«“Врите, врите, бесенята, — заворчал на них отец. — Ох, уж эти мне ребята! Будет вам, ужо, мертвец!” Этот ужо-мертвец был, конечно, немножко уж, уж, которого, потому что стихи, зовут Ужо. Я говорю: немножко — уж, уж, которого я никогда не додумывала и, из-за его не совсем-определённости, особенно громко выкрикивала, произнося так: ”Будет вам! Ужо-мертвец!” Если бы меня тогда спросили, картина получилась бы приблизительно такая: в земле живут ужи — мертвецы, а этого мертвеца зовут Ужо, потому что он немножко ужиный, ужовый, с ужом рядом лежал», — так описывает в очерке «Мой Пушкин» свою первую встречу с этим таинственным словом — ужо — Марина Цветаева. Встречу со словом, ей непривычным, странным, «ужиным», ловко ускользающим, как уж, или как родственное ему, привычное нам слово «уже». Ну-ка, объясните-ка его. Уже — это сейчас или ранее, а может, и вовсе в будущем. Уже сделал, уже делаю, давай уже завтра сделаю. Ловим словцо за хвост и понимаем, что не понимаем. Что привыкли пользоваться словами как разменной монетой, выгребая горстями из карманов собственного лексикона, и ни разу при этом не вгляделись ни в одно из этих копеечных слов, чтобы осознать: да вот же оно, значение, на виду. Уже — указывает на то, что (не так важно когда) действие совершено, закончено, сделано и, как в народе говорят, «не воротишь». Сколько верёвочке не виться, а кончику быть. Если верить этимологическому словарю, и уже и ужо родственны древнерусскому «уже» — «верёвка», пришедшему в свою очередь из старославянского. Да что там, родственники этого «извивающегося» слова есть во многих славянских языках.
Сколько таких слов мы сыплем в разговорах и не задумываемся о том, из чего они были выплавлены, как родились и менялись. Иное дело — слово старинной чеканки. Такая денежка в горсти монет сама в глаза бросается...
