— Где она, не вижу, — громко сказал Пётр. — Собаки, что ли, отъели?»
Этот фрагмент из романа А. Н. Толстого «Пётр I» врезается в память. Казалось бы, есть и страшнее, и более развёрнуто написанные, а всё-таки эта вроде бы проходная сцена, где царь разговаривает с женщиной, закопанной в землю за убийство мужа, наполнена особым чувством. Полумёртвая, третьи сутки в мёрзлой земле, Дарья под шёпот своего сторожа: «Повинись, может, помилуют...» — отвечает царю с горделивой злостью: «И ещё бы раз убила его, зверя…» Ясно, что никакие пытки, никакой страх не заставят её молить о пощаде, раскаяться в том, что восстала против своего мучителя.
Сцена эта — своего рода диалог Алексея Николаевича с другом и тёзкой — Алексеем Павловичем Чапыгиным — автором романа «Разин Степан».
Сравните:
«— Ой, батюшки! Могильные черви точат мою грудь, и губят за что меня судьи неправильные?! Да, ведь, муж-от мой аспид был! Под ногти мне тыкал иглы калёные... Волосьев половину выщипал. Сам порченой, без гашника, и жонку ему оттого не надобно, оттого и мучитель был!..
— Ага! — Человек в казацкой одежде глянул по земле, увидал зарытую по плечи женщину с растрёпанными волосами.
От звука шагов один стрелец поднял голову:
— Эй ты, человече!
Он повернул бердыш топором к земле и крепко взялся за рукоятку.
— Кой бес тебя несёт сюда?! — крикнул второй.
— Свой я вам! Чего бьёте сполох?
— Есть вас своих!»
И у Чапыгина, и у Толстого пришедший решить судьбу женщины задаёт, почитай, один вопрос. «За что убила мужа? …Что ж, бил он тебя, истязал?» — спрашивает Пётр. «Други, а може, муж стоил того?» — спрашивает у сторожей ещё не узнанный читателем Разин.
И в этих сценах видим мы, насколько разная у Петра и Степана «милость».
«Вели застрелить», — бросает царь, отворачиваясь. И мы понимаем, что не может он отпустить женщину, но может ответить на её молитвы — прекратить мучения.
Что же делает Разин? Он убалтывает стрельцов «откопать бабу» и пойти с ней в кабак. Он рубит надвое «боярского сына», начальника стражи, уговаривает стрельцов уходить на вольный Дон, уводит Ириньицу — спасённую женщину, завернув в свой жупан. Он «волен» делать то, что считает нужным, не боясь ничего.
Способностью Чапыгина показать эту «вольность», силу, несгибаемый народный дух, желание растревожить сонную, убогую жизнь, передать особый народный колорит восхищались и Толстой, и Горький, и Пришвин.
И даже на уровне лексики, стилистики мы видим диалог Толстого с Чапыгиным. Чистый, подчёркнуто грамотный текст у Толстого, и пёстрый, цветной, наполненный диалектизмами — у Чапыгина.
Даже в этом маленьком отрывке есть несколько неясных для нас с вами диалектных слов. Разберём по порядку.
Поскольку название семейства ядовитых змей «аспиды» современному человеку знакомо, можем сделать вывод, что муж Ириньицы — человек крайне неприятный. Подтверждение тому находим у Даля: «Аспид — злой человек, скряга, лукавый кощей, скаред». Человек ядовитый, злой, с душой чёрной, как аспид — иссиня-чёрный сланец, из которого делались раньше письменные доски. Впрочем, распространились аспидные доски веком позже восстания под предводительством Разина.
Со словом «порченой» тоже всё более или менее ясно — есть в современном литературном языке слово «испорченный», да и слово «порча» ясновидцы-экстрасенсы не дают забыть. А вот каков смысл выражения «без гашника»? Слышится в сочетании что-то знакомое. Загашник. Какое-то тайное место, куда мы прячем деньги или ценности. А где вольному казаку деньги хранить, чтоб кошелёк не срезали? Конечно, привязать к поясу и заправить внутрь, в шаровары, или зашить денежки поближе к поясу, где не будут звенеть, да и к телу ближе. Этот пояс так и назывался — «гашник», как и верхняя часть штанов, которую пояс стягивал. А если нет гашника, то и штанам не на чем держаться. В Большом словаре русских поговорок В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитиной находим: в Сибири человека крайне бедного пренебрежительно называли «вшивым гашником» или «холщовым гашником». Вероятно, муж Ириньицы был и того беднее. Подтверждением этой догадки может стать строчка из романа «Сахарный немец» Сергея Клычкова, которого Есенин называл «истинно прекрасным народным поэтом»: «…будто оба они друг другу жаловались, что уж больно много и наших и ваших за эти три года перекокшили, что и подати платить некому будет и оба они скоро без гашника останутся!» «Без гашника» здесь явно синоним сочетания «без штанов». Нищий, озлобленный, возможно больной («порченой»), муж истязал Ириньицу, за что она и убила его.
И вот у костра появляется её спаситель. Сторожащие убивицу стрельцы «бьют сполох». Слово «сполох» тоже кажется знакомым благодаря родственным словам «всполошить», «всполох», «переполох». Но почему сполох бьют? И в Этимологическом словаре М. Фасмера, и в Толковом словаре В. И. Даля «сполох» упоминается в значении «тревога, набат». «Бить сполох» — звонить в тревожный колокол (у Чапыгина даже встречаем в тексте сочетание «сполошные колокола»). И произошло слово от глагола «полохать/полошить» — «тревожить, мутить, смущать, беспокоить, волновать, пугать, подымать и возбуждать, нарушать покой» (В. И. Даль). В романе писатель довольно часто использует оба варианта — и «полошить», и «полохать»: «Сполохал зря: убил атаманского любимца, пить закинет, тогда держись!..»; «Дрожит рубаха на её спине, колыхаются тихие всхлипыванья. Переворачивая тяжёлый лист книги, горбун чуть слышно сказал:
— Ириньица, не полоши себя, перестань зреть лик: очи упустят зримое — сердце упомнит.
Она шёпотом заговорила:
— И так-то я, дедко, тоскую, что мёд хмелён, а хмель не берёт меня...»
Но оттенок смысла разный. Если в первом случае слово означает скорее «вывести из равновесия, растревожить, возмутить», то во втором — «волноваться, тосковать, беспокоиться, печалиться». При том что Чапыгин щедро использует и существительное «сполох», и глагол «полошить», они ни разу не встречаются в значении «страх, испуг, пугать».
Именно это слово «сполох» и задаёт с первой же сцены ритм романа. Казак — сполох, вспышка. И это не только о Разине, но и о его друзьях и противниках.
Несколько раз в различных сценах звучит просьба «не полошить» кого-то, что в самой казачьей природе: «Гостей взбудим, в сполохе посекём, кто не с нами…»
В значении «збудоражить, встревожить, привести в движение», иногда — «напугать» слово «всполох» в те времена было наименее востребованным.
Однако в современных говорах именно в значении, связанном с ощущением страха, слово проявляет себя наиболее активно.
Вот фрагмент из опубликованной в 2005 году в журнале «Дружба народов» повести Ирины Мамаевой «Ленкина свадьба»: «А уж придут ёны — так, амин-слово, ну меня по лавкам да полатям тягать да ботать. И с лавки на лавку, с лавки на лавку. Так ажно всё внутри либайдает, того и гляди душа выскочит. Лежу и ворохнуться не смею. Так переполохаюсь, дышать не могу». Другая героиня причитает: «Не могу я, не могу больше таким полохалом жить».
В повести, написанной на знакомом с детства писательнице карельском языковом материале, «переполохаюсь» — совершенно точный синоним слова «перепугаюсь», а «полохало» во многих говорах означает пугало или пугающего человека, но чаще — человека неуклюжего, выглядящего как пугало. «Эк, вырядилась, не пущу таким полохалом на люди, — скажет бабушка моднице-внучке, и двери собой заслонит, — а ну, сымай это, оденься по-людски».
Хочешь в деревне заслужить звание «полохала»? Надевай свободную одежду. Чтоб всё было по-деревенски ладно или, как говаривает моя поволжская бабушка, «пакости-покости», одежда должна сидеть по фигуре, а не болтаться, как на пугале. Поэтому порой «полохалом» в деревнях Новгородской, Костромской и других северо-западных областей называют не человека, одевшегося «как пугало», а саму свободную одежду, балахон. «Даве певицу по телевизору казали. Вот на ей было тако же полохало, как на тебе. Или надысь, уже и не упомню». Так всё-таки даве, то есть ещё сегодня? Или надысь, на днях? Но бабушка не ответит, махнёт рукой, что, мол, с тобой разговаривать, с полохалом.
Не любят деревенские старики, когда что-то нарушает их привычный уклад, и то, что кажется нам мелким, неважным, будничным, может всерьёз переполошить бабушек и дедушек из глубинки. Не зря говорят: «Полошка выявит оплошку». Как придёт всё в движение, растревожит кто деревню, собьёт с ритма налаженный быт, так и посыплется всё. Не ломано — не чини, постоит ещё. Не полоши без повода. Да только для движения вперёд необходимо, чтобы изредка кто-то заполошный всколыхнул сонное болото, чтоб старое, закоснелое заполыхало, вспыхнуло, занялось ярким пламенем.
Вам ведь тоже кажется, что родственники эти слова — «полыхать» и «полохать». Много в них общего — ощущение тревоги, беспокойства, страха, беспорядочного движения и смуты. И всё-таки не совсем ясно, есть ли здесь родство. А. А. Шахматов считал, что да, «полыхать» родственно слову «полох», и всё-таки Фасмер в своём словаре осторожно пишет «возможно». А ведь у Даля «огненного» значения слова «полыхнуть» в словаре и вовсе нет, есть более близкое «тревожному» смыслу глагола «полохать»: «Полыхать, полыхнуть что, пск., твер., кидать, метать, швырять, бросать». Вот так потянешь за слово, и загомонят всполошённые, забытые слова, захотят быть услышанными, натянутся, словно струны, языковые связи, древние и новые, и становится ясно, как всё связано в сложном организме языка, по каким законам отмирают одни его «клетки» и рождаются другие. И мерещатся в увиденных по-новому, знакомых словах «всполошиться», «переполох» отблески костров, шум, звон набатного колокола, народная сила и воля.
