Рассказ Потоцкого впервые попался мне под горячую руку тридцать лет назад, на заре моей критической карьеры. В то время шли ожесточённые споры о смерти литературы. Кажется, это была уже третья или четвёртая по счёту её смерть. В любом случае мы были на взводе, каждый по-своему и в своей области. Я тогда увлекался научной фантастикой и не скупился на разгромные отзывы. Всё, что я читал, казалось инфантильным и отсталым. Блистательные, заоблачные идеи упаковывались в старую как мир приключенческую обёртку. Фантасты как будто жили в жанровом гетто и совершенно не замечали, чем дышит остальная литература. (Наше тогдашнее настроение хорошо отражает придуманная в те годы система для сертификации фантастических рассказов «3А»: одна буква А — это Анахронизм, АА — Анахронизм и Атавизм, ААА — Анахронизм, Атавизм и просто Ад.) С другой стороны, происходящее в «большой литературе» нас тоже категорически не устраивало. Постмодернизм должен был уступить место чему-то новому, но это новое пока не приходило. Зато появлялись вереницы экспериментальных, непропечённых текстов, беспомощных и напыщенных. Гипертекст, перепостмодернизм, интерактивная и сенсорная литература — всё казалось временным и поверхностным решением...
