«Оська был удивительным путаником. Он преждевременно научился читать и четырёх лет запоминал всё что угодно, от вывесок до медицинской энциклопедии. Всё прочитанное он запоминал, но от этого в голове его царил кавардак: непонятные и новые слова невероятно перекувыркивались. Когда Оська говорил, все покатывались со смеху. Он путал помидоры с пирамидами. Вместо “летописцы” он говорил “пистолетцы”. Под выражением “сиволапый мужик” он разумел велосипедиста и говорил не сиволапый, а “велосипый мужчина”».
Подобные ошибки совершают многие дети. И даже не догадываются, что для таких оговорок есть греческое название. Оно звучит торжественно и загадочно: КАТАХРЕЗА.
Вот что пишет Большой энциклопедический словарь: «Катахреза (от греч. katachresis — злоупотребление) — необычное или ошибочное сочетание слов (понятий) вопреки несовместимости их буквальных значений (“зелёный шум”, “есть глазами”)». А что значит злоупотребление? Например, когда человек просит доверять ему, а сам поступает нам во вред, то мы говорим, что он «злоупотребил нашим доверием», «обратил его во зло».
Итак, катахреза — зло. Но может ли что-то злое быть одновременно полезным? Конечно, может. К примеру: злая собака — хороший сторож и может принести много пользы.
Какая польза от катахрезы? И почему в словарях пишут, что катахреза может быть ошибкой, а может быть просто необычным сочетанием слов?
С катахрезами-ошибками мы разобрались. Их совершал не только Оська. Есть и другие примеры. Одна мама рассказывала дочери о разных породах собак и, чтобы девочке легче было запомнить, придумала такую ассоциацию: «Нашего дедушку зовут Коля, а порода собаки — колли». Потом они вышли на прогулку и увидели колли. Мама спрашивает: «Как эта порода называется?» А дочка не может вспомнить. «Ну, я тебе говорила, что название породы похоже на имя дедушки», — подсказывает ей мама. «Это собака породы Николай Алексеевич!» — «сообразила» девочка.
А вот история про мальчика, которому очень нравилось, как прыгает в воду с вышки его приятель по имени Андрей. И когда его папа предложил: «Хочешь, покажу, как прыгать солдатиком?», сын гордо ответил: «Нет, я буду прыгать Андреем!» — и встал, раскинув руки.
Собаку породы «Николай Алексеевич» и «прыгать Андреем» древние греки, конечно, назвали бы катахрезой. Но даже в устной речи катахреза может быть не только оговоркой. Одна из воспитанниц Смольного института вспоминала: когда в их класс приходила новенькая, «особым шиком» считалось огорошить её каким-нибудь неожиданным вопросом типа: «У вас дома была медная география?» или «Вы ели на обед жареную грамматику?» Никакого смысла в этих вопросах не было, но удивление и смущение новенькой служили наградой озорницам.
Когда же катахрезу использует писатель, она помогает создать яркий, запоминающийся образ. Возьмём хотя бы пример, который приводят словари: «зелёный шум». Почему шум зелёный? Потому что это шумят листья. И не просто шумят. У Некрасова шум «идёт-гудёт» — шелест листвы движется вслед за ветром, и листья гудят под его порывами. И далее поэт рисует целую картину природы, наполняя её к тому же и звуками:
Играючи, расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнёт кусты ольховые,
Подымет пыль цветочную,
Как облако, — всё зелено,
И воздух, и вода!
<...>
Как молоком облитые,
Стоят сады вишнёвые,
Тихохонько шумят;
Пригреты тёплым солнышком,
Шумят повеселелые
Сосновые леса;
А рядом новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледнолистая,
И белая берёзонька
С зелёною косой!
Шумит тростинка малая,
Шумит высокий клён…
Шумят они по-новому,
По-новому, весеннему…
Идёт-гудёт Зелёный Шум,
Зелёный Шум, весенний шум!
То, что народная речь «выхватила» этот «зелёный шум» из стихов и сделала его самостоятельным выражением, — лучшее доказательство того, что катахреза была не «злоупотреблением», а удачей.
Ещё одна катахреза — «сапоги всмятку» — встречается в романе Гоголя «Мёртвые души». Губернское общество было озадачено тем, что Чичиков скупает души умерших крестьян, чего раньше не делал никто: «Логики нет никакой в мёртвых душах, как же покупать мёртвые души? где ж дурак такой возьмётся? и на какие слепые деньги станет он покупать их? и на какой конец, к какому делу можно приткнуть эти мёртвые души? <...> Это, выходит, просто: Андроны едут, чепуха, белиберда, сапоги всмятку! это просто чорт побери!..»
Здесь «сапоги всмятку» служат заменой слов «нелепица», «абсурд», но насколько выбранная Гоголем катахреза выразительнее этих синонимов!
Много замечательных катахрез подарили нам поэты, которые очень любили играть со словами.
Достаточно вспомнить стихи юного и дерзкого Маяковского:
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Или строки другого великого поэта Александра Блока из стихотворения «Девушка пела в церковном хоре»:
Так пел её голос,
летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел
и слушал,
Как белое платье пело в луче.
«Платье пело» — вроде был нелепица, как платье может петь? Но в том-то и заключается искусство поэта, что он превращает слова в образы. И белое платье в луче солнца кажется ему высоким чистым звуком, вторящим пению девушки.
Итак, катахреза в опытных руках из неправильности и нелепицы превращается в оружие, которое бьёт метко и точно, вонзается глубоко и не даёт о себе забыть.
И что самое удивительное — читатели только благодарны за такой удар.
