— Здравствуй, дедушка!
Старик останавливается, удивляется мне, не похожему ни на странника, ни на барина-чиновника, ни на моряка.
— Куда ты идёшь?
— Иду, дедушка, везде, куда путь лежит, куда птица летит. Сам не ведаю, иду, куда глаза глядят.
Смеётся старик, отвечает в тон:
— Дела пытаешь или от дела лытаешь?
— Попадётся дело, рад делу, но только, вернее, от дела лытаю.
— Ишь ты какой, — бормочет он, усаживаясь рядом на камень. — Дела да случаи всех примучили, вот и разбегается народ...
— Укажи, — говорю я, — мне, дедушка, где ещё сохранилась древняя Русь, где не перевелись бабушки-задворенки, Кащеи Бессмертные и Марьи Моревны? Где ещё воспеваются славные могучие богатыри?»
Перебирая, рассматривая сокровища диалектных слов, отыскивая следы их некогда активного бытования и разматывая тонкие нити родства, порой ловлю себя на том же ощущении, что описывает в рассказе «За волшебным колобком» Михаил Михайлович Пришвин. Чувствую, что таится где-то, ещё не отысканная мной, сказка, исконная, древняя, удивительная, наполовину вросшая в былое, как избушка Яги. И пока ещё есть шанс отыскать её, отворить скрипучую дверь, выслушав жалобу давно не смазанных петель. Позволить половицам пропеть свою едва слышную песню. Найти в оставленной кем-то (давно ушедшим) шкатулке мелочи: копеечные, если отнести их на блошиный рынок; бесценные, если смотреть сердцем, привязанным к родной земле и родному языку...
