С уходом кораблей солнечная погода, как нарочно, сменилась серыми, пасмурными днями. Дома не сидится, часами брожу по Мирному и его окрестностям, и мне кажется, что я никогда не видел более унылого и безотрадного места.
Между двумя каменистыми сопками лежит снежная равнина, слегка покатая в сторону моря. Кроме нескольких домиков, стоящих на сопках и у их подножий, на равнине не видно никаких строении, весь поселок спрятался под снегом. Наверху только столбы кабельной эстакады да многочисленные антенны. Антенны самые разнообразные: вертикальные, горизонтальные, наклонные, одиночные, групповые, ромбические, прямоугольные, трапециевидные — целый искусственный лес. Кое-где из-под снега высовываются дощатые тамбуры. Около них вырыты воронки в снегу — спуски к дверям. Фанерные щиты прикрывают их от заносов. Некоторые строения совсем ушли под снег, даже крыши тамбура не видно, только сиротливо торчащие щиты показывают, что здесь вход в дом.
Снег почти на всем пространстве равнины изрыт гусеницами тракторов, покрыт пятнами мазута.
Людей нигде не видно. Ни один звук не нарушает тишину снежной пустыни.
Со стесненным сердцем смотрю я на эту картину. Прожить год в этом забытом богом и людьми месте? Выдержу ли? Недаром еще в Москве опытные полярники говорили мне: «Когда приезжаешь в Антарктиду в первый раз, такая тоска берет, что хоть беги». Но бежать некуда, экспедиционные суда ушли. И только по ночам мне снится один и тот же сон: белый корабль везет меня к «милому Северу». Щемящее чувство одиночества и заброшенности не проходит много недель, и эти первые недели в Антарктиде — пожалуй, самые тяжелые за все время экспедиции. Спасает только работа.
***
После Нового года начинается полоса авралов. Пока еще тепло и безветренно, нужно сделать все наружные работы: расчистить территорию, откопать из-под снега бочки и, насколько возможно, раскопать сами дома.
Каждый день после обеда по радиосети объявляют, чтобы все свободные от вахты собрались у кают-компании с лопатами и ломами.
Во всех работах нам помогают тракторы и бульдозеры, и только очистка крыш остается полностью ручной операцией. Бульдозер на крышу не пустишь, а экскаваторов у нас нет. Сначала мы раскапываем крышу вещевого склада, потом продовольственного склада, потом кают-компании. Снега на крышах: наросло на два-три метра. Снимая его слой за слоем, мы можем наблюдать в миниатюре все стадии образования ледника. Сверху лежит рыхлый, свежий снег, который легко разбрасывается лопатами. Ниже он становится плотным и вязким, как халва. Это самый неприятный для уборки слон: лопата его не берег, а лом вязнет. Лучше всего такой снег пилить пилой, но это тоже долго и утомительно. Чем ниже, тем снег плотнее, в самом низу он переходит в настоящий лед. Колоть лед — самая легкая часть работы. Оп отваливается большими сверкающими глыбами, и от желающих поработать ломом нет отбоя.
В домах тоже авралы.
Мы живем втроем: я, Юра — полярник (наблюдатель полярных сияний) — и Веня — магнитолог по специальности и бывалый полярник, оп приехал на зимовку второй раз. Веня для нас — настоящий клад: он зимовал три года назад в этом же доме и досконально знает, как нужно подготовить его к зиме.
Как и в любом доме, наши хозяйственные дела никогда не кончаются. То надо красить бочки для воды, то чинить брезентовый рукав, через который мы засыпаем снег, то приводить в порядок наш склад под крышей, то заново крепить растяжками фанерный щит у входа. В конце концов я начинаю мечтать о том, чтобы скорее задула пурга и можно было спокойно посидеть дома, ничего не перетаскивая, не заколачивая и не пришивая. А тут еще Юра завел манеру приставать ко мне с разными риторическими предложениями.
— Комендант,— время от времени говорит он,— что-то из бойлера у нас вода капает. Может быть, организуем ремонт?
Или:
— Что-то у нас в крыше щелей много. Как бы нас зимой не занесло снегом!
Или:
— Не маловато ли у нас огнетушителей? На все эти выпады я отвечаю одинаково:
— Обойдется.
И действительно, пока все обходится. Бойлер перестал протекать сам собой, щели в крыше со временем забились снегом не хуже, чем шпаклевкой, а в огнетушителях у нас не возникает нужды.
***
Первую битву с антарктической природой нам пришлось выдержать не в суровую полярную зиму, а в самый разгар лета. Солнце пригревало все сильнее, снег темнел и таял, и в наш дом устремились потоки воды. Струйки воды стекали по стенам надстройки, по лестнице бежали ручейки, на нижней площадке образовался небольшой водоворот.
Вода появлялась в самых неожиданных местах. Однажды я застаю Юру и Веню за интересным занятием: они ловят воронкой струйку воды, которая весело брызжет прямо из стены бойлерной. К концу воронки присоединена резиновая трубка, и они пытаются укрепить все сооружение так, чтобы вода по трубке стекала под пол. Я тотчас же подключаюсь и начинаю давать советы, как это лучше сделать. На что Юра говорит, не оборачиваясь:
— Пойди посмотри лучше у себя в комнате.
Бросаюсь в комнату. В том месте, где через стену выведен провод заземления, бойко журчит ручеек. Вода, по-видимому, появляется здесь не первый год, потому что в полу против этого места высверлена дырочка. Мне остается только последовать примеру своих соседей. Воронки у меня нет, и я пристраиваю к стене жестяной желобок.
Вся талая вода скапливается под домом. Дом поставлен на скале, между его полом и скальным основанием осталось пространство, оно и служит резервуаром для стекающей воды. В полу бойлерной и кладовой у нас прорублены два квадратных люка. Через них мы наблюдаем за уровнем воды под домом. С каждым днем этот уровень повышается, и однажды мы решаем, что пора включать насос. Насос для откачки воды есть в каждом доме, но подсоединять его к сети самим не разрешается. Это может делать только электрик Юра Генюк. Пока приходит наша очередь включаться, вода поднимается уже до уровня пола.
Стук насоса становится постоянным аккомпанементом нашей жизни. Он сопровождает нас везде: дома, в столовой, в кают-компании, во сне, за обедом, во время киносеанса... Ходить по поселку стало опасно; вода прорыла в снегу глубокие колодцы. Издан приказ, чтобы опасные места ограждали веревками. Для «своего» колодца мы находим практическое применение: сваливаем в него разный хлам, накопившийся в доме. Старые аккумуляторы, ржавые ведра и разбитые ящики исчезают в нем без следа.
Вначале достаточно было включать насос на два часа в сутки, чтобы поддерживать уровень воды на безопасной высоте. Но уже через несколько дней даже при круглосуточной работе насос едва справляется с откачкой. Теперь наше благополучие зависит только от надежности насоса. Если он сломается, нам не миновать наводнения.
Разумеется, насос ломается. В самый разгар таяния плавится подшипник.
Пока мы возимся с заменой насоса, проходит часа полтора. Кончив работу, усталые, мокрые, злые, идем раздеваться и застаем в доме такую картину: в бойлерной плещется прозрачное озерко сантиметров десять глубиной, по его поверхности мирно плавают ваши носки и портянки. К счастью, бойлерная отделена высоким порогом от коридора, и озеро еще не достигло края этой плотины. Через несколько часов вода уходит и пол снова становится сушей, но с этого дня, ложась спать, я ставлю у своей кровати резиновые сапоги.
Как ни парадоксально, но именно наводнение едва не привело нас к пожару,
Обычно я ложусь спать последним, в мои обязанности входит осмотреть на ночь все помещения. Однажды во время такого осмотра я почувствовал в доме явственный запах дыма. Словно ищейка, начинаю обнюхивать все углы и закоулки, пытаясь определить, откуда идет дым. Проверил всю аппаратуру, бойлер, насос, поднялся наверх и даже заглянул в туннель, соединяющий дом с соседним павильоном. Нигде ничего подозрительного. Между тем дым явно прибывает. Я начинаю ходить кругами и на втором или третьем круге замечаю, что в кладовой дыма как будто больше, чем в других местах. Осматриваю выключатели, проводку и силовые кабели и, конечно, меньше всего смотрю себе под ноги: ведь не пол же у нас может гореть. Когда я, однако, догадываюсь посмотреть вниз, то вижу, что горит именно пол — дым тянет из люка, через который мы откачиваем воду. В люк уходит черная змейка кабеля.
Теперь все ясно. Под пол спущен ТЭН (трубчатый нагревательный элемент), и что-то там случилось. Лихорадочно развинчиваю пожаробезопасный разъем и тяну кабель вверх... На конце кабеля докрасна раскаленная железная трубка. Пластмассовые вводы расплавились и стекают по ней черными каплями. Дрожащими руками опускаю ТЭН в бочку с водой, трубка шипит и темнеет, вода покрывается темными хлопьями.
ТЭН опускают под пол, чтобы растопить оставшийся там лед и таким образом увеличить емкость подвального резервуара. Это проверенный метод, и его используют здесь все. Но в обращении с ТЭНом есть одна тонкость: он всегда должен находиться в воде. В снегу или во льду он начинает раскаляться. Насос, видимо, откачал воду до слишком низкого уровня, ТЭН опустился до деревянной балки и прожег ее.
После двух месяцев жизни в Мирном мы начинаем чувствовать себя бывалыми полярниками. Мы усваиваем те навыки в работе и поведении, которые в любом деле отличают профессионала от любителя.
Выучились на глаз прикидывать скорость подъема воды в подвале и угадывать, в какой именно момент и на какой срок нужно включать насос, чтобы откачать воду до нужного уровня, не слишком высокого, но и не слишком низкого, чтобы не повторилась история с ТЭНом. Если первое время мы тратили на запуск насоса чуть не полдня, то теперь любой из нас проделывает эту операцию за несколько минут. Знаем, когда нужно прочистить всасывающий клапан, когда долить в насос воды из чайника, а когда отогреть отливной шланг, чтобы убрать ледяные пробки. Мы угадываем, когда нужно подкачивать бойлер и на сколько часов в день достаточно включать нагреватель отопления. После нескольких проб определяем, на каком расстоянии от входной двери нужно укреплять щит, чтобы он работал наилучшим образом, и когда нужно разгребать снег перед входом, а когда подождать, потому что ветер сам его выдует. Этот процесс обучения навыкам зимовщиков, конечно, никогда не кончается, и на протяжении всего года нам приходится решать мелкие, но неожиданные проблемы, которые перед нами возникают.
Так в повседневных заботах и хлопотах, в больших и малых авралах мы обживаем Антарктиду.
Теперь, когда я читаю свои записи, я сам удивляюсь, как много мы сделали за эти первые несколько недель зимовки. Кажется, никогда в жизни мне не приходилось работать с такой производительностью. Может быть, мы делали кое-что лишнее, что можно было бы отложить и на более позднее время, но мы добились того, что нам больше всего было необходимо: тоска одиночества понемногу стала проходить.
Мы стали чувствовать себя здесь не гостями, а хозяевами. Мирный для нас теперь не просто клочок грязного снега, затерянный среди ледяной пустыни, а наш дом, в устройство которого мы вложили свой труд и умение. И этот дом кажется нам нисколько не хуже любого другого дома на Земле.
Пурга
С конца февраля тихие дни делаются для нас редким и приятным исключением среди недель и месяцев, наполненных шипением, свистом или воем ветра. Все разнообразие погоды сводится к тому, с какой скоростью дует ветер и какое количество снега он несет. Погода бывает трех видов: поземка, низовая метель и пурга. При поземке снег несет из окрестностей Мирного, при низовой метели — приносит с купола, при пурге снег падает из туч.
Еще на «Визе» нам читали лекцию об особенностях антарктического климата. Бич Антарктиды — постоянный ветер — обязан своим происхождением тому обстоятельству, что материк имеет форму купола. Воздух под собственной тяжестью стекает с купола вниз, отсюда и название этого ветра — «стоковый». Хорошо еще, что при этом воздушные массы сжимаются и несколько нагреваются, поэтому при ветре не бывает сильных морозов и, наоборот, в морозы не бывает сильного ветра.
Стоковый ветер дует по всему побережью, его нет только на внутриконтинентальных станциях да на японской станции Сёва. Это хотя и береговая станция, но расположена она в ветровой тени. Предусмотрительные японцы почти весь год наслаждаются тихой погодой.
Свои сюрпризы Антарктида выкладывает, не скупясь, все сразу. В марте приборы метеорологов отмечают скорость ветра сорок метров в секунду. Согласно известной шкале Бофорта, это ураган, который должен вырывать с корнем Деревья и сносить с домов крыши. Деревьев у нас нет, а крыши находятся под снегом, поэтому больше всего от ветра страдаем мы сами.
Когда человек идет навстречу ветру, дующему со скоростью тридцать — тридцать пять метров в секунду и насыщенному твердыми снежными крупинками, он испытывает полное ощущение того, что его обрабатывают пескоструйным аппаратом. Ощущение это доставляет нам весьма мало удовольствия, и мы с рвением новичков принимаемся изобретать приспособления, которые бы защитили лицо от снега.
Одни делают себе некое подобие мотоциклетных очков, закрывающих половину лица, другие прикрепляют к шапкам прозрачные плексовые забрала, третьи придумывают разного рода щитки, которые нужно держать в руке. Мне, к счастью, ничего изобретать не надо: в ящике письменного стола я нашел готовую маску из плекса, сделанную кем-то из моих предшественников. Маска закрывает все лицо, обклеена по краям поролоном и имеет отверстия для вентиляции.
В один из наиболее ураганных дней я решил испытать свою находку.
Надел маску, поверх нее ушанку, а поверх ушанки — капюшон. Чувствую себя не то космонавтом, не то водолазом. Выбравшись на крышу и сориентировавшись на кают-компанию, отправляюсь в путь. Сначала все идет хорошо. Я уверенно продвигаюсь вперед, прочно упираясь рифлеными подошвами сапог и наст и почти ложась грудью на упругие струн воздуха. Больше всего я, вероятно, похож на водолаза, идущего в мутной воде против течения. Потоки снега несутся прямо на меня, но мне тепло и удобно. Мое блаженство, однако, продолжается недолго, Несмотря на вентиляционные отверстия (а может быть, благодаря им), маска начинает обмерзать, и я перестаю видеть те ориентиры, которые раньше мог различить. Стараюсь идти точно против ветра, не отклоняясь ни влево, ни вправо. Через несколько минут возникает новое осложнение: снег забивает отверстия в маске, и я начинаю задыхаться. О том, чтобы снять маску, не может быть и речи: для этого нужно развязать шнурки капюшона и ушанки, а в такую пургу это невозможно.
Так я и иду, не видя куда и с трудом втягивая воздух через поролоновые края маски. Наконец ощущаю под ногами знакомый рельеф: бугор перед мусорной волокушей и тракторную дорогу. За ними должен быть тамбур кают-компании с выдутой вокруг него канавой, куда я вскоре и скатываюсь. Хорошо, что Юра, который пошел на обед первым, позвонил и предупредил меня, что вход в тамбур теперь через верхнюю дверь, иначе бы я, конечно, не нашел его.
После этого случая у меня пропадает охота пользоваться какими-либо изобретениями, своими или чужими.
