— Дед, что такое генеалогическое древо?
С этого вопроса начался наш довольно длинный разговор с внуком, закончившийся неожиданными для нас обоих выводами. Он понял, что у нас очень большая семья, а я — что она как минимум в пять раз меньше, чем могла бы быть.
Но по порядку. Я объяснил, что генеалогическое древо — это схема родственных связей внутри семьи. И мы стали рисовать. Результат на картинке.
Без помощи старших смогли расписать четыре поколения. Потом стали спрашивать (Димкиных прабабушек, благо они живы и многое помнят). Легко продолжили древо ещё на два поколения. Правда, оно стало больше походить на рощу. Только не на простую, а сильно прореженную. А потом Димка, склонный к математическим упражнениям, спросил: как так получилось, что на переходе от «3-пра» к «2-пра» число новых семей возросло втрое, а от «2-пра» к «пра» вдвое уменьшилось?
Я ответил: была война...
21 июня 1941 года. Прямая Димкина прапрабабушка по материнской линии, Глафира Николаевна, с двумя сыновьями живёт на даче под Волоколамском. Прапрадед, Дмитрий Дмитриевич, в воскресенье должен приехать к ним. У него с понедельника отпуск. Днём 22-го от него приходит телеграмма: «Задерживаюсь Москве, ждите понедельник вторник». 23-го — вторая телеграмма: «Выезжайте Москву». Г. Н. оставляет детей с соседкой и уезжает. Мужа дома не застаёт. На столе записка: «Приходи на сборный пункт в Красно-Пресненский военкомат». 30 июня Д. Д. с воинским эшелоном отбывает в Бобруйск. Не доезжая нескольких километров до места назначения, поезд попадает под бомбёжку. Высыпавшие из вагонов солдаты и командиры оказываются в поле, на котором незадолго до этого успели окопаться три десятка отступавших красноармейцев. У них был пулемёт. Д. Д. владел этим оружием в совершенстве (обучение в Александровском кадетском корпусе с 1912 по 1917 год не прошло даром). Вместе со вторым номером они останавливают появившихся на краю поля немцев. Потом были недели выхода из окружения, сборный пункт, где выяснилось, что Д. Д. специалист по моторным топливам. Его отправляют в Москву, а там дают назначение на строительство крупной топливной базы, где он и прослужил до 1944 года. Зимой 1945 года Д. Д. поручили организовать заготовку и переработку древесины. В какой-то момент он сильно простудился, открылся заработанный ещё в Гражданскую войну туберкулёз, попал в госпиталь, где пролежал до июня.
Г. Н. рассказывала: 9 мая 1945 года была среда, в госпиталь пускали только по четвергам и лишь на два часа. Но она услышала сообщение о победе и помчалась в госпиталь, решив, что по такому случаю должны пустить. И пустили. Они провели вместе весь день…
Другая ветвь дерева привела к «прапра…» Анастасии Михайловне и Юрию Александровичу. Они 22 июня 1941 года собирались с дочерью в Останкино в гости к брату Ю. А. С дороги Ю. А. развернулся и поехал в военкомат. Ему выдали повестку с приказом явиться через две недели. Однако уже на следующий день он опять был в военкомате и получил назначение на должность, название которой звучит несколько странно: «Уполномоченный по ремонту танков». До декабря 1941-го он этим и занимался: организовывал вывоз подбитых танков, их ремонт в войсковых мастерских, разборку на запчасти, доставку на ремонтные заводы, оставаясь формально гражданским человеком. В декабре награждён орденом Красной Звезды. И в том же декабре был зачислен «в кадры РККА», закончил войну подполковником. Потом, уже после войны, Ю. А. говорил, что из его четырёх орденов эта «звёздочка» самая дорогая.
А. М. оставалась в Москве, работала в школе. В 1942-м у неё родился сын. Довольно скоро после этого А. М. поступила на работу в госпиталь, где и прослужила до 1945 года. Дочь А. М. и Ю. А. оказалась в эвакуации в Саратове, там она сильно простудилась, заработала отит, из-за чего всю жизнь неважно слышала. Из Саратова её забрала бабушка, вместе они вернулись в Москву в начале 1942-го. Ю. А. вернулся домой в октябре 1945 года с орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1 степени, Богдана Хмельницкого 2 степени, медалями «За отвагу», «За оборону Москвы», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией», с тремя ранениями и контузией…
У А. М. было 11 братьев и сестёр. Самый старший не воевал, ему в 1941-м уже за 50. Все остальные либо воевали, либо трудились на заводах и в госпиталях. Три старшие сестры не пережили зиму 1943 года в Ленинграде. Где похоронены — неизвестно. Две другие сестры служили в госпиталях, одна была тяжело ранена в 1943 году. Детей у них не было. Из братьев (воевали все шестеро) четверо погибли, один пропал без вести. Младший прошёл всю войну без единой царапины…
Брат Ю. А., Николай Александрович, прошёл три войны — начиная с Финской и кончая войной с Японией. В 1941 году вступил в ополчение, воевал под Наро-Фоминском, был тяжело ранен, с середины 1942-го служил техником в танковом полку.
В 1943-м был опять ранен, на этот раз легко. В 1944-м награждён орденом Красной Звезды, а потом, уже в мирное время, несколькими орденами за трудовые успехи.
Был он весельчак, балагур и мастер на все руки…
Двоюродные сёстры Юрия и Николая Александровичей жили в Минске. Эвакуироваться они не успели. Бабушка никогда не рассказывала об этом времени. От соседей братья узнали, что двух её зятьёв немцы повесили прямо во дворе их дома на том простом основании, что Яков и Исаак были евреями. От соседей же они узнали, что во время оккупации бабушка прятала у себя в доме несколько человек, тоже евреев. Одна из сестёр погибла в 1943 году в партизанском отряде. Другая пережила войну, приезжала несколько раз к нам, но постоянно жила в Минске…
У предков Димки по бабушкиной линии потери были поменьше, но и им досталось немало. Из трёх братьев (поколение «прапра...»), живших на момент начала войны недалеко от Тарусы, в живых остался один. Их сёстры работали в Алексине, но успели эвакуироваться на Урал. Работали там на заводах. На Урале живут их потомки и сейчас. Но мы с ними, увы, никогда не виделись.
Ещё одна линия родни — из подмосковной Электростали. Там живы все. В июле 1941-го прапрадед ушёл добровольцем. Воевал под Москвой, на Курской дуге, в Польше. Он был авиационным техником и потом говорил, что если бы не учился в своё время в техникуме (хотя и не закончил его), то, скорее всего, попал бы под Вязьму, где погибли или пропали многие его соседи, призванные в армию одновременно с ним.
Димкина прабабушка Нина в 1941 году окончила в Электростали семь классов. В 1942 году работала пионервожатой в школе и пионерском лагере, потом воспитательницей в детском доме, а с 1943-го — токарем на заводе по производству ракет для катюш. Её будущий муж учился в авиационном техникуме, окончил его в 1944-м, работал на авиазаводе.
Правильный вопрос задал Димка. 22 июня 1941 года в нашей семье было 11 супружеских пар и 14 «потенциальных» супругов. 11 из 14 погибли. У нескольких оставшихся в живых не было детей. В следующем поколении — 11 семей, в следующем — 15. В поколении Димкиных родителей сегодня 4 семьи и 13 «кандидатов».
Пусть на каждую семью в послевоенное время в среднем приходится 1,5 потомка. Тогда в поколении «пра» должно было бы быть 38 человек, дедушек — 57, в родительском поколении ожидалось 86. А есть лишь 17. Вот такая арифметика.
Так выглядит генеалогическое древо нашей семьи. Не полное, но информативное. Цифрами в ячейках обозначен год гибели человека, чёрной вертикальной чертой — окончание линии потомков. Построить такое же для каждой семьи до уровня третьего-четвёртого поколения не проблема. Копать глубже сложно, но и в этом нет непреодолимых преград. Вот только на военном поколении можно споткнуться. Слишком много погибших, пропавших без вести, не вернувшихся из эвакуации, потерявших связи с семьями.
Мы постарались найти максимум информации, что-то удалось, о некоторых родственниках узнать ничего не смогли. Пока не смогли. Но Димка загорелся. В школу отнёс. Его одноклассники начали делать то же самое. Многие вдруг поняли (а может быть, просто задумались), что их прадеды остались живы, но братья их полегли. И их, погибших, было очень много…
