта. Пришёл к твёрдому выводу, что при стрельбе с любого расстояния и минами любого калибра у меня есть 6—7 секунд на выполнение моих прямых обязанностей и на спасение, но одну секунду нужно оставлять в резерве. Значит, есть только 6 надёжных секунд. Так ли это важно? Даже очень! Чемпионы мира 100 метров пробегают за 9—10 секунд, а я за 6 секунд мог пробежать 25—30 метров, так как был маленький и юркий. Главное — не пропустить звук первого выстрела.
Наступление войск Западного фронта в смоленском направлении началось 8 августа 1943 года. И вот мне выпало первое настоящее испытание.
Наблюдательный пункт (НП) командира полка располагался примерно в 250—300 метрах от переднего края, где находился командир батальона. Было важно поддерживать постоянную связь между ними в зоне плотного артиллерийского и миномётного огня (телефонный кабель обрывался очень часто).
Уже два часа дня, а полк никак не может выполнить дневную задачу — овладеть высотой, контролирующей всю прилегающую местность. Звонок командира дивизии командиру полка (мы, связисты, всегда очень хорошо информированы): «Готовься! Через 15 минут небольшая артподготовка и атака, поддержанная танками. Всё».
Командир полка берёт другую телефонную трубку для связи с батальоном и только начинает разговор, как очередной немецкий артналёт прерывает связь. Командир полка не успевает сказать главное — про атаку и танковую поддержку. К сожалению, радиосвязь в таких ситуациях ненадёжна. Радиостанции в батальонах были очень несовершенны, немцы их быстро засекали, и комбаты запрещали их включать.
Начальник связи полка капитан Багрянцев командует: «Петро! Вперёд!» Петро выскакивает из окопа, берёт в руки кабель и бежит. Немцы наблюдают очень внимательно! Слышны миномётные выстрелы. Мы кричим: «Ложись!» Но он продолжает бежать, его накрывают взрывы, он падает и не встаёт.
Следующая команда:
— Иван! Вперёд!
Точный повтор первого случая.
Новая команда:
— Сынок! (это я, маленький, худой). Вперёд! Не подведи!
Выскакиваю из окопа, хватаю кабель и бегу. Определяю примерно расстояние до воронок от бомб и снарядов крупного калибра по высоте брустверов. Слышу звук первого выстрела, пробегаю 25—30 метров и прыгаю в воронку. Не успеваю приземлиться, а уже начались взрывы. Вывод: опаздываю, нельзя рисковать, бег надо прервать чуть раньше. Всё это повторяется ещё дважды. Сижу в третьей воронке, наверху — взрывы. Думаю — немец не дурак, понял мою тактику, поэтому решаю действовать по-другому. Очередной миномётный налёт кончился, но я не вылезаю. Проходит всего 3—4 секунды, и вдруг вокруг начинают взрываться мины. Точно! Немец решил меня перехитрить и четвёртый залп произвёл раньше. Звуки выстрела этого четвёртого налёта я не слышал, потому что в это время взрывались мины третьего налёта. Наконец стало тихо. Вылезаю, пробегаю 25—30 метров и вижу небольшую воронку от мины, на её дне лежат оба конца оборванного кабеля. Хватаю и перебегаю в более глубокую воронку, зубами рву изоляцию (время истекает, сейчас должны пойти танки и всё порвут гусеницами). Соединяю оголённые концы, связь восстановлена! Слышу по своей трубке приказ командира полка о готовности к атаке. Включаюсь сам:
— Маша! Это я! (у нас в роте связи были две очень хорошие девочки связистки Маша и Ирина из города Бийска, столицы горного Алтая, где формировался полк).
— Подожди! (голос Маши).
— Сынок! (голос капитана Багрянцева).
— Да.
— Молодец, возвращайся.
— Есть.
Немцы поняли, что сейчас начнётся атака, и готовятся к отражению. Тишина, никто не стреляет, молчат даже снайперы. Недалеко от моей воронки, в 30—40 метрах, заросли кустарника. Шагаю туда в полный рост, довольный собой. Немцам показываю кукиш. Начинается наша артподготовка. Вхожу в кустарник и, оглушённый, падаю, потеряв на секунды сознание. Открываю глаза, а надо мной дымится ствол нашей танковой пушки после выстрела и наползают гусеницы. Встать не успею, нет времени, нельзя опоздать на долю секунды. Перекатываюсь по земле. Гусеницы проходят мимо (ругаю себя — раззява я! — в такой ситуации нельзя расслабляться даже на секунду). Встаю. Из кустов выскакивает полтора десятка Т-34 и, стреляя на полном ходу, мчатся к переднему краю. Через 15—20 секунд слышится «Ура!». Из окопов поднимаются комполка и его свита. Все бегут вперёд. Значит — высотку взяли, дневную задачу выполнили. Всё. Вот теперь немного можно успокоиться.
Этот типичный эпизод войны имел место в августе 1943 года под Смоленском. Конец войны ещё не просматривался. До 9 мая 1945 года было далеко. Подобных ситуаций в разных вариантах в период почти ежедневного соприкосновения с противником было десятки, а то и сотни. Мне очень повезло: домой вернулся живой и здоровый, выросший на фронтовых харчах и свежем воздухе. Помогли опыт и знания, полученные в школе и военном училище, чтение книг и журналов.
Спасибо за журнал. С приветом и добрыми пожеланиями к вашим читателям.
Сулейман Валитов.
Мои награды и знаки отличия: две медали «За отвагу», орден Красной Звезды, медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», орден Отечественной войны 2-й степени, «Отличник здравоохранения СССР», «Отличник высшей школы СССР».
