В конце мая 1941 года мне исполнилось девять лет, и родители купили мне фотоаппарат "Турист" формата 6x9 см. Он помещался в футляре с двумя отделениями: в одном отделении - складная камера, а в другом - кассеты со стеклянны ми пластинками и необходимые принадлежности. Я был безмерно счастлив, тем более что отец собирался отвезти меня на каникулы к бабушке в деревню под Смоленском, где я предполагал найти достойные объекты для съемок.
22 июня началась война, и стало не до игрушек. Вскоре Смоленск и нашу деревню заняли немецкие войска, начался отсчет двух лет оккупации. Фотоаппарат стал для меня единственной памятью о родителях, оставшихся в Москве.
В сентябре 1943 года фашистские войска готовились к отступлению, взрывали дома в Смоленске, сожгли нашу деревню Одинцово, а ее жителей, в том числе и нашу семью, угнали в Германию. От Смоленска до Борисова под Минском шли пешком, в Борисове впервые попали в лагерь за колючую проволоку, а оттуда нас в товарных вагонах привезли в Германию. Наша семья попала в трудовой лагерь на текстильной фабрике Фридриха-Вильгельма Бляйхе в предместье города Билефельда Бракведе. Фотоаппарат, моя главная реликвия, был всегда со мной.
На территории фабрики находился лагерь советских военнопленных, рабочая команда Шталага-326. Часть пленных работала на фабрике Бляйхе, a остальных гоняли на другие предприятия Бракведе. Наши бытовые условия мало отличались от условий военнопленных. На фабрике работали в основном молодые ребята в возрасте 20-25 лет, попавшие в плен в первые месяцы войны. Им было тяжелее, чем нам: за малейшую провинность грозила отправка в Шталаг, лагерь особо строгого режима. Никто из угнанных в Шталаг не вернулся обратно на фабрику. Уже после освобождения лагеря американскими войсками мы увидели рядом с ним братское кладбище, где похоронены 65 тысяч советских воинов, не выдержавших мучений фашистского плена.
Как-то пленные, узнав, что у меня есть фотоаппарат, решили освоить фотографирование - на память. Мне очень не хотелось отдавать им мою главную ценность, память о родителях, но мои старшие товарищи так просили об этом... Я им объяснял, что у меня нет ни пластинок, ни фотобумаги и, кажется, всего одна кассета, что из их затеи ничего не получится, но они говорили: "Что-нибудь придумаем". И придумали! Часть пленных гоняли на работу на какое-то предприятие, где была фотолаборатория с химикатами и фотобумагой. Как они добрались до этой лаборатории - одному Богу известно, но сумели достать фотобумагу и зарядить ее в кассету вместо пластинки. Теперь можно было при фотографировании получить на бумаге негатив.
Первым решил сфотографироваться Иван Терещенко, один из инициаторов всей затеи. Ивана нарядили во все самое лучшее, на шею повязали шарфик из марли, усадили на самом освещенном месте у светлой стенки и - процесс пошел. Поскольку фотобумага имела низкую чувствительность, экспозицию пришлось делать существенно дольше, чем при фотографировании на стандартные пластинки. Иван сидел, не двигаясь, около минуты. Отснятую кассету отнесли в лабораторию, проявили и - чудо! - все получилось. Но это был негатив. А как сделать позитив? Единственный способ - еще раз переснять негатив. Снова процедура повторяется: кассету заряжают фотобумагой, проносят в лагерь. Негатив размером 6x9 см прикрепляют на освещенной стенке. Чтобы получился снимок мало-мальски приличного размера, объектив посадили на картонный тубус для увеличения фокусного расстояния. Отснятую кассету отнесли в фотолабораторию, бумагу, извлеченную из кассеты, проявили, и получилась крошечная фотография Ивана Терещенко. Но, поскольку весь процесс проходил вне барака, на улице, это не могло пройти мимо внимания охраны. Охранники провели в бараке обыск и мою драгоценность у пленных изъяли. Слава богу, что не было более серьезных последствий для пленных, а для меня потеря была в то время невосполнимой.
Свою фотографию, единственную, сделанную с помощью моего аппарата, Ваня Терещенко подарил на память моей тете Ксении, которую пленные почитали как родную мать. А тетя, спустя тридцать лет, незадолго до смерти передала эту фотографию мне на память обо всем пережитом и о моем фотоаппарате.
В начале апреля 1945 года, накануне освобождения американскими войсками, всех пленных угнали из лагеря в неизвестном направлении. Нескольким пленным удалось убежать из колонны и вернуться на фабрику. Им мы обязаны жизнью: они спасли нас, когда немецкие фанатики уже после освобождения напали на нас с холодным оружием. Об остальных наших товарищах, с которыми делили тяготы фашистской неволи, включая Ивана Терещенко, мы ничего не знаем. Вероятно, они все погибли.
Спустя 60 лет после войны я получил из архива города Билефельда список всех пленных, работавших на фабрике Бляйхе. В списке есть и фамилия Ивана Терещенко. Это одна из немногих фамилий, запомнившаяся мне в связи с историей фотографии. В то время мы в основном обходились без фамилий, нам хватало имен. Глядя на список, на имена моих старших товарищей, я пытаюсь вспомнить их лица. Как жаль, что фотография Ивана - единственная, что затея пленных не была доведена до конца!
