Традиция создания миниатюрных домов, дворцов и даже городов существовала в Европе с начала XVIII века. Замечательные кукольные домики хранятся в музеях Голландии и Германии. В России же одной из первых миниатюр стал именно «Нащокинский домик» — точная копия одного из московских домов, где доводилось жить Павлу Воиновичу Нащокину, другу Александра Сергеевича Пушкина. (Своего дома у Нащокина не было, он несколько раз менял квартиры.) Комнаты, мебель, вся салонная и хозяйственная утварь выполнены в одну седьмую настоящей величины (то есть они не такие уж миниатюрные), причём всё действует: в самоваре можно вскипятить воду, на бильярде можно играть, торшер освещает комнату, а на рояле из красного дерева, изготовленном московским мастером Ф. Фишером, жена Нащокина Вера Александровна играла с помощью вязальных спиц. Посетители выставки, обходя домик по кругу, видят через его окна обстановку парадных комнат второго этажа и кухонно-хозяйственную утварь первого.
Комнаты заполнены убранством пушкинского времени, а в рабочем кабинете хозяин дома и его гость Гоголь слушают Пушкина, читающего им свои стихи. Кроме этого кабинета можно увидеть ещё гостиную, бильярдную комнату и будуар. Пушкин, любуясь уже законченной моделью, писал жене: «Домик Нащокина доведён до совершенства — недостаёт только живых человечков». После этого Нащокин и населил дом фарфоровыми фигурками близких друзей. (К сожалению, в результате злоключений фарфоровые фигурки были утрачены и лишь частично восстановлены впоследствии.) Свой домик он хотел завещать Наталье Николаевне Пушкиной, но его приходилось часто закладывать, денег же на выкуп не было, и в итоге домик застрял у антикваров, часто меняя владельцев, что не способствовало его сохранности (в полном виде он оценивался тогда в 40 тыс. рублей, что было сравнимо со стоимостью настоящего дома).
«Нащокинский домик» снова оказался на виду уже в начале ХХ века. Петербургский художник, страстный поклонник творчества А. С. Пушкина Сергей Александрович Галяшкин, узнав, что в городе Луге антиквар продаёт знаменитый домик, скооперировавшись с братом, немедленно его приобрёл. Насколько возможно, домик был воссоздан и демонстрировался в Академии художеств в Петербурге, а затем — в Москве. В 1917—1937 годах «Нащокинский домик» принадлежал Государственному историческому музею, демонстрировался на юбилейных выставках 1937 года. Во время войны эвакуирован в Ташкент. А после войны круг замкнулся — творение мастеров пушкинской эпохи, предназначенное потомкам поэта, прибыло-таки в Пушкинский дом на Мойке. Экспонат вошёл в историю как «Нащокинский домик», а имя его создателя стали упоминать рядом с именем великого поэта.
Чем же пленил Нащокин Пушкина? Прежде всего, тем, что был он «ума необыкновенного и доброты несказанной».
Павел Воинович Нащокин — представитель старого дворянского рода. В книгах по истории России упоминается Ордын-Нащокин — видный боярин времён первых Романовых — это его двоюродный прадед. Павел Воинович был воспитанником Благородного пансиона при Царскосельском лицее, учился вместе со Львом Пушкиным и там впервые познакомился с Александром Пушкиным.
В зрелые годы Павел Воинович был человеком лёгким, хлебосольным, шумным, дружелюбным, денег не считал, играл в карты по-крупному, из-за чего десять раз становился богачом и десять раз разорялся. При Пушкине был ещё богат или казался таковым; не раз они выручали друг друга с долгами.
После возвращения Пушкина в Москву из Михайловской ссылки почти при всех своих наездах в Москву Пушкин останавливался «у Войныча». Из письма Пушкина к жене в Петербург: «Нащокин занят делами, а дом его такая бестолочь и ералаш, что голова кругом идёт. С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы. Всем вольный вход, всем до него нужда; всякий кричит, курит трубку, обедает, поёт, пляшет; угла нет свободного — что делать?» При этом сам Пушкин как раз чувствовал себя у Нащокина как дома, для него была всегда готова его комната на втором этаже.
И в последний свой приезд в Москву в мае 1836 года Пушкин сразу приехал к Нащокину. На третий день, в отсутствие хозяина, он вынужден был холодно общаться с появившимся там В. А. Соллогубом, с которым находился в ссоре, — дело шло к дуэли. Но вскоре пришёл Нащокин и быстро нашёл нужный тон, нужные слова, чтобы развести потенциальных противников «с честью». Это ключевое слово в дворянском кругу. Дуэльные истории повторялись без счёта, несмотря на все запреты (по закону, начиная с Петра I, уцелевшие противники подлежали смертной казни независимо от причин и обстоятельств дуэли), а при попытках примирения сохранение чести было выше сохранения жизни.
Нащокин как раз обладал способностью разрулить конфликт «с честью» и не мог простить себе, что не удалось это сделать в 1837 году просто потому, что он был «не в курсе». В свой последний приезд в Петербург он тоже останавливался у Пушкиных…
А несколькими годами раньше одобрил и благословил женитьбу Пушкина, был на свадьбе и на предшествующем ей «мальчишнике». Пушкин и венчался во фраке Нащокина, который пришёлся ему как раз впору, поэт считал его счастливым и в нём же потом был похоронен по желанию самой Натальи Николаевны (и к неудовольствию императора, полагавшего, что он должен был предстать перед вечностью в камер-юнкерском мундире). Павел Воинович был крёстным отцом первого сына Пушкина — тоже Александра, а Пушкин крестил дочь Нащокиных.
В свою очередь, когда Нащокин собрался жениться, он попросил одобрения у Пушкина. И тот, увидев невесту, сказал ему: «Не позволяю, а приказываю!» С Верой Александровной в дальнейшем у него была большая дружба и доверие; в Москве мог с ней живо беседовать обо всём часами в ожидании, когда супруг вернётся из Английского клуба (а это было, как и у Онегина, в 4—5 утра).
Уже после гибели Пушкина Нащокины продолжали дружить с Натальей Николаевной, всячески её поддерживая. Она даже советовалась с Павлом Воиновичем, решаясь на брак с Ланским, но он мягко уклонился от ответа.
Вера Александровна была счастлива с Нащокиным все 20 лет совместной жизни. Они имели шестерых детей. Без него прожила ещё 46 лет, то есть весь XIX век, и оставила очень тёплые и ценные воспоминания о Пушкине и о том времени. Вот выдержка из её воспоминаний:
«Поэт очень любил московские бани, и во всякий свой приезд в Москву они вдвоём с Павлом Воиновичем брали большой номер с двумя полками и подолгу парились в нём. Они, как объясняли потом, лёжа там, предавались самой задушевной беседе, в полной уверенности, что уж там их никто не подслушает».
Буквально накануне роковой дуэли у Нащокина было предчувствие — он слышал как будто бы голос Пушкина из прихожей, бросился туда, но там никого не оказалось. Они оба верили в приметы, отменяли иногда либо переносили поездки «из-за зайца» или из-за пролитого на скатерть масла. Здесь же, после своего предчувствия, Нащокин, расстроенный, ушёл в клуб и там услышал, что Пушкин смертельно ранен. На следующий день, чтобы пораньше узнать новости, из дома Нащокиных на почту пошёл Сергей Николаевич Гончаров, брат жены Пушкина, живший в те дни у них. Увидев его возвращающимся, Нащокин бросился навстречу, а Вера Александровна смотрела на них из окна и поняла, что случилось непоправимое. Павлу Воиновичу стало дурно, он долго не мог прийти в себя и несколько дней был в горячке; день и ночь в доме вообще не спали и не гасили огни.
Жуковский прислал Павлу Воиновичу серебряные часы Пушкина, которые были при нём в день дуэли, посмертную маску и локон волос. Часы Нащокин впоследствии передал Гоголю, после смерти которого они поступили в Московский университет.
Воспоминания Веры Александровны Нащокиной заканчиваются таким эпизодом:
«К нам зашёл генерал Врангель, начальник Московской артиллерии. Узнав, что Наталья Николаевна выходит замуж за генерала Ланского, генерал выразил своё удовлетворение: “Молодец, хвалю её за это! По крайней мере муж — генерал, а не какой-то там Пушкин, человек без имени и положения…” То ли ещё моим ушам приходилось слышать о великом поэте!»
