Константин Мячин
Долгое время этот человек оставался исторической загадкой. Вокруг его имени рождались мифы и легенды. О нём писали и как о тайном сотруднике охранки, и как о таинственном суперагенте различных западных спецслужб — да много ещё чего… Я был одним из тех историков, кто долго шёл по его следам. Помню, как меня поразил телефонный звонок из тогдашнего Свердловска. Звонившая представилась Людмилой Константиновной Карповой — дочерью того, сведения о ком я разыскивал. От неё я узнал многое. (Привезённые ею документы: записки, воспоминания отца и его жены, Ольги Ильиничны, и другие материалы были затем сданы в архив — ныне Государственный архив РФ.)
Так я узнал настоящее имя этого человека — Константин Мячин. Он из Уфы, большевик с 1905 года. Был одним из руководителей уральских большевистских боевиков-экспроприаторов. Их главная цель — насильственный захват крупных сумм денег для нужд партии, экспроприация (в просторечии — «эксы»). Без убитых и раненых эти «эксы» не обходились.
В 1908 и 1909 годах Мячин участвовал в двух крупных экспроприациях на станции Миасс (М. Горький рассказывает об этом в последнем своём романе «Жизнь Клима Самгина»). Большинство боевиков полиция схватила, но Константину удалось скрыться. Он достал новый паспорт: Мячин исчез, а появился Василий Васильевич Яковлев. Под этим именем он выехал за границу. Однако уральские боевики заподозрили Мячина-Яковлева ни много ни мало в... связях с охранкой.
В Европе Яковлев пробыл почти девять лет, в Россию его вернула лишь Февральская революция. В дни большевистского Октября он — активный участник вооружённого восстания против Временного правительства, а после его свержения — комиссар телеграфа, затем один из первых членов ВЧК. С ним лично знаком Ленин, его хорошо знает (ещё по уральским делам) Свердлов. Теперь они направляют Яковлева именно на Урал, где тот должен возглавить Уралоблсовет. Но Екатеринбург Яковлева не принимает: сказались старые подозрения. И он уезжает в Уфу.
Ранней весной 1918 года Яковлев вновь в Петрограде — доставил в голодающий город поезд с хлебом. В конце марта, перед тем как вернуться в Уфу, Яковлев останавливается в Москве, где его неожиданно вызывает Яков Свердлов…
В Тобольске ещё со времён Керенского охрану царской семьи несли солдаты царскосельских гвардейских полков, составившие так называемый Отряд особого назначения. Командовал им полковник Кобылянский.
Вскоре после Октябрьского большевистского переворота в Тобольск устремились красногвардейские (фактически партизанские и полупартизанские) отряды из Екатеринбурга и Омска. Большевистские власти Урала, подверженные сильным сепаратистским настроениям, стремились установить контроль над царской семьёй. Однако солдаты и офицеры, охранявшие арестованного царя и его близких, решительно отказывались на первых порах кому-либо передать своих подопечных.
Между тем обстановка в Тобольске становилась всё более напряжённой. Упорно поддерживались слухи, что монархические организации готовят заговор, стремясь освободить Романовых. Москва насторожилась. Для неё царская семья была важна как с внешне-, так и с внутриполитической точки зрения. Брестский мир, подписанный в марте 1918 года, поставил большевистскую Россию в определённую зависимость от кайзеровской Германии. Потому-то немцы и не стремились к каким-либо действиям для освобождения царской семьи и восстановления на троне Романова.
Однако положение могло быстро измениться. Образовавшийся в марте 1918 года монархический Правый центр установил тесные связи с германским послом в Москве, графом В. Мирбахом. И немцы не исключали, что в случае падения ещё слабой большевистской власти им придётся «поставить» на Романова (конечно, в случае, если он признает определённые условия Брестского мира). Несколько раз германские власти направляли в Москву запросы о «принцессах германской крови», то есть о четырёх дочерях Николая II и об императрице Александре Фёдоровне — она была дочерью немецкого герцога Гессенского и внучкой английской королевы Виктории. В такой ситуации Москва, естественно, не могла оставить Тобольск вне контроля.
Была и другая сторона дела. Брестский мир резко осложнил и внутриполитическое положение большевиков — сторонников Ленина. Если правые силы клеймили их как предателей интересов России, то левые (анархисты, левые эсеры и даже некоторые большевики) обвиняли Ленина и его приверженцев, заключивших Брестский мир, в сговоре с империализмом и измене революции ради сохранения своей власти. (В конце августа 1918 года Фанни Каплан будет покушаться на Ленина именно как на «отступника революции».) Ещё одним доказательством такой позиции большевиков считали и якобы «бережное» отношение их власти к арестованной царской семье. Раздавались требования казни бывшего царя.
В такой ситуации Москва просто была обязана обратить внимание на далёкий Тобольск.
Поручение Москвы
Итак, повторю: весной 1918 года находившегося в Москве Яковлева вызывает Яков Свердлов. Поручение, полученное от него, квалифицировалось как строго секретное — вывезти царскую семью из Тобольска в Екатеринбург. Приказ чёткий: «багаж» («багажом» или «грузом» условлено называть Романовых) должен быть доставлен в сохранности.
Вот текст письма Свердлова, написанного на бланке ВЦИКа и обращённого к руководителям Уралоблсовета:
«9 апреля 1918 г. Дорогие товарищи! Сегодня по прямому проводу предупреждаю вас о поездке к вам подателя сего, т. Яковлева. Мы поручили ему перевезти Николая на Урал.
Наше мнение — пока поместить его в Екатеринбурге. Решайте сами, устроить его в тюрьме или же приспособить какой-либо особняк. Без нашего прямого указания никуда не увозите.
Задача Яковлева доставить Николая в Екатеринбург живым и сдать председателю Белобородову (председатель исполкома Уралоблсовета. — Прим. авт.) или Голощекину (военный комиссар. — Прим. авт.). Яковлеву даны самые точные и подробные инструкции.
Всё, что необходимо, делайте. Сговоритесь о деталях с Яковлевым. С товарищеским приветом. Я. Свердлов».
Яковлев сформировал хорошо вооружённый отряд, получил мандат Чрезвычайного комиссара ВЦИКа, подписанный Лениным и Свердловым, и двинулся в путь. Прибыв в Тобольск 22 апреля, он сразу же собрал комитет отряда особого назначения, охранявшего царскую семью. В протоколе заседания записаны его слова: «Жизнь пленных гарантируется головами всех, кто не сумеет уберечь, и всех, кто сделает покушение на жизнь семьи бывшего царя или попытки увоза или перевода без распоряжения т. Яковлева».
В Тобольске только мандат, подписанный Лениным и Свердловым, помог Яковлеву добиться согласия на передачу под его контроль Николая II и его близких. Оказавшиеся здесь представители Екатеринбурга отнеслись к Яковлеву с нескрываемым подозрением — многие испытывали к нему настороженность ещё со времён «эксов», считая его, как уже говорилось, провокатором. Один из уральских красногвардейцев, А. Неволин, позднее свидетельствовал, что командир его отряда Бусяцкий открыто говорил: «Вот сюда приехал комиссар Яковлев и хочет увезти Романова в Москву, а потом у них, кажется, решено отправить его за границу. А нам предстоит другая задача — во что бы то ни стало доставить его в Екатеринбург».
Отношения Яковлева с С. Заславским — представителем Уралоблсовета — тоже складывались непросто. Сначала Заславский отнёсся к Яковлеву как к своему союзнику, но возникшие затем между ними серьёзные разногласия были готовы обернуться прямым столкновением. И Яковлев поторопился выехать из Тобольска. Подгоняла и приближавшаяся весенняя распутица: дороги вот-вот могли стать непроезжими, а на Тоболе и Иртыше — начаться ледоход.
25 апреля Яковлев приехал в губернаторский дом, в котором размещалась царская семья. Был вежлив и предупредителен. Выяснилось, что 14-летний Алексей болен и ехать не может. (Напомню: любой ушиб мог вызвать у мальчика, больного гемофилией, внутреннее кровотечение и сильнейшие боли.) Тогда Яковлев решает вывезти из Тобольска лишь часть семьи — бывшего царя, его жену и дочь Марию. К ним присоединились князь В. Долгоруков, доктор Е. Боткин и несколько человек прислуги. Яковлев никому не сказал, куда он их повезёт, но узники губернаторского дома почему-то полагали — скорее всего, в Москву.
С большим трудом добравшись до Тюмени, Яковлев связывается со Свердловым и сообщает ему о положении, в котором он оказался с «багажом». Уральцы, доносил он, ему не доверяют. «У Екатеринбурга, за исключением Голощекина, одно желание: покончить во что бы то ни стало с багажом. Если это расходится с центральным мнением, то безумие везти багаж в Екатеринбург».
Свердлов запрашивает Яковлева: не слишком ли он нервничает, не преувеличивает ли опасность? Получив отрицательный ответ, Свердлов приказывает: «Поезжай в Омск, по приезде телеграфируй... Дальнейшие указания дам в Омск. Двигай».
И Яковлев приказывает вести поезд в Омск. Но как только об этом становится известно в Екатеринбурге, в Уралоблсовете поднимается переполох. Телеграммой, разосланной по всем железнодорожным станциям, Яковлева объявляют изменником революции. Следует предписание под угрозой расстрела остановить его поезд и направить в Екатеринбург. В случае неподчинения поезд с «багажом» уничтожить.
Узнав об этом, Москва попыталась урезонить уральских вождей, но не тут-то было. Белобородов, Сафаров и другие члены Уралоблсовета раздражённо и даже жёстко сделали выговор Свердлову и Ленину. Вот телеграмма от 28 апреля: «Областной совет констатирует, что президиум ЦИК предпринял ответственное решение, не уведомив предварительно областной совет, совершив тем самым акт, явно дискредитирующий облсовет... Единственным выходом из создавшегося положения считаем отдачу вами распоряжения о возвращении поезда Яковлева в Екатеринбург. Ваш ответ и вся история обсуждается на происходящей областной партконференции».
Это уже ультиматум. Конфликт грозит кровавой развязкой. Чтобы предотвратить её, председатель Омского облсовета В. Косарев передаёт 29 апреля по всей сибирской магистрали свою телеграмму, в которой тот факт, что уральцы объявили Яковлева изменником, называет результатом «преступного недоразумения». В другой телеграмме Косарев просит уральских работников «не делать сепаратных выступлений и в данном случае точно выполнять наказ Москвы».
Урал побеждает
Видимо, опасаясь новых осложнений, Свердлов даёт распоряжение направить поезд назад в Тюмень и далее на Екатеринбург. При этом он предварительно потребовал от уральских властей гарантий, что Романовы будут доставлены туда живыми и невредимыми. Гарантии последовали. Но Яковлева тем не менее не оставляли опасения по поводу возможных последствий этого переезда. Из Омска он телеграфирует Свердлову: «Несомненно, я подчиняюсь всем приказаниям центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете... Но если багаж будет отвезён по первому маршруту (то есть в Екатеринбург. — Прим. авт.), то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить... Итак, мы предупреждаем вас в последний раз и снимаем с себя всякую моральную ответственность».
Хотя между Екатеринбургом и центром был достигнут компромисс, фактически уральские «леваки» выиграли конфликт с Москвой. Шанс избежать трагедии ипатьевского подвала был упущен. Уже упоминавшийся Неволин позднее вспоминал: Николай Романов говорил, что он готов ехать куда угодно, но только не на Урал, ибо там слишком сильны антимонархические настроения.
30 апреля Николай II, Александра Фёдоровна, Мария Николаевна и несколько человек приближённых и слуг были доставлены в Екатеринбург. Сначала предполагали заключить их в тюрьму, но потом посчитали: особняк инженера Ипатьева более надёжен.
В тот же день исполком Уралоблсовета обсуждал «яковлевский инцидент». Но Романовы уже в Екатеринбурге под стражей, и исполкомовцы несколько расслабились. Агрессия в их настроении отступила — они сняли с Яковлева обвинение в измене революции. И он тотчас выехал в Москву.
Через несколько лет А. Белобородов, бывший во время описываемых событий председателем Уралоблсовета, признавался: «Мы считали, что, пожалуй, нет даже необходимости доставлять Николая в Екатеринбург; что если представятся благоприятные условия во время его перевода, он должен быть расстрелян в дороге...»
3 мая Белобородов получил от Свердлова телеграмму, предписывавшую «содержать Николая самым строгим образом». На другой день Белобородов ответил, что принимает этот наказ к исполнению, и добавил, что у арестованного князя В. Долгорукова (прибывшего вместе с Романовыми из Тобольска) обнаружены материалы, якобы свидетельствующие о существовании «плана бегства» царской семьи. То был прямой вымысел — уральцы продолжали нагнетать обстановку.
В мае 1918 года в Екатеринбург привезли остававшихся в Тобольске членов семьи Николая II. А в ночь с 16 на 17 июля все были убиты «расстрельной командой», возглавляемой комендантом Дома особого назначения (дом Ипатьева) Я. Юровским.
Post factum
А что же Яковлев? Какова его дальнейшая судьба? Когда он вернулся из Екатеринбурга в Москву, то получил назначение — командовать Cамаро-Оренбургским фронтом (он должен был действовать против войск оренбургского атамана А. Дутова). Но вновь против этого назначения выступили уральцы. В командование фронтом Яковлев так и не вступил.
В мае 1918 года на всём протяжении Транссибирской железной дороги (от Пензы до Владивостока) вспыхнул антибольшевистский мятеж Чехословацкого корпуса. Советская власть была сметена на всей этой огромной территории. В Самаре и Омске возникли эсеровские правительства: в Самаре — Комуч (Комитет членов Учредительного собрания), в Омске — Сибирское временное правительство. Один за другим города Поволжья, Южного Урала и Сибири переходили в руки Комуча и сибиряков.
Оказавшись в комучевской Уфе, Яковлев сначала перешёл на нелегальное положение, но осенью 1918 года неожиданно явился в Комуч и заявил, что поддерживает его, разочаровавшись в Советской власти. Более того, он написал обращение к красноармейцам с призывом переходить на сторону Комуча.
Что могло заставить этого безоговорочного большевика, боевика совершить такой шаг? Дочь Яковлева — Л. К. Карпова — высказала мнение, что большую роль тут мог сыграть его товарищ ещё со времён «эксов», В. Алексеев. У него Яковлев вначале скрывался, а потом жил, и Алексеев, давно отошедший от революционной борьбы, мол, убеждал Яковлева в неизбежной обречённости большевиков.
Думаю, однако, что на Яковлева скорее повлияла вся ситуация 1918 года, когда действительно казалось, что Советская власть доживает если не последние недели, то последние месяцы... Как бы то ни было, но комучевцы не поверили Яковлеву, установили за ним негласную слежку и вскоре арестовали.
Но эсеровский антибольшевизм, руководимый так называемой Директорией, обосновавшейся в Омске (в октябре 1918 года Комуч и Сибирское временное правительство объединились, избрав всероссийскую Директорию из пяти человек), пал. И пал не под ударами крепнувшей Советской власти, а в результате переворота, осуществлённого правыми силами Омска. В ноябре 1918 года они привели к власти диктатора — Верховного правителя, адмирала А. Колчака (хотя для него эсеры были такими же противниками, как и большевики).
Чехословаки, воевавшие против большевиков совместно с войсками эсеровских Комуча, Сибирского временного правительства и Директории, не поддержали промонархический переворот в Омске. Их войска, отходя в глубь Сибири, забирали с собой арестованных и интернированных. Среди них оказался и Яковлев.
В это же время назначенный Колчаком следователь Н. Соколов энергично вёл дело по расследованию убийства царской семьи. Он составил список лиц, причастных к расстрелу, — в него вошли 164 человека. Под номером 52 в списке значился «уполномоченный ВЦИКа, комиссар Яковлев». Колчаковская контрразведка стала разыскивать его по всей Сибири.
Однако в начале 1919 года Яковлеву удалось перебраться в Китай, точнее — в Харбин. Здесь он снова сменил имя. Исчез Яковлев — появился К. Стоянович. В 1920-х годах он — активный участник революционного движения в Китае. Руководит информационным бюро советского советника при Сунь Ятсене М. Бородина, пишет в советские газеты и журналы.
В марте 1928 года Яковлев отправил покаянные письма И. Сталину и председателю ОГПУ В. Менжинскому. Ему разрешили вернуться в Советский Союз. Началось следствие. Яковлева приговорили к расстрелу, но затем этот приговор заменили десятилетним сроком заключения: сначала на Соловках, потом на строительстве Беломорско-Балтийского канала.
Освобождённый досрочно, он работал в системе органов НКВД, позже — на заводе в Ворсме Горьковской области. В 1938 году — новый арест. На этот раз расстрел уже ничем не был заменён. Давно известна истина: «Революция — пожирает своих детей».
***
Колчаковский следователь Н. Соколов продолжал вести расследование и после окончания Гражданской войны. Правда, уже в эмиграции. В одной из своих записей от 28 января 1921 года он зафиксировал: «Все факты в поведении Яковлева, установленные следствием, определённо свидетельствуют о попытке увоза государя Императора за Екатеринбург, а вовсе не представляют простую попытку перевоза его из Тобольска в Екатеринбург».
В другом месте Н. Соколов отметил, что Яковлев при этом «выполнял возложенное на него поручение». Чьё? Соколов полагал, что, скорее всего, поручение немцев. Но кем в действительности был Василий Васильевич Яковлев, Соколов так и не узнал. Мы же знаем — Константином Мячиным…
