«19-го я уже выезжаю. Пароход «Эспань» отходит из Сант-Назера (в 8 час. от Парижа) и будет ползти в Мексику целых 16 дней!.. Сегодня иду в полпредство — читаю вечером стихи... Все усилия приложу, чтоб объездить все, что себе положил...»
21 июня Владимир Владимирович покидает Францию. При нем записная книжка в черной клеенчатой обложке, форматом 17 на 11 сантиметров. Из семидесяти двух сохранившихся карманных книжек поэта эта числится теперь под номером 33.
На другой же день за короткие часы стоянки в Сантандере Маяковский вписал в нее мелким почерком готовое стихотворение «Испания».
Потом появились в книжке и новые строфы...
Воздев
печеные
картошки личик,
черней,
чем негр,
не видавший бань,
шестеро благочестивейших католичек
влезли
на борт
парохода «Эспань»...
К приходу в Веракрус книжка № 33 вмещала уже шесть стихотворений («Испания», «6 монахинь», «Атлантический океан», «Мелкая философия на глубоких местах»; «Блек энд уайт»; «Христофор Коломб»).
«Пароход маленький, вроде нашего ГУМа. Три класса, две трубы...» И в доказательство поэт шлет домой шуточный набросок корабля с собачкой на носу и пояснением: «Атлантический океан» (1).
В записной книжке рядом со стихами тоже соседствуют рисунки. Они предельно лаконичны и характеризуют графическую манеру Маяковского: не детализировать натуру, а выделять в ней самое типическое.
Один рисунок он сделал в Гаване, когда пароход запасался углем (2). «Первому классу пропуска на берег дали немедленно и всем, с заносом в каюту. Я первоклассник. Я на берегу...»
Еще несколько дней «сплошной воды с прослойками воздуха». И вот, наконец, долгожданный Веракрус. Отсюда Маяковский едет поездом в Мехико-сити. Книжку пополняют новые зарисовки. На этот раз мексиканские пейзажи, увиденные из окна вагона (3, 4, 5).
«Такой земли я не видел и не думал, что такие земли бывают. На фоне красного восхода, сами окрапленные красным, стояли кактусы. Одни кактусы... Длинным кухонными ножами, начинающимися из одного места, вырастал могей».
На вокзале столицы Маяковского встречал выдающийся мексиканский художник Диего Ривера. «Поэтому живопись — первое, с чем я познакомился в Мехико-сити...»
Владимир Владимирович остановился в гостинице, но на другой же день переселился в советское полномочное представительство.
«Во-первых, это приятней,— сообщал он в личном письме,— потому что и дом хороший, и от других полпредств отличается чрезвычайной малолюдностью... четыре человека — вот и все служащие. Во-вторых, это удобно, так как по-испански я ни слова и все еще путаю: грасиас — спасибо, и эсккюзада — что уже клозет».
Есть снимок: Маяковский в саду полпредства. V него еще вид приезжего — он в шляпе и легком пальто (6). Но, быстро почувствовав изнуряющую жару, предпочтет ходить в костюме. Так он и сфотографирован на экзотическом фоне крупных трубчатых листьев банана (7).
Знакомясь с достопримечательностями города, Владимир Владимирович побывал на корриде. Глубокая чаша цирка вмещала сорок тысяч зрителей. «Фотографы занимают места почти на бычьих рогах».
Маяковский встал у самого края арены и, поставив ногу на железную скобу ограждения, застыл, как гранитная скала. Оказавшийся поблизости фоторепортер не удержался запечатлеть его колоритную фигуру (8).
О чем мог думать тогда поэт? «Сначала пышный, переливающий блестками парад. И уже начинает бесноваться аудитория, бросая котелки, пиджаки, кошельки и перчатки любимцам на арену... Я видел человека, который спрыгнул со своего места, выхватил тряпку тореадора и стал взвивать ее перед бычьим носом. Бык сумел воткнуть рог между человечьими ребрами, мстя за товарищей — быков.
Человека вынесли.
Никто на него не обратил внимания.
Я не мог и не хотел видеть, как вынесли шпагу главному убийце и он втыкал ее в бычье сердце. Только по бешеному грохоту толпы я понял, что дело сделано...»
Знаменитого русского поэта, приехавшего в Мехико-сити, не замедлил разыскать корреспондент распространенной мексиканской газеты «Эксельсиор». Описывая встречу с Маяковским, журналист приводит такую деталь:
«Во время интервью он сидел на складном корабельном стуле, слишком узком для него, на крыше посольства».
Это подтверждает и редкий снимок, полученный библиотекой-музеем Маяковского в 1952 году от мексиканского художника Хавьера Герреро. Мы видим поэта сидящим в непринужденной позе и, судя по жестикуляции, оживленно беседующим (9). Автор фотографии — американка Эли Вольф, гостившая в то время в семье нашего полпреда.
Мексиканская печать широко и доброжелательно освещала пребывание Маяковского в Мехико-сити. Всю информацию переводил поэту сотрудник полпредства, чешский эмигрант Витас. Он знал, кроме русского, испанский и английский языки. Из собранных им газетных вырезок Маяковский позже (в 1930 году) составил альбом, который экспонировал на своей выставке «20 лет работы». (Альбом ныне находится в ЦГАЛИ.)
О добрых отношениях Маяковского и Витаса напоминает малоизвестный снимок — они сфотографировались вместе у балюстрады здания полпредства (10). Фотокарточку передала музею в 1955 году М. Н. Пестовская (вдова первого нашего посла в западном полушарии).
С кем еще общался поэт в те июльские дни 1925 года? Ответ дают также фотографии.
Ограничимся тремя. На первой — В. Маяковский, секретарь советского полпредства В. Волынский, мексиканский революционер Франциско Морено (11). На второй — Маяковский с мексиканцами Карио (в середине) и Морено (12). На третьей — Маяковский и тот же Морено, заснятый с прикрепленным к поясу кольтом в кобуре (13).
Об этих людях Владимир Владимирович рассказывает в книге «Мое открытие Америки». Они помогли ему лучше узнать историю и быт свободолюбивого народа Мексики. Карио и Морено были видными деятелями Мексиканской коммунистической партии. Карио — секретарь ЦК партии. Морено — депутат от штата Веракрус...
Маяковский пробыл в Мехико-сити 19 дней. Оттуда послал в Москву стихи, набело переписанные из записной книжки. За неделю до отъезда написал еще одно стихотворение, назвав его именем гостеприимной страны, боровшейся за свою независимость и национальное равенство, против феодальной олигархии.
Нельзя
борьбе
в племена рассекаться.
Нищий с нищими
рядом)
Несись
по земле
из страны мексиканцев,
роднящий крик:
«Камарада!»
...Дальнейший путь поэта лежал в США. Ему давно хотелось там побывать. Однако возникли непредвиденные затруднения с получением визы. Первоначально в ней решительно отказали. Он все же продолжал настойчиво хлопотать. Вторично обратившись с просьбой на въезд, Владимир Владимирович отрекомендовался профессиональным художником торговой рекламы.
Этот довод подействовал. В 1934 году бывший первый секретарь советского полпредства Л. Я. Хайкис, выступая на вечере памяти поэта, сообщил: «Маяковскому удалось получить визу, только убедив американское консульство в Мексике, что он просто рекламный работник Моссельпрома и Резинотреста».
Приводим фотокопию документа, официально именовавшегося «Манифестом» (14). Он выдан Иммиграционным отделом Департамента труда. Текстуальный перевод гласит:
«Фамилия— Маяковский; имя — Владимир; возраст — 30 лет; пол — мужской; профессия — художник; рост — 6 футов; телосложение — крепкое; волосы — коричневые; глаза — карие; национальность — Россия; раса — русский; место рождения — Багдад, Россия*; умеет ли читать — да; какими языками владеет — более или менее удовлетворительно — русским, французским; умеет ли писать — да; предъявил денег, имеющихся при нем, — 600 долларов; последнее постоянное местожительство — Россия, Москва (в Мексике 1 месяц); куда едет (место назначения) — Франция (через Нью-Йорк); есть ли билет — нет; переезд по морю оплатил — лично; был ли раньше в США — нет; цель приезда — кратковременный визит; намерен ли стать гражданином Соединенных Штатов (прочерк); переезжает границу через — Техас — Мексика; зарегистрирован под номером — 623; дата разрешения на въезд — 27 июля 1925 года; примечания — 500 долларов временного таможенного залога при 637 долларах для жизни на шесть месяцев внес».
Итак, «художнику крепкого телосложения» остается пересечь пограничный пункт Ларедо. При нем, кроме долларов, записная книжка в знакомой нам клеенчатой обложке.
А не станет ли ее содержание объектом пристального внимания ретивых досмотрщиков?
И в предусмотрение такой возможности владелец книжки тщательно вымарывает в ней все «криминальные» строки стихов. В первую очередь те, где упоминаются имена мексиканских коммунистов.
Морено вписал в записную книжку поэта приветствие русским рабочим и крестьянам. «К страшному сожалению, — писал, потом Владимир Владимирович, — эти листки пропали по «независящим обстоятельствам» на американской границе». Не исключено, что их пришлось уничтожить ему самому...
Уже находясь в Нью-Йорке, Маяковский узнал об убийстве Морено. Чикагская газета «Дейли Уоркер» в номере от 21 сентября 1925 года напечатала приводимый нами фотопортрет Морено с Маяковским и в подписи к нему указала, что коммунистический депутат мексиканского парламента убит в Веракрусе за несколько часов до прибытия туда президента Кайеса...
По-разному сложились судьбы революционеров, с которыми встречался тогда поэт. Но память об этих мужественных людях осталась жить в произведениях их верного друга.
Свидетельством тому — уцелевшая записная книжка № 33 и дошедшие до нас фотографии.
Прошли десятилетия... В апреле 1973 года Советский Союз впервые посетил с официальным визитом президент Мексиканских Соединенных Штатов Луис Эчеверрия Альварес. В те дни на страницах мексиканских газет упоминалось имя Маяковского. Поэт и журналист Хосе Д. Фриас, встречавшийся с Маяковским, напомнил, что 9 августа 1925 года журнал «Ревиста де лас ревистас» напечатал стихотворение великого советского поэта «Наш марш» с иллюстрацией такого же великого мексиканского художника Диего Ривера.
А на торжественном приеме в Верховном Совете СССР президент Мексики Луис Эчеверрия Альварес, отмечая в своей речи укрепляющиеся экономические и культурные контакты между нашими странами, сказал, в частности:
«До сих пор нам близок несравненный гений Маяковского... Замечательные традиции русского искусства и литературы получили новое развитие благодаря наступательной силе вашей революции. Нечто подобное происходит и в Мексике».
Комментарии к статье
* Имеется в виду грузинское село Багдади (Л. В.-Л.).
