Потому, что исчерпать тему одной — даже очень ёмкой статьёй — не удалось. Потому, что листая старые подшивки журнала «Наука и жизнь», которому в будущем году исполняется 130 лет, мы открыли статью «Парамагнитный резонанс» члена-корреспондента АН СССР Е. К. Завойского, опубликованную в 1957 году, и решили ещё раз её напечатать, тем самым предоставив слово самому учёному (его открытие к тому времени было уже высоко оценено). А также потому, что на стол главному редактору «Науки и жизни» легло очередное расследование, которое автор статьи «От открытия — к производству. Драма магнитного резонанса» Василий Птушенко предпринял, работая дальше над глубоко волнующей его и журнал темой. Возможно, скрупулёзность расследования кому-то покажется чрезмерной. Мы считаем её едва ли достаточной.
Давайте зададим простой вопрос: откуда большинство людей, не связанных с наукой, узнаёт о научных открытиях и их авторах? Вы скажете: источников информации хватает, было бы желание узнавать. Конечно, это так. И особенно хорошим «мостом» между наукой и далёкими от неё людьми должны бы служить основанные на научных открытиях технические новшества, коренным образом меняющие жизнь людей. Однако, активно пользуясь такими техническими новшествами, обычный человек не так уж часто осознаёт, на каких же научных идеях и результатах исследований оно основано, а также то, что эти идеи и результаты кем-то и когда-то были получены.
Награждение учёного крупной премией делает его открытие и в целом область науки, к которой оно относится, известным большому числу людей. Самая престижная научная награда в мире — Нобелевская премия — привлекает наибольшее внимание, тем самым «работая» на всеобщее просвещение. Но одновременно в широких кругах общественности возникают обиды — подчас закономерные, — когда какое-то крупное открытие или его автор остаются не отмеченными этой премией. В России в такой связи, вероятно, чаще всего вспоминают Периодический закон химических элементов, открытый Дмитрием Ивановичем Менделеевым…
Виталий Лазаревич Гинзбург, сам ставший нобелевским лауреатом в 2003 году, анализировал причины не слишком частого присуждения Нобелевских премий отечественным учёным. И полагал, что «в советский период мы заведомо потеряли только две премии. Это <…> премия за открытие комбинационного рассеяния света Г. С. Ландсбергом и Л. И. Мандельштамом, а также премия за открытие в 1944 году электронного парамагнитного резонанса Е. К. Завойским»1.
Замечательное совпадение: 2019 год ставит на один уровень — юбилейный — Периодическую систему элементов Д. И. Менделеева, 150-летие которой торжественно отмечали во всём мире, и открытие электронного парамагнитного резонанса Е. К. Завойским. 75-летие этого открытия было отмечено немногими — теми, кто так или иначе профессионально с ним связан.
В отличие от таблицы Менделеева, которая висит в каждой школе, об электронном парамагнитном резонансе школьникам не рассказывают. Хотя физика его, если не вдаваться в детали, не так уж сложна: некоторые атомы обладают магнитным моментом, то есть представляют собой маленькие магнитики. Вещество, содержащее такие атомы, называют парамагнетиком, а магнитные свойства его атомов обусловлены его электронами. Если поместить парамагнетик в магнитное поле, то атомы-магниты могут разворачиваться в нём, при этом поглощая или излучая электромагнитные волны в радиодиапазоне резонансным образом — то есть в узком диапазоне частот. Отсюда и название — электронный парамагнитный резонанс (ЭПР).
«Близкому родственнику» ЭПР — ядерному магнитному резонансу (ЯМР) — «повезло» больше: почти каждому сейчас известна аббревиатура МРТ — магнитно-резонансная томография, ставшая в наше время одним из основных диагностических методов в медицине. МРТ основана на явлении ядерного магнитного резонанса — тоже резонансном поглощении радиоволн веществом, помещённым в магнитное поле, но только обусловленном не электронами, а ядрами атомов. Подробнее о природе парамагнитного резонанса рассказывает сам Евгений Константинович Завойский.
Важно подчеркнуть, что именно открытие ЭПР, сделанное Завойским в 1944 году, стало началом новой — магнитно-резонансной — эпохи в физике и целой серии открытий различных разновидностей магнитного резонанса. В 1946 году американские физики Эдвард Парселл и Феликс Блох впервые экспериментально продемонстрировали родственное явление — ядерный магнитный резонанс. В том же году английский физик Джеймс Гриффитс обнаружил ферромагнитный резонанс (в 1947 году это явление независимо открыл и Завойский). В 1949 году немецкий физик Ханс Демельт зарегистрировал ядерный квадрупольный резонанс. В последующие годы был сделан ещё ряд открытий в области магнитного резонанса — и отнюдь не «академических»: они нашли применение в самых разных областях техники2. Но! Как и Менделеев за открытие Периодического закона, Завойский не получил Нобелевской премии за своё фундаментальное открытие. Однако премию получили Блох и Парселл за более позднее открытие ЯМР.
К сожалению, очень часто разговоры по поводу присуждения (и неприсуждения) Нобелевской премии основываются на мифах и имеют малое отношение к действительности. Это неудивительно. Документы Нобелевских комитетов с объективной информацией о номинаторах и выдвигаемых ими кандидатах остаются закрытыми в течение пятидесяти лет, а эмоциональная напряжённость, сопровождающая каждое очередное присуждение, сродни азарту болельщиков крупнейших спортивных соревнований.
О «нобелевской истории» Завойского появились новые сведения в связи с окончанием пятидесятилетнего срока секретности соответствующих материалов Нобелевских комитетов, и эти сведения открывают совершенно удивительную и непривычную для нашего восприятия картину отношения западного научного мира к нашему соотечественнику. Оказалось, что с 1958 по 1966 год (данных о более позднем периоде пока нет) иностранные учёные номинировали Евгения Завойского на Нобелевскую премию ежегодно! Причём всего они сделали за этот период пятнадцать (!) представлений: тринадцать — к Нобелевской премии по физике и два — по химии. С советской же стороны его номинировали за эти годы семь раз — только по физике и только в 1959-м, 1964-м и 1966 годах.
Интересно посмотреть, кто выдвигал кандидатуру Е. К. Завойского на высшую научную награду. Начнём с наших.
В 1959 году документы Нобелевского комитета отмечают представление Завойского И. М. Франком (одновременно с Завойским он также номинировал В. И. Векслера, указав его первым претендентом в своём представлении). Илья Михайлович Франк (1908—1990) за год до этого сам стал нобелевским лауреатом, получив премию вместе с И. Е. Таммом и П. А. Черенковым за открытие и объяснение излучения Вавилова—Черенкова. При этом в Архиве Российской академии наук сохранилось представление Завойского за открытие ЭПР к Нобелевской премии по физике за 1959 год, сделанное И. В. Курчатовым и поддержанное А. Н. Несмеяновым и А. В. Топчиевым, но среди номинаторов Курчатов Нобелевским комитетом не отмечен. Возможно, в том году Курчатов не получал приглашения от Нобелевского комитета выдвинуть кандидатуру на соискание премии и попросил сделать представление Франка, который, как лауреат, обладал правом номинирования.
В 1964 году Завойского номинировали сразу четверо советских академиков-физиков: Л. А. Арцимович, А. П. Александров и нобелевские лауреаты предыдущих лет Н. Н. Семёнов и И. Е. Тамм, причём последние трое выдвигали вместе кандидатуры Завойского и Гортера. Голландский физик Корнелис Якоб Гортер (1907—1980) был первопроходцем в экспериментальных работах по поиску магнитного резонанса в веществе, и, хотя его поиски не увенчались успехом, они способствовали открытию ЯМР в молекулярных пучках Исидором Раби, а затем и ЭПР Завойским. Несмотря на то что формально Гортер был конкурентом Завойского, его отношение к «конкуренту» всегда было образцом высоких научных традиций. До середины 1940-х годов он, по-видимому, не знал о работах Евгения Константиновича, а когда узнал, то поспешил в последний момент вставить на них ссылку в свою уже сходившую с печатного станка книгу3, став одним из первых учёных в мире, кто оценил работы Завойского и сослался на них. Впоследствии он неоднократно номинировал Завойского на Нобелевскую премию (об этом — ниже). Номинаторы Завойского и Гортера — это крупные советские физики, организаторы науки. Николай Николаевич Семёнов (1896—1986), лауреат Нобелевской премии по химии за 1956 год, был директором Института химической физики, одного из крупнейших научных институтов в СССР. Анатолий Петрович Александров (1903—1994) — директор Института атомной энергии им. И. В. Курчатова. Лев Андреевич Арцимович (1909—1973) более всего известен как бессменный руководитель исследований по физике высокотемпературной плазмы и проблеме управляемого термоядерного синтеза. Игорь Евгеньевич Тамм (1895—1971) был награждён Нобелевской премией по физике за 1958 год за открытие и объяснение излучения Вавилова—Черенкова. Однако в том же 1964 году директор Физического института АН СССР академик Д. В. Скобельцын номинировал на Нобелевскую премию по физике сотрудников своего института — Н. Г. Басова и А. М. Прохорова вместе с американским физиком Ч. Таунсом, которые в итоге и получили её за свои работы по квантовой электронике, приведшие к созданию мазеров и лазеров. Очевидно, что представления академика Скобельцына и академиков Семёнова, Александрова, Арцимовича и Тамма вступали в конкуренцию друг с другом. Получается, что советская наука, в отношении которой официально всегда декларировалась цельность, общность интересов, согласованная позиция и действия «единым фронтом» (тем более — на международной арене), в действительности жила совсем по иным законам. Представления от четырёх академиков готовились без малейшей секретности и были, безусловно, хорошо известны в академическом сообществе и в том числе Скобельцыну. Тем не менее, зная о том, что его коллеги собираются направить (или уже направили) в Нобелевский комитет представление на Завойского, Скобельцын не поддержал их, а, наоборот, принял решение, отчасти обесценивающее старания коллег. Он и, разумеется, его номинанты выиграли в этой борьбе. Так что с точки зрения «командного зачёта» (для СССР) его решение, вероятно, оказалось оправданным.
Наконец, в 1966 году уже сам Александр Михайлович Прохоров (ставший нобелевским лауреатом) вместе с директором Ленин-градского Физико-технического института Б. П. Константиновым номинировали Завойского в паре с Б. Блини. Английский физик Бребис Блини (1915—2006) был одним из пионеров ЭПР на Западе, и его не в первый раз номинировали на Нобелевскую премию. Её он так и не получил, но четверть века спустя, в 1992 году, получил Международную премию имени Е. К. Завойского.
Перечислим теперь иностранных номинаторов Завойского.
Это, прежде всего, К. Я. Гортер, который в 1958 году сделал своё представление советского коллеги на премию по физике, и Дж. Вайсс, в том же году выдвинувший кандидатуру Завойского на премию по химии. Джозеф Джошуа Вайсс (1905—1972) был профессором Ньюкаслского университета (Великобритания) и занимался проблемами радиационной химии, в том числе взаимодействием свободных радикалов с биологически важными молекулами. После его смерти в 1972 году Ассоциация радиационных исследований (the Association for Radiation Research) учредила медаль его имени. Гортер, кроме Завойского, номинировал также французского физика Луи Нееля (1904—2000) — он получит премию вместе с Ханнессом Альфвеном много позже, в 1970 году, «за фундаментальные труды и открытия, касающиеся антиферромагнетизма и ферромагнетизма, которые повлекли за собой важные приложения в области физики твёрдого тела».
Напомним, что в 1958 году Нобелевскую премию по физике получили другие советские учёные — Черенков, Франк и Тамм, причём все трое уже выдвигались на Нобелевскую премию по физике в предыдущем, 1957 году, а Черенков — впервые ещё в 1952 году, и затем с 1955 года его выдвигали ежегодно. Премию по химии 1958 года получил Фредерик Сенгер (1918—2013), он дважды (!) станет лауреатом Нобелевской премии (второй раз в 1980 году).
Вторую — иностранную — рекомендацию на премию 1959 года Завойский получил от Леопольда Ружички (1887—1976), швейцарского химика-органика хорватского происхождения, лауреата Нобелевской премии по химии за 1939 год. Ружичка был активным номинатором — до 1966 года он сделал не менее 42 представлений (остальные пока закрыты) по физике и химии. И начиная с 1959 года он упорно представляет Завойского по номинации «физика» (кроме 1960 года, когда он не сделал ни одного представления, и 1961 года, когда он выдвинул Рудольфа Мессбауэра, получившего премию в том же году). Премию по физике в 1959 году получили Оуэн Чемберлен и Эмилио Сегре за открытие антипротона.
В 1960 году Завойский снова был представлен на премию по физике Гортером, на этот раз как единственный номинант. Одновременно его представил по номинации «химия» Густав Оландер (1902—1984), шведский химик, бывший секретарём, а позже членом Нобелевского комитета по химии. Это было последнее номинирование Завойского по химии до 1966 года. В тот год Нобелевскую премию по химии получил Уиллард Франк Либби за метод радиоуглеродного анализа. По физике же лауреатом стал Дональд Глазер за изобретение пузырьковой камеры.
В 1961 году Гортер опять номинировал Завойского. Лауреатами же стали Рудольф Мессбауэр, номинированный Ружичкой (за «открытие… эффекта, носящего его имя»), и Роберт Хофштадтер (за открытия «в области структуры нуклонов»).
В 1962 году Завойского снова номинировали Гортер и Ружичка. Нобелевская премия по физике в тот год была присуждена за теорию конденсированного состояния советскому физику Льву Ландау, в начале года попавшему в автомобильную катастрофу.
В 1963 году в Нобелевский комитет по физике опять поступила номинация Завойского от Ружички. Лауреатами стали Юджин Вигнер, Мария Гёпперт-Майер и Ханс Йенсен за исследования структуры ядра.
В 1964 году, кроме верного Леопольда Ружички, Завойского номинировали — напомним — четверо советских академиков-физиков. Получили же премию Н. Г. Басов, А. М. Прохоров и Ч. Таунс.
В 1965 году представление Завойского к награде исходило от одного лишь Ружички (лауреатами стали С.-И. Томонага, Ю. Швингер и Р. Фейнман за «фундаментальные работы по квантовой электродинамике»). Зато в 1966 году Завойского номинировали сразу шесть учёных: к его неизменным номинаторам Леопольду Ружичке и Корнелису Гортеру (который перед этим два года подряд «отвлекался» на номинирование Л. Нееля) присоединились Эрик Рудберг (1902—1980), председатель Нобелевского комитета по физике в этот период, Рудольф Ричль (1902—1982), директор Института оптики и спектроскопии Германской академии наук в Берлине, специализировавшийся в области спектроскопии и особенно эффекта Зеемана (то есть эффекта, родственного ЭПР), а также два советских академика. Рудберг номинировал Завойского вместе с Гортером (и одновременно дал ещё два представления: одно — на А. Кастлера и Ж. Бросселя, другое — на Л. Нееля и Дж. Ван-Флекка; Альфред Кастлер стал лауреатом в том же 1966 году, остальные, кроме Ж. Бросселя, — позже).
Как видно из этого перечисления, за рубежом имя Евгения Завойского было известно и уважаемо как минимум не менее, чем на родине. И стремление представить его к этой высшей научной награде было со стороны западных коллег и конкурентов даже более настойчивым и последовательным, чем со стороны соотечественников. Тем не менее Нобелевские комитеты по физике и химии каждый раз отдавали предпочтение кому-то другому.
Интересно взглянуть, с кем конкурировала кандидатура Завойского. Тех, кто получил премии в течение девяти рассматриваемых лет, мы назвали. Их имена или, по крайней мере, открытия в основном хорошо известны. Причём трижды Нобелевский комитет по физике предпочитал Завойскому других учёных из СССР. Но получившие премию — лишь ничтожная доля тех учёных, которые были на неё номинированы и чьи кандидатуры обсуждались Нобелевскими комитетами по физике и химии каждый год. Так, в 1960 году Нобелевский комитет по физике рассматривал 82 кандидатуры, в 1961-м — 54, в 1965-м и 1966-м — 111 и 118 соответственно. У Нобелевского комитета по химии в эти годы также было на рассмотрении более 80 кандидатур за год. Среди «проигравших» в те годы претендентов: Георг Уленбек и Самуэль Гаудсмит, открывшие спин электрона; Ганс Бете, открывший циклы термоядерных реакций (протон-протонный, углеродно-азотный), объяснившие протекание термоядерных реакций в звёздах; Ян Оорт (всем, кто интересуется астрономией, наверняка знаком термин «облако Оорта»); Луи Неель, предсказавший антиферромагнетизм и ферримагнетизм; Мюррей Гелл-Ман, автор кварковой модели элементарных частиц; Мелвин Кальвин, открывший химический механизм усвоения углекислого газа растениями при фотосинтезе; Джон Кендрью и Макс Перутц, впервые расшифровавшие пространственную структуру белка (гемоглобина), и открыватели двойной спирали ДНК Джеймс Уотсон и Френсис Крик; Субраманьян Чандрасекар, автор современной теории эволюции и внутреннего строения массивных звёзд; создатели теории сверхпроводимости Джон Бардин и Леон Купер; один из авторов теории абсолютных скоростей химических реакций Майкл Поляни; создатели неравновесной термодинамики Ларс Онзагер и Илья Пригожин. Среди советских учёных — Лев Давидович Ландау (ещё до получения премии в 1962 году его регулярно выдвигали на Нобелевскую премию и почти исключительно европейские и американские учёные), Пётр Леонидович Капица, Абрам Фёдорович Иоффе, Николай Николаевич Боголюбов, Николай Васильевич Белов, Владимир Иосифович Векслер. Причём имена большинства из этих знаменитых учёных из года в год повторяются (безрезультатно) в списках номинированных на Нобелевскую премию. Некоторые из вышеперечисленных выдающихся учёных получат позже эту награду, после многих лет ожидания и десятков номинаций, поступивших от коллег. Так, Ганс Бете ожидал премии в течение 24 лет (с момента первой номинации), будучи номинированным 48 раз за это время; Луи Неель был награждён только после 77 номинирований в течение 18 лет, Ларс Онзагер — после 47 выдвижений за 16 лет. Многие же так никогда и не получили премии, например Георг Уленбек и Самуэль Гаудсмит, авторы важнейшей для физики ХХ века концепции спина, которых номинировали начиная с 1935 года, а после Второй мировой войны — почти ежегодно; до 1966 года их кандидатуры были выдвинуты около 50 раз. Вероятно, выдвигали их и позже — можно предположить, что до 1978 года, когда скончался Гаудсмит, то есть в течение более чем 40 лет. Похожая судьба была и у Лизы Мейтнер (её именем назван 109-й элемент таблицы Менделеева), впервые осуществившей расщепление ядра урана: около полусотни номинирований с 1937 года, так и не завершившихся присуждением премии до самой её смерти в 1968 году.
Остаётся вопрос, почему именно в 1958 году западные коллеги впервые обратили внимание на Евгения Константиновича Завойского и начали номинировать его на Нобелевскую премию? Ведь его работы были известны на Западе ещё с 1945 года. Разумеется, это лишь предположение, но можно думать, что толчком послужила Ленинская премия, лауреатом которой Завойский стал в 1957 году. Вероятно, она впервые (по прошествии десяти лет с его последних открытых работ по тематике ЭПР) сделала имя Завойского публичным. В главной советской газете «Правда» были опубликованы и статья Завойского, и его портрет (наряду с портретами других лауреатов), что, наконец, должно было показать западному миру: Евгений Завойский — «живой» человек. Как известно, ранее Гортер, будучи в СССР (в 1956 году), на 3-й Всесоюзной конференции по физике магнитных явлений в Москве, пытался встретиться с Завойским, но это оказалось невозможным — очевидно, по режимным соображениям…
Как бы там ни было, но определённая связь между признанием учёного на родине и в мире несомненна. Признание в своём отечестве необходимо для мирового признания. Это обстоятельство накладывает на соотечественников большую ответственность за признание мировым научным сообществом наших национальных научных достижений и их авторов.
Существовала ли для Завойского принципиальная возможность получить Нобелевскую премию за открытие ЭПР при столь высокой конкуренции за эту престижную награду?
По-видимому, «втиснуться» в этот бесконечно движущийся, переполненный поезд он мог бы только в 1952 году, «присоединившись» к американцам Феликсу Блоху и Эдварду Парселлу, которые осуществили независимо друг от друга наблюдение ядерного магнитного резонанса. Но это был самый неудачный для таких — международных — наград период. Именно тогда советское руководство (а вместе с ним, разумеется, и советская наука) выбрало путь полной изоляции от мирового сообщества, прекратив выпуск международных версий своих научных журналов, исключив контакты советских учёных с иностранными коллегами и т.д. и т.п.
Наталия Евгеньевна Завойская, дочь Евгения Константиновича, отыскала документы о несостоявшейся поездке советской делегации на конференцию по радиоспектро-скопии, проходившую 18—23 сентября 1950 года в Амстердаме — эту поездку секретарь ЦК ВКП(б) М. А. Суслов признал «нецелесообразной»4. А сколько ещё таких решений о «нецелесообразности» остаются неизвестными! Сознательные задержки публикаций тоже делали своё дело: можно вспомнить пример ближайших сотрудников Завойского — С. А. Альтшулера и Б. М. Козырева, открывших сверхтонкую структуру спектров ЭПР в 1948 году, то есть на год раньше Р. Пенроуза. Но их статья пролежала в «Докладах АН СССР» два года, и приоритет был упущен.
Наконец даже если бы Нобелевская премия и была присуждена кому-то из советских учёных в те годы, то это бы дорого стоило лауреату — если не жизни и свободы, то по крайней мере карьеры. Такое суждение доказывают «громкие» дела тех лет.
Биологи Григорий Иосифович Роскин и Нина Георгиевна Клюева с 1930-х годов разрабатывали многообещавший противораковый препарат. В 1946 году их книгу «Биотерапия злокачественных опухолей» привёз в США один из руководителей советской медицины Василий Васильевич Парин, направленный туда с официальным визитом с целью ознакомления американских коллег с основными достижениями советской медицины. Парин поставленную перед ним задачу со всей очевидностью выполнил — в западных газетах появились восхищённые статьи о выдающемся достижении советских учёных. Но несмотря на то, что и поездка, и передача рукописи были согласованы с министром здравоохранения СССР и министром иностранных дел СССР, сам факт такой передачи привёл к тому, что все трое были обвинены в предательстве интересов родины (а именно, в том, что передали препарат американцам «под флагом лжегуманизма»). Клюеву и Роскина судили так называемым судом чести, но оставили на свободе, а Парина арестовали и осудили на 25 лет лагерей. Дело Клюевой и Роскина стало началом массовых дел об антипатриотизме и всеобщего засекречивания5.
На партийных собраниях в научных институтах звучали высказывания, что «сейчас зарубежная наука враждебна нам на все 100%, и поэтому мы должны нашей работой помогать нашей родине, не заботясь о научном приоритете за границей. Сейчас нам надо относиться ко всякой работе как секретной». Получение зарубежных премий квалифицировалось как шпионаж. Один из примеров. Члену-корреспонденту АН СССР палеонтологу А. Г. Вологдину в апреле 1947 года Национальная академия наук США присудила Большую бронзовую медаль имени Чарлза Д. Уолкотта «за выдающиеся достижения в палеонтологии и истории кембрия и докембрия». Позже учёный был арестован. Его обвинили в том, что его научные работы попали за границу, а полученная награда «и доллары предназначались в вознаграждение за заслуги перед американской разведкой»6.
Про Нобелевские премии советские газеты того времени писали, что эти «премии присуждают на деле американские “фабриканты смерти”», что «шведские старцы, в чьих руках ключи от нобелевских сейфов, причисляют к лику великих тех учёных, которые ставят науку на службу поджигателей войны». Учёные, удостоенные премий, — «мистики, аморалисты, человеконенавистники — вот нынешние лауреаты Нобелевских премий»7, а сам Альфред Нобель подавался народу в образе «пресыщенного богатством и властью, лестью прихлебателей и угодливостью министров мультимиллионера, скептика и циника, презирающего людей и человеческие идеалы»8. Руководство Академии наук СССР отказывалось принимать приглашения из Стокгольма выдвинуть кандидатов на Нобелевскую премию. Учёные из стран Европы и США выдвигали с 1946 по 1952 годы советских учёных А. Е. Браунштейна, В. И. Векслера, П. Л. Капицу, Н. Н. Семёнова, Н. В. Тимофеева-Ресовского, В. П. Филатова, А. Н. Фрумкина, П. А. Черенкова. Однако запросы в СССР с просьбой прислать последние работы этих учёных (которые по протоколу необходимы для рассмотрения кандидатур в Нобелевском комитете) всегда оставались без ответа. К счастью, Н. Н. Семёнов, П. А. Черенков и П. Л. Капица смогли получить свои премии позже, но остальные — нет. Так, по-видимому, очень большой шанс получить премию был у В. И. Векслера, открывшего принцип автофазировки, лежащий в основе ускорителей заряженных частиц. Его выдвигали начиная с 1947 года вместе с Эдвином Макмилланом, американским физиком, независимо открывшим принцип автофазировки. Но, не дождавшись ответа из Москвы, в 1951 году присудили премию Макмиллану за вклад в химию трансурановых элементов, которые были синтезированы благодаря созданным им ускорителям.
По-видимому, для Завойского оставался шанс получить Нобелевскую премию позже. Примеры Г. Бете, Л. Онзагера, Л. Нееля показывают, что долгое ожидание рано или поздно могло сделать своё дело. Уважение коллег во всём мире, готовых номинировать учёного, и долгая жизнь последнего сильно повышали его шансы получить награду. Как видно из представленных здесь данных, вниманием и уважением зарубежных коллег Завойский не был обделён, а жизни ему не хватило. Вынужденный уход на пенсию в самом расцвете творческих сил и последовавший за этим инфаркт сократили её и, возможно, не позволили дождаться заслуженной награды.
Однако жизнь науки не сводится к премиям, пусть даже весьма престижным. Самая большая награда для исследователя — жизнь его открытия на благо людям. Область применения разнообразных вариантов магнитного резонанса — не только ЭПР, но и ядерного магнитного резонанса, включая магнитно-резонансную томографию, акустических и оптически детектируемых магнитных резонансов в современном мире огромна. А признание научных заслуг Завойского в мире нашло много других форм — в частности, это международная премия его имени, ежегодно вручаемая учёным всего мира за лучшие работы в области магнитного резонанса.
Комментарии к статье
1 Гинзбург В. Л. Почему советские учёные не всегда получали заслуженные ими Нобелевские премии // Вестник Российской академии наук, 1998. Т. 68(1), с. 51—54.
2 Кессених А. В., Птушенко В. В. Магнитный резонанс в интерьере века: биографии и публикации. — М.: Физматлит, 2019.
31 Gorter C. J. Paramagnetic relaxation. — Amsterdam: Elsevier, 1947.
4 Завойская Н. Е. История одного открытия. — М.: ООО «Группа ИТД», 2007.
5 Шноль С. Э. Герои, злодеи, конформисты отечественной науки. — 3-е изд. — М.: Книжный дом «Либроком», 2010.
6 Блох А. М. Советский Союз в интерьере Нобелевских премий: Факты. Документы. Размышления. Комментарии. — 2-е изд. — М: Физматлит, 2005.
7 Максимов С. Из истории «динамитных денег» // «Новое время», № 11, 1951, с. 28—31.
8 Дружинин В. Премии, начинённые динамитом войны // «Литературная газета» от 28.12.1950, с. 4.
