Человек, впервые оказавшийся в Невьянске, не может не отметить две городские особенности. В какую бы сторону ни пошел, ноги приведут его к знаменитой наклонной башне - уникальному памятнику демидовской эпохи, детищем которой и стал этот знаменитый на весь Урал город. И вторая особенность Невьянска, вытекающая из первой: здесь нет и, надеюсь, не будет девятиэтажек и прочих "небоскребов". Горожане просто не позволят затеряться своей белокаменной красавице среди бетонных "свечек".
Старинный город, отметивший в 2000 году свое трехсотлетие, уютен, тих и, чуть не сказал, - провинциален. Но нет. Этого слова не любят в Невьянске. И действительно, тот, кто хотя бы немного знает историю Урала, наверняка согласится с тем, что прошлое у города богатое, интересное, а порой и драматичное.
Сегодня Невьянск скорее крупный поселок, чем город, - около 20 тысяч населения. По окраинам - потемневшие от времени, как правило, двухэтажные дома - каменный низ и бревенчатый верх - обветшавшие купеческие особняки с арочными окнами и вычурным декором. В центре - помпезные сталинские постройки и скороспелый коробчатый примитив последующих десятилетий. На улице Ленина, традиционно главной магистрали любого российского города, можно встретить неторопливого мужичка в треухе, ведущего за собой пятнистую буренку...
СТРАСТНОСТЬ - ЧЕРТА НАСЛЕДСТВЕННАЯ
Основатели Невьянска - тульские оружейники Демидовы, Никита и его сын Акинфий, - были людьми настойчивыми и яростными. За что бы они ни брались, всегда старались взять в том деле верх. "Было много общего в этих натурах: ...работали до кровавого пота и, кажется, не знали границ своим замыслам", - писал о Демидовых и их покровителе Петре I Д. Н. Мамин-Сибиряк.
Каменный Пояс издавна манил к себе российских и иноземных пассионариев. Некоторые из них даже добивались царского разрешения "заводы заводить", но поймать удачу за хвост всегда легче, чем удержать ее. И только Демидовы, благодаря энергии и предприимчивости, столь редкой в тогдашней Руси, сумели первыми на Урале получить так необходимый в то время России чугун. Произошло это на Невьянском заводе 15 декабря 1701 года. Именно с этой даты ведет отсчет история уральской металлургии.
Богатая магнетитом руда, найденная на реках Тагиле и Нейве (по ее имени назвали и завод), требовала особой плавки, которую еще не знали в России. Архивные документы поведали, что Акинфий Демидов ездил в Саксонию знакомиться с процессом плавки магнетитов. Трудно сказать, помогла ли ему эта поездка: саксонские руды "по крепости" далеко уступали тагильским. И, видимо, уральские мастера (а вернее - невьянские доменщики) самостоятельно нашли технологию плавки богатых руд. Ее отличительная особенность - длительный обжиг, в результате которого магнетиты превращаются в "самоплавкую руду". А уже из этого исходного материала получали железо, удивлявшее весь мир своими выдающимися качествами.
"Нельзя не прийти к выводу, что Полтавская битва, а в конечном итоге и Северная война были выиграны в значительной мере благодаря уральской металлургии", - так написал в многотомном труде "История металлургии Урала" известный историк науки Д. А. Кашинцев.
Прошло чуть больше двадцати лет. Демидовы прочно обосновались на Урале, и Невьянский завод стал ведущим среди лучших железоделательных предприятий России. Ежегодно он выпускал в два-три раза больше металла, чем три соседних казенных завода - Алапаевский, Каменский и Уктусский. А качество демидовского железа было таково, что на него нашлись серьезные покупатели и в Европе и в Америке. Даже надменная Англия, лидер мировой металлургии того времени, заинтересовалась "сибирским" железом.
Успех не возникает на пустом месте. С самого начала Демидовы стали собирать со всей России талантливых мастеров, не останавливаясь ни перед чем: переманивали с других заводов, принимали беглых каторжников, покупали людей, а бывало, и выкрадывали. Обращались за помощью к иностранцам: с тех пор в Невьянске живут поколение за поколением Шведовы, Швецовы, Французовы... В 1721 году на заводе трудились 250 "высококвалифицированных", выражаясь современным языком, работников, мастеров и подмастерьев.
В 1716 году из раскольничьего Олонца на Невьянский завод прибыл мастер Федор Казанцев, чтобы возвести домну "по английской препорции". Старообрядец всерьез рисковал головой, когда решил строить домну по собственному проекту. Заводчики вряд ли простили бы ему неудачу. Так в Невьянске появилась первая отечественная домна круглого сечения, и она превзошла английские печи. Позже другой талантливый мастер соорудил домну-гигант, на которой впервые в мире применили две (вместо одной) фурмы для дутья. По своей производительности ей не было равных в Европе почти сто лет!
Невьянские мастера слыли превосходными специалистами и по выплавке меди. В одном из залов Нижнетагильского историко-краеведческого музея-заповедника хранится огромный медный стол весом 26 пудов. На столешнице надпись: "Сия первая в России медь сыскана в Сибири бывшим комиссаром Никитою Демидовичем Демидовым по грамоте Великого Государя Императора Петра Великого в 1702, 1705 и 1709 годах, а из сей первовыплавленной Российской меди сделан стол в 1715 году". В то время у Демидовых на Урале был только один металлургический завод - Невьянский, следовательно, и медь плавили на нем же. (Медь плавили на Урале еще в XVII веке, но в начале XVIII медная плавка временно прекратилась.)
В 1956 году сотрудники тагильского музея отправили небольшой образец меди в один из научно-исследовательских институтов на анализ. В письменном ответе ученых после сухих цифр анализа следовал восторженный отзыв: в начале XVIII века уральские металлурги умели в совершенстве плавить медь - по своей чистоте она почти не отличается от нынешней, очищенной современным способом электролиза. Вот каким высоким было мастерство старых невьянских мастеров!
Из меди отливали превосходные колокола, которые сегодня можно увидеть в музеях Екатеринбурга, Кунгура, Тобольска, Челябинска... Делали на заводе медные вещи для церквей, медную посуду, украшенную орнаментом: мастера отлично владели резьбой по металлу и чеканкой.
"НАША БАШНЯ НАКЛОННАЯ..."
Примерно в середине 20-х годов XVIII века на Невьянском заводе появились каменный господский дом и заводская контора. А рядом с деревянной церковью поставили каменную колокольню, которую более двухсот лет любопытствующие путешественники будут называть падающей, а местные жители их поправлять: "Нет! наша башня - наклонная!"
В шестидесятые годы ХХ века в течение трех лет институт "Уралпромстройниипроект" обследовал сей памятник архитектуры и пришел к выводу, что башня подвержена лишь так называемой "вековой осадке" - 0,9 мм в год. При этом наклон башни не увеличивается, шпиль и отдельные узлы строения не смещаются. Геодезические наблюдения 1979 года помогли установить: "Башня имеет отклонение верха от вертикали в западном направлении 1800 мм". Ось ее искривлена и по форме напоминает чуть согнутую ладонь. А уже в 1991 году специалисты четко определили: башня Демидовых - не падающая. Пояснительная записка московского института "Спецпроектреставрация" гласит: "За два года выполнено пять циклов наблюдений за возможной динамикой наклона башни. Они подтверждают, что прогрессирующего наклона нет..."
Значит ли это, что башня и была так построена? Кто знает. Может быть, Демидовы, прослышав про всевозможные европейские архитектурные чудеса, решили показать, что и они "не лаптем щи хлебают", а неизвестный зодчий сделал такой расчет конструкции, при котором ось башни изначально специально искривлена.
Однако до сих пор все же нет ответа на вопрос: с чего вдруг отец и сын Демидовы, люди крайне практичные, вложили деньги не в завод, не в новую домну, а решили построить башню? Как оборонное сооружение она не рассматривается. Завод стоял внутри крепости, правда, деревянной, но достаточно крепкой, чтобы сдержать натиск всяких лихоимцев. С большой натяжкой башню можно назвать сторожевой колокольней, ибо для этих целей гораздо разумнее было бы срубить небольшую недорогую сторожку на горе, у подножья которой расположился завод. Еще по одной версии башню строили для хозяйственных нужд: под первым сводом - обжиг, "толчея" и промывка алебастра, под вторым - сторожевая палатка, точнее говоря, тюрьма, под третьим - "пробирной горн". Но тогда непонятно, зачем все эти дорогостоящие и трудоемкие красоты на башне?
Наиболее вероятной представляется четвертая версия. Башня - символ могущества Демидовых на Урале (недаром она слегка напоминает кремлевские башни). Желание поразить, увековечить свое имя в диковинке - разве это не в духе русского человека?
Но что мог означать ее наклон? На то есть самые разные суждения. Способность идти навстречу ветру, идти своим путем, опровергая все и всяческие каноны... Умение выстоять под ударами судьбы, не упасть, даже если пошатнулся... А может, это указание очень значимого для Демидовых юго-западного направления к Туле? Именно в ту сторону горизонта наклонена башня. Тогда это поклон родной стороне.
ПОРАЖАЮЩАЯ ВООБРАЖЕНИЕ
Невьянская башня словно создана для того, чтобы поражать воображение. Толщина стен нижнего этажа - около двух метров. Строили башню из кирпича, называемого подпятным (глину месили пятками). Приходил приказчик и тростью, как щупом, проверял работу: готова ли глина для формовки. Кирпич длиною 32 сантиметра имел клиновидную форму, чтобы башня не съезжала (невьянцы такой кирпич называли "морковным"). Башня состоит из мощного четырехэтажного четверика, трех восьмигранных ярусов с балконами и шатра с флюгером. Первый восьмигранный ярус держит уникальный железочугунный каркас. Еще в 1936 году архитектор Р. Подольский в шестом номере журнала "Академия архитектуры", рассказывая об особенностях конструкции невьянской башни, сделал важное замечание: "Следует отметить чрезвычайно интересную конструкцию примененных железочугунных балок. Сплошное сечение литой чугунной балки 190х145 мм, повторяющее по форме деревянный брус, в зоне растяжения (внизу) усилено по всей длине железным стержнем 60х50 мм, погруженным в тело чугуна. Конструкция такой балки, имеющей пролет свыше шести метров, свидетельствует о весьма ранней попытке зодчего (1725 год) совершенно правильно сочетать два разнородных металла, дающих при совместной работе прекрасную систему, широко использованную лишь в XX веке в аналогичном сочетании бетона и железа".
Иначе говоря, при строительстве башни впервые был применен принцип, на котором сегодня держится вся строительная индустрия, - принцип железобетона. Это оригинальное решение - первый известный случай в мировой строительной практике. Второй раз примерно такую же конструкцию применили через сто лет, в 1826 году, когда реконструировали Майнцский собор на Рейне, а в третий раз - при сооружении купола Исаакиевского собора в Петербурге (строительство собора было завершено в 1858 году).
Уместно вспомнить и еще об одной особенности. Металлический каркас башни, по сути, оказался заземлением для первого в мире молниеотвода. Дело в том, что башню венчает двухметровый флаг-флюгер, а над ним шар, символизирующий Солнце. Диаметр шара около 30 сантиметров, толщина металла один миллиметр, а на его поверхности - около двух десятков полых треугольных остроконечных шипов-лучей до 40 сантиметров длиной. Шар лучами притягивает молнию, а затем заряд по стержню, на который он насажен, по каркасу шатра, по металлическим полосам внутри кирпичной кладки башни уходит в землю.
Только ли красоты ради башню венчало металлическое солнце, особенно если учесть, что все окружающие ее постройки были деревянными? (Сегодня над шатром новый шар-солнце: прежний, демидовских времен, сильно обгоревший от молний, хранится в заводском музее.) Или же конструкция сложилась в громоотвод случайно? Считается, что громоотвод изобретен в 1752 году американским ученым Бенджамином Франклином. Но произошло это четверть века спустя после строительства невьянской башни. Да и в России первый громоотвод официально был установлен в 1786 году по особому правительственному распоряжению на Петропавловском соборе в Санкт-Петербурге. Но невьянцы-то знают, кто первым стал ловить молнии!
При взгляде со стороны башня вызывает светлые чувства, ощущение полета. Однако изнутри она живет совсем иной жизнью. Тяжелые двери, украшенные грубым, варварски красивым чугунным литьем; пустые, свежепобеленные комнаты, напоминающие монашеские кельи; лестницы всех видов - деревянные и каменные, широкие и узкие, прямые и закрученные в штопор; наклонные, поэтажные полы, где любого стоящего на них так и сносит неведомой силой к каменной стене...
Из множества башенных комнат две особенно интересны. На третий этаж со второго, в рудную лабораторию Демидовых, где находился "пробирной горн", можно попасть только по узкой винтовой лестнице, встроенной в толщу двухметровой стены. Акинфий Демидов всю жизнь клялся, что в невьянской земле нет золота. Однако в саже, взятой из дымохода печи, нынешние исследователи обнаружили не только золото, но и серебро, и медь...
Другую комнату называют "слуховой". Если встать лицом в один из углов, четко услышишь шепот человека, находящегося в противоположном углу. Такой акустический эффект вызван двумя причинами: особой геометрией сводчатого потолка и определенным соответствием высоты свода и размеров комнаты. Звук идет вдоль оси свода полосой около 60 сантиметров и буквально падает на голову слушающего. Ощущение не из приятных, в какое-то мгновение кажется, что с тобой разговаривает стена. Человек, стоящий посреди комнаты, не слышит этих тайных переговоров. Если на пути скольжения звука установить поглощающий экран, чудо пропадет. Такой эксперимент провели сотрудники Уральской государственной архитектурной академии.
Вот и еще одна загадка для исследователей башни: "слуховая комната" - случайность, гениальная ошибка строителей или тонкий расчет? Если расчет, то кого подслушивал Акинфий Демидов? Ведь недаром про него говорили в народе: "Демид все слышит..."
Завершая рассказ о башне, нельзя не вспомнить об английских музыкальных часах. Стоили они по тем временам баснословно дорого - 5000 рублей. Для примера сравним: башня "со всеми припасами, с работой" обошлась Демидову в 4207 рублей 60 копеек. До сих пор неизвестно, как заводчику удалось заказать часы в Англии в то время, когда Россия не имела с ней дипломатических отношений. Механизмы курантов, как предполагают, изготовил Лонгли Бредли, а колокола отливал лондонский мастер Ричард Фельпс. Оба эти мастера славны были уже тем, что делали часы для собора Святого Павла в Лондоне.
Часы установили на башне в 1732 году и почти за три столетия их только трижды ремонтировали. На большом музыкальном валу "записано" двадцать английских мелодий. Есть еще малый курантный вал, который в XIX веке играл "Боже, царя храни!", а в 30-е годы ХХ века над Невьянском звучала уже другая мелодия: "Широка страна моя родная!" Часы, как и в старину, заводят вручную: ежедневно часовщик взбирается на башню и двадцать минут тяжело вращает лебедку...
Поднявшись на самый верх башни, трудно удержаться, чтобы не выйти на балкон и не полюбоваться с высоты на город, реку Нейву, гору Лебяжью. Кстати, балконные балясины - первое уральское художественное литье из чугуна. О знаменитых ныне Каслях тогда никто и не слышал. Невьянцы не забывают и об этом!
С начала XIX века "железное дело" Невьянского завода все более сходит на нет. Варварски вырублены леса, сгоревшие в прожорливых топках домен, истощились оказавшиеся не столь богатыми рудные недра, да и новые хозяева (завод был продан) не могли сравниться с энергичными, предприимчивыми Никитой и Акинфием Демидовыми. Теперь соседний Нижний Тагил ставил на своем железе знаменитое на всю Европу клеймо - "старый соболь", которым еще недавно невьянцы метили свою продукцию. Казалось, еще немного, и Невьянск окончательно затеряется среди мелких уральских заводских поселений, но за этим городом, как за иным человеком, всегда стояла какая-то мощная жизненная сила, которая не давала ему пропасть.
ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ НЕВЬЯНСКОГО ЗОЛОТА ТЕМНА И ДРАМАТИЧНА
Знаменитый ученый Петр Симон Паллас, с удовольствием для себя и с пользой для науки путешествовавший в 1770 году по Уралу, отметил в путевом дневнике, что в 1764 году один раскольник сыскал под Невьянском на поле, в сгоревшем пне... кусок золота весом в один фунт и 12 золотников, который и отдал в Екатеринбургскую Обер-берг-канцелярию. Паллас, колесивший по уральским дорогам, конечно, не знал, как трагично сложилась судьба первооткрывателя: за найденный полукилограммовый самородок тот был посажен на цепь и просидел в заводской темнице без малого тридцать лет.
Поздние исследователи истории Урала узнают имя этого старообрядца - Алексей Федоров. Простой крестьянин ведать не ведал, что в то время в России существовало так называемое посессионное право на владение предприятием, по которому государственная казна могла забрать его в свои руки, если в окрестностях обнаруживалось золото. Демидовым и последующим владельцам завода Яковлевым приходилось постоянно быть начеку. Уральская земля словно выталкивала золото из своих недр. Его находили не только опытные рудознатцы. Некая крестьянка с верхней Нейвы - Олена случайно наткнулась в лесу на почти полуторакилограммовый самородок!
Еще около полувека невьянские заводчики будут тщательно скрывать от государственных чиновников золото, пока в 1812 году Сенат не издаст указ, который давно ждали деловые, предприимчивые люди: "О предоставлении права всем российским подданным отыскивать и разрабатывать золотые и серебряные руды с платежом в казну подати". Теперь заводчики и просто азартные люди могли перелопачивать землю, не опасаясь, что все найденное золото будет изъято в казну без какого-либо вознаграждения.
Так в окрестностях Невьянского завода в 1819 году возник первый частный прииск господ Яковлевых; через пять лет таких приисков было уже 14, на них трудилось, не разгибая спины, около двух с половиной тысяч человек. В золотых россыпях оказались берега почти всех местных рек и даже ручейков: Нейвы, Ольховки, Горелки, Шуралки... Во второй половине XIX века окрестности Невьянска охватила самая настоящая "золотая лихорадка", сравнимая разве что с клондайкской.
В первый же год работы приисков добытчики в окрестностях Невьянского завода стали находить вместе с золотом россыпи какого-то неведомого металла. За серый цвет и схожесть с серебром его презрительно назвали "серебришком" и, отделив от золота, выбрасывали в кучи с промытым песком. Крупные зерна "серебришка" особо сообразительные охотники использовали вместо дроби. Прошло еще несколько лет, прежде чем местные жители узнали, что это слишком дорогое удовольствие - стрелять по уткам платиной! Несколько позже открыли еще один спутник золота, редчайший минерал - осьмистый иридий. Второе его имя - невьянскит.
Полвека активной разработки - и уральские недра заметно оскудели. Окрестности Невьянского завода к тому времени напоминали пейзаж после битвы: всюду рвы, наполненные водой, высокие насыпи, глубокие канавы, поваленный лес. Так постарались в своей неуемной погоне за золотом местные старатели. Они сбивались в артели, нехитрым инструментом вскрывали мелкие золотые россыпи, недостойные серьезной разработки. Все найденное золотишко старатели обязаны были сдать хозяину прииска. Владелец земли с голью особенно не церемонился и платил за золотник в 2-3 раза меньше, нежели сам получал от казначейства. Старатели кланялись в ноги "благодетелю", но добрую часть золота несли налево - скупщику, владельцу лавки или кабака.
Добыча золота мало кого сделала богатым, а тем более счастливым. Даже самые удачливые часто "кончали жизнь сумою", ибо золотоискатель - это, прежде всего, характер. В зависимости от удачи они вызывали у окружающих либо зависть, либо презрение. Истинным уважением в народе пользовались лишь люди мастеровые, умельцы.
Приход нового, XX века невьянские золотоискатели отметили тем, что в 1902 году на своем заводе выпустили первую отечественную драгу. Хотя у уральской драги машина и котлы были заграничными, тем не менее невьянцы очень гордились плавучей громадиной.
О СУНДУКАХ И ЛИМОНАХ
Почти одновременно с "железным делом" на Невьянском заводе возник и неведомый прежде в этих краях сундучный промысел.
Существует легенда о том, что в конце XVII века, спасаясь от церковных гонений, на реку Нейву пришли из неведомых краев шесть раскольников. С собой они принесли большой разборный крест, старообрядческие иконы и книги. На горе срубили скит. Позже, когда в этом месте задымили домны демидовского завода, эти края власти назовут "раскольничьим гнездом", потому что старообрядцы целыми семьями будут бежать сюда со всей России. Никита и Акинфий Демидовы, как люди деловые, возьмут их под свою защиту, ибо работники они идеальные - добросовестные, непьющие, невороватые.
Но не о раскольниках разговор, а о том, в чем беженцы привозили свой нехитрый скарб: в деревянных ящиках, обитых для прочности жестью, - в сундуках. При первой же опасности - замелькали, например, меж елок солдатские мундиры - старообрядцы сбрасывали в короба свое добро - и ищи ветра в поле! Кроме всех прочих достоинств раскольники - народ неимоверно чистоплотный, на дух не переносящий всякие "сатанинские" запахи вроде запахов табака, водки, различной парфюмерии. Поэтому ящик, сколоченный из свежих сосновых досок, оберегал вещи от нежелательных ароматов. Долгое время сундуки считались в домашнем хозяйстве предметом первой необходимости. Грубо говоря, это был тот же платяной шкаф, только положенный горизонтально.
В конце XIX - начале XX века невьянские мастера достигли в сундучном деле наивысшего мастерства и выдумки. Они делали сундуки малахитовые, под бронзу, с зеркальной жестью, "апликовые" (посеребренные). Вырезав ролик из березовой чаги, могли накатать на жесть любой рисунок или орнамент и покрыть его цветным лаком. Подкладывая под жесть разноцветный бархат, они изготовляли сундуки из прорезного железа. С особой любовью делались сундуки для невест - изнутри их обшивали дорогими тканями и украшали зеркалами, а всякий раз, как приоткрывалась крышка, слух юной красавицы услаждала какая-нибудь изящная мелодия. Пять-семь сундуков разных размеров, поставленных друг на друга, набитых женскими нарядами и постельным бельем, составляли девичье приданое. Чем больше сундуков - тем богаче невеста.
Но все же "фирменными" невьянскими сундуками считались те, которые обивались "мороженой" жестью. Купец и владелец мастерских Гавриил Ермолаевич Подвинцев прославился среди сундучников тем, что при изготовлении сундуков впервые применил так называемую "морозку" железа. Произошло это так. Хороший приятель Гавриила Ермолаевича, купец Перезолов, путешествуя по Европе, заглянул в Англию, где и увидел жесть с необычайной поверхностью, напоминавшей морозный узор на окне. Будучи человеком не только образованным, но и чутким ко всему оригинальному, он дотошно выпытал и записал все, что услышал от англичан о таком покрытии жести. Британцы, конечно, многое скрыли от Перезолова, но и сказанного вполне хватило для цепкого русского ума. Вернувшись домой, купец рассказал об увиденном Гавриилу Ермолаевичу. Сейчас трудно сказать, вычислил ли Гавриил Ермолаевич британский способ "морозки" жести в полном объеме или придумал собственный, но вскоре Невьянск уже вовсю торговал сундуками с причудливым жестяным узором. К тому же невьянцы научились делать "морозец" белым, золотистым, зеленым, светло-коричневым...
К сожалению, ныне секрет этого искусства утерян и, кажется, безнадежно. Доподлинно только известно, что узор возникает в результате кристаллизации расплавленной смеси олова и свинца на жести при опрыскивании ее водяными каплями. Вроде бы чего проще, но достаточно невзначай увеличить или уменьшить размер капель воды, изменить угол их падения, не говоря уже о температуре нагрева смеси, и все пропало...
Невьянские сундуки пользовались большим спросом на всех российских ярмарках. Более того, их охотно скупали торговцы с Востока: нескончаемым потоком сундуки уплывали через Троицк в Персию, Турцию и даже в Индию.
Старожилы города сохранили в памяти множество занимательных и трогательных историй о местных купцах, людях хватких, практичных и одновременно чудаковатых. Большинство из них были благотворителями и попечителями. Например, Василий Михайлович Французов не только торговал себе не в убыток, но вместе с другими купцами взял да и основал городской парк, где простой обыватель мог прогуляться с супругой и детьми, посмотреть спектакль. Сад так и прозвали "французским".
Купец Александр Петрович Дождев был попечителем женской и мужской гимназий. Он выписывал мальчикам спортивную одежду из Киева, снабжал гимназии дровами, учебными пособиями и прочим, прочим... А Иван Захарович Карпов был старостой и попечителем Свято-Троицкой церкви. На Рождество он одаривал всех своих работников и частенько прощал им годовые долги. Так же любил поступать и Александр Михайлович Селянкин. Перед рождественскими праздниками купец заходил в свою сундучную мастерскую; зябко потирая руки, говорил: "Что-то холодно тут у вас, братцы!" и - бросал в печь долговую книгу.
В свое время много разговоров вызвал появившийся в пригороде сад с нездешними растениями и искусственным озером, в котором купец Селянкин разводил рыбу - ею он угощал друзей и многочисленных гостей. Первым в Невьянске он вырастил лимоны и помидоры. После революции, когда начались гонения на зажиточных людей и грянула повальная конфискация имущества, Александр Михайлович, по одной версии, щедро одарив своих бывших работников, тихо перебрался в Екатеринбург, а по другой - его темпераментная натура не выдержала такого варварского передела мира, и он однажды ночью бросился под идущий поезд...
*
Несмотря на то, что о Невьянске немало написано, эти края по-прежнему остаются стороной многих, еще неоткрытых широкому читателю сюжетов.
