Буран усиливался. Мелкие колючие снежники слепили глаза. Ледяной ветер обрывал дыхание... Окоченевшие пальцы уже не держали инструмента. Нет, два часа потеряны, кажется, напрасно: повреждение не исправишь, мотор трактора заглох окончательно, а силы иссякли! Надо возвращаться в совхоз. Он недалеко — всего каких-нибудь десять километров...
И Владимир пошел. Падал в сугробы, поднимался, опять падал... Сил становилось все меньше и меньше. Вот он уже не в состоянии подняться... В сознании последний раз мелькнула мысль о том, что ему всего двадцать три года, что у него маленькая дочь, жена... Только бы жить...
...Утром 26 марта 1960 года рабочие целинного совхоза «Ярославский», Актюбинском области, нашли своего товарища, тракториста Владимира Харина, в снегу, в большом сугробе. Все говорило за то, что он мертв. Ноги, согнутые в коленях, не разгибались. Замерзшие руки сжаты в кулаки. Окоченевшее тело, когда его положили в машину, издало глухой деревянный звук. Глаза, покрытые прозрачно-ледяной пленкой, напоминали стеклянные протезы...
Тело Харина отвезли в больницу совхоза. Чтобы не повредить окоченевшие ткани, главный врач больницы Павел Степанович Абрамян прежде всего разрезал одежду Владимира. Сомнении не было. Сердце не билось. Дыхание отсутствовало. Зрачки не реагировали на свет. Но цвет тела... Он не мертвенно-бледен, как бывает у мертвых. Тело Владимира багрово-синее, и на нем нет характерных трупных пятен. Что, если это не настоящая, биологическая смерть, а только смерть клиническая? Тогда?.. Тогда распад клеток головного мозга еще не наступил. Тогда есть надежда на спасение. Правда, до сих пор считалось, что время клинической смерти всего пять-шесть минут. А Владимир, судя по всему, замерз несколько часов назад. Но ведь в лаборатории видного советского ученого профессора Неговского клиническую смерть у подопытных животных недавно продлили до двух часов! И продлили именно с помощью глубокой гипотермии — охлаждения их тела до очень низких температур. Что, если...
Павел Степанович просит всех — и врачей и сестер больницы — помочь ему. Ноги Владимира помещают в таз с теплой водой, чтобы расширить сосуды. Руки и тело беспрерывно протирают спиртом. В мышцу сердца введен адреналин — медикамент, возбуждающий сердечную деятельность. Павел Степанович начинает артериальное нагнетание крови, а когда ткани стали мягче, приступает к искусственному дыханию.
Через сорок минут тело Владимира стало оживать. Потеплела кожа, появился слабый, едва ощутимый пульс. В руках у врачей тоненькая ниточка жизни. Она легко может оборваться. И больной опять станет только телом, телом уже умершего человека.
Вновь делают переливание крови. Больного укладывают в стерильную постель, согревают грелками. В одиннадцать часов вечера, через двенадцать часов после того, как Владимира доставили в больницу, он пришел в сознание, ответил на вопросы врача. Выходило, что пролежал он в снегу около трех часов.
Владимиру Харину пришлось пробыть в больнице несколько месяцев. И все это время врачи упорно боролись за его жизнь, которую они отвоевали у смерти... Сейчас Владимир Харин здоров и вполне трудоспособен.
А могло ли все это так счастливо окончиться, если бы случай с Хариным произошел не в марте прошлого года, а, скажем, лет пятьдесят — шестьдесят назад? Нет, тогда бы и в голову не пришло оживлять умершего. Проблема оживления организма стала развиваться по-настоящему, получила глубокую научную основу только в последние двадцать — тридцать лет.
Процессы возникновения, зарождения жизни, течение ее в нормальном состоянии и при болезни и, наконец, сама смерть изучены наукой уже довольно глубоко. А вот как угасает жизнь? Что происходит при этом в организме? Как задержать угасание? Как оживить умирающего? Ответить на эти вопросы раньше наука была не в состоянии.
