Криминальная антропология дала нам немало сведений о психологии преступного человека, но все же попытки объяснить нам психологию злодеев, не совершивших уголовного преступления, оказались совершенно неудачными.
Не задаваясь целью обрисовать психологию злодея вообще и объяснить его происхождение, хочу сделать первую попытку в изучении этой человеческой разновидности на примере графа Алексея Андреевича Аракчеева.
"История болезни" Аракчеева для психолога особенно завлекательна потому, что он вследствие отчасти случайных обстоятельств, отчасти особенностей исторической эпохи достиг исключительно высокого служебного положения и потому мог проявить вполне все свои душевные силы.
Крупная историческая роль, выпавшая на долю Аракчеева, свидетельствует, как велико значение аракчеевых, какого внимательного изучения заслуживает этот тип. Понимание хотя бы одной разновидности человека-злодея подвинет нас в изучении вредных для общежития типов.
Биограф Аракчеева в Энциклопедическом словаре Брокгауза - Ефрона говорит, что в корпусе "быстрые успехи в науках, и особенно в математике, доставили ему вскоре звание офицера". Но историк Ратч основательно сомневается в знаниях Аракчеева и приводит доказательства его полного невежества.
Приверженцы его могли говорить, что он "отличался в военно-математических науках", потому что, занимая высокое положение, Аракчеев мог скрывать свою ограниченность, но безграмот ность, однако, скрыть не мог.
В течение всей своей жизни он не прочел ни одной дельной книги. Как человек умный и тщеславный, он, конечно, знал, что его безграмотность все же ставится ему в упрек, но не мог хотя сколько-нибудь уменьшить число ошибок в письмах.
Его невежество "в военно-математических" науках тоже ясно сказалось в полном непонимании службы офицеров генерального штаба, он никогда не научился понимать даже съемку местности. Все свое внимание граф сосредоточил на табелях, ведомостях, отчетностях, в чем очень рано проявились основные свойства его характера - исполнительность, неутомимость и жестокость. Когда он был в старших классах корпуса, ему поручили наблюдение над товарищами, что он исполнял с нестерпимым зверством. Наставники оставались довольны таким деятельным исполнителем, чем, по всей вероятности, и объясняются "отличные успехи" Аракчеева. Известно, как кадеты неохотно наблюдают за товарищами, в корпусах очень силен дух товарищества, поэтому для начальства Аракчеев был просто клад.
Мертваго, хорошо знавший графа, говорит про него, "что имеет он ум нравиться тому, кому служит". Действительно, Аракчеев сумел втереться в доверие графу Салтыкову настолько, что, по его просьбе, Мелессино сделал 22-летнего грубого, невежественного молодого человека своим адъютантом. Мелессино держал Аракчеева в черном теле, но молодой офицер, так блистательно начавший свою карьеру, предусмотрительно подготовлял себе блестящую будущность. Так как охотников служить в Гатчине было мало, то Аракчеев легко добился того, чего желал, и в 1792 г. получил туда назначение. Здесь он оказался на своем месте и скоро заслужил полное благоволение. Неутомимость сделала его любимцем наследника. Аракчеев целыми днями учил солдат, проверял караулы, ночи проводил в кресле, одетый по форме, чтобы явиться немедленно по первому зову. За четыре года службы он приобрел такое доверие Павла Петровича, что в день восшествия на престол тот призвал великого князя Александра Павловича и после лестного отзыва об Аракчееве, сложив их руки, сказал: "Будьте друзьями и помогайте мне".
Павел I назначил Аракчеева комендантом Петербурга, ему отвели квартиру в Зимнем дворце. В декабре 1796 года Аракчееву пожаловали Грузинскую вотчину в 2000 душ, в следующем году - Александровскую звезду и баронское достоинство; а в 1799 он стал графом. Тем не менее за время царствования Павла I Аракчеев два раза подвергался опале: первый раз, 18 марта 1798 года его уволили без прошения в чистую отставку. Весьма вероятно, что государь был недоволен его жестокостью в Преображенском полку и квартирмейстерской части. Но 11 августа любимец императора вновь был "принят паки в службу с отданием старшинства и определением в свиту его величества".
Вследствие крайней ограниченности интересов внимание Аракчеева всецело сосредотачивается только на формальной, внешней стороне дела. Все бумаги он заготовлял вовремя, по установленной форме; все ведомости, таблицы и т. п. составлялись аккуратно, всякое упущение строго преследовалось. Его подчиненные работали как машина. Аракчеев создал школу администраторов, дотошно, до мельчайших подробностей осуществлявших приказания свыше, не рассуждая об их целесообразности. Лучший ученик Клейнмихель, усвоивший дух аракчеевщины, желая лично убедиться, правильно ли сделано священническое облачение, приказал директору департамента надеть его на себя, нашел упущения, на что сурово и указал виноватому.
От внимания, всецело сосредоточенного на внешности, на форме, естественно, ускользала сущность дела, да она и не интересовала Аракчеева, так как он даже не скрывал, "что мне до Отечества!". Когда ему поручили генеральный штаб, он по своему невежеству даже не догадывался, чем следует занять подчиненных, и засадил лучших офицеров нашей армии за притупляющую ум работу.
Те же качества проявились и при устроении военных поселений. Приказания отдавались вовремя; к бумагам, штатам, ведомостям никто не мог придраться. Но, оставляя даже в стороне, что военные поселения лишены были свободы более арестантов, самое хозяйство поселений ясно доказывает крайнюю узость ума Аракчеева. Представьте огромный дом с мезонином, в котором мерзнут люди и пища. Представьте, что корова содержится, как ружье, а корм в поле получается за 12 верст, что капитальные леса сожжены, а на строение покупаются новые из Порхова, с тягостнейшей доставкой. Притом от худого расчета или оттого, что корова в два оборота делает в день по 48 верст для пастбища, - определительно всякий год падало от 1000 до 2000 голов в полку. Читая одни приказы графа, чувствуешь уже невольный ужас.
Несомненно, что Аракчеев не сумел устроить военных поселений даже в хозяйственном отношении. В чисто утилитарном смысле они были невыгодны и не достигали цели. Я уже не говорю о тех совершенно бесцельных мучениях, которые переносили жертвы ограниченности графа и которых легко было бы избежать.
у людей с широким умом ассоциации очень богаты и разнообразны, поэтому они обладают многочисленными комбинациями представлений. Аракчеев обладал умом узким, и у него имелось немного ассоциаций. Эта особенность его непременно выражается в крайней аккуратности и педантизме. До сих пор ученые не обратили должного внимания на психологический анализ аккуратности и педантизма, не объяснили значение и состав этого явления.
Педант бессознательно избегает всего нового, стремится жить по установленному плану. Стойкость сочетаний проявляется во всех мелочах. Конечно, нетрудно соблюдать установленный порядок в одежде, в образе жизни, но почти невозможно избежать новых вопросов, нового освещения предмета. Поэтому педанты не любят ничего нового, особенно неясного. Их консерватизм чисто органический. По мере возможности они избегают всего требующего непривычных для них сочетаний представлений, теряются и делают грубые ошибки. Идти вперед - для них свыше их сил.
Только по недоразумению Аракчеева можно считать государственным деятелем. К этому он был и не подготовлен и совершенно не способен. Нужно отдать ему справедливость в том, что он и не претендовал на роль государственного мужа, а просто исполнял приказания: муштровал солдат, запарывал до смерти "взбунтовавшихся" военных поселян, "надзирал" над кабинетом министров. Аракчеев понял, что он не может работать сам в этом учреждении, и, пользуясь своим исключительным положением, заставлял за себя работать Львова, Марченко, Муравьева и Пукалова. Никакой системы, никакой программы у него, конечно, не имелось. Изучение деятельности Аракчеева показало, как вредны рабы, облеченные властью, как они вредят своему Отечеству, но, пока в рабах существует потребность, аракчеевых будет много.
Его религиозные чувствования очень слабо развиты, и религия не играла большой роли в его жизни. Со своей женой он разошелся без всяких колебаний и сомнений. Насколько Аракчеев не понимал религии и даже не уважал ее основных требований, можно судить по сделанной им надписи на могиле любовницы Минкиной: "Здесь похоронено тело мученицы Анастасии, убиенной дворовыми людьми села Грузина за беспредельную и христианскую любовь ее к графу".
Эстетические чувствования у Аракчеева тоже совершенно отсутствовали. Он не понимал и не любил красоты. Все произведенные им постройки отличаются полным безвкусием и едва ли не самые безобразные здания в России - по сути это настоящие казармы, граф совершенно не любил поэзии и ничего не понимал в живописи и музыке. Грубому вкусу сладострастного Аракчеева доступны только скабрезные картинки. Он устроил в парке павильон, стены которого украшали зеркала. С помощью секретных ключей они открывались, и Аракчеев любовался циничными сценами. Это же удовольствие он доставлял избранным посетителям поместья.
Под старость, тяготясь бездеятельностью, Аракчеев даже покровительствовал искусству, но его непонимание ясно выразилось в том, что он щедро платил лицам, напрочь лишенным таланта, например художнику Афанасьеву, поэту Олину и т. д. Располагая большими средствами и будучи крайне тщеславным, Аракчеев покупал дорогие вещи, но все они были так безвкусны, что при аукционе его имущества в Петербурге, по словам Шенига, продавались дешево.
Совершенно лишенный альтруизма, граф не сочувствовал страданиям людей. Слабость или недоразвитие его нравственных чувствований можно даже считать явлением патологическим. Особенно важно, что нравственная нечувствительность проявилась очень рано, а именно в отроческом возрасте, а может быть, и в детстве, чем и объясняется нелюбовь к нему его бабушки. Весьма возможно, что эти его качества - проявление вырождения. У одного брата было нравственное слабоумие, у другого - падучая болезнь и алкоголизм. Массон говорит, что Аракчеев уже в корпусе выделялся "возмутительной грубостью", а Бернгарди считал его жестоким до зверства.
Жестокость Аракчеева не оправдывалась даже высшими соображениями. Филипп II, Петр Великий совершили много жестоких казней, причинили много страданий, и Аракчеев сравнительно с ними может считаться кротким и благодушным чиновником, но его нельзя сравнивать с этими политическими деятелями. Они преследовали идеальные цели, боролись с врагами и расправлялись с теми, кто, по их убеждению, заслуживал наказания, мешал им достичь желаемого. Казни, пытки, наказания оправдывались высокой целью. Аракчеев никакой цели не преследовал, жестокость его была не только вполне излишня, но даже вредила ему самому.
Когда император Павел Петрович поручил Аракчееву исправление гвардии, тот нещадно колотил солдат тростью, вырывал у них усы. Вигель утверждает, что Аракчеев укусил одного гренадера за нос и вообще с нижними чинами обращался, "как бешеный бульдог".
Едва ли за все время существования у нас крепостного права были крепостные более несчастные, чем крестьяне села Грузина. Злоба Аракчеева по отношению к ним выражалась в систематической жестокости и неслыханном деспотизме. Правда, по жестокости Аракчеев не превосходил других злых помещиков уже потому, что это было невозможно; он даже уступал в жестокости известной Салтычихе и Измайлову. Но нужно принять в соображение, что Салтычиха безусловно душевнобольной человек; она страдала "психозом сомнения", так же, как и алкоголик Измайлов.
Жестокость Аракчеева ужасает именно тем, что она возведена в систему. Граф создал для своих крепостных уголовный кодекс и не допускал ни малейших отступлений. Лестница наказаний отличалась простотой: розги, всегда готовые и лежавшие в бочке, наполненной рассолом, палки, ужасная тюрьма, названная им Эдекул.
Нам неизвестно ни одного случая, доказывающего вспыльчивость Аракчеева: он всегда владел собою. Даже после убийства любовницы Минкиной, когда он, по-видимому, находился в сильнейшем аффекте, граф владел собою настолько, что не расправился с убийцами сам, а весьма ловко подстроил дело так, что его врагов подвергли мучительной казни "по закону". Аракчеев вышел сухим из воды, а новгородский губернатор, действовавший под влиянием графа, потерял место.
Хладнокровный злодей гораздо преступнее человека, совершающего безнравственные поступки лишь в состоянии аффекта.
Еще одна отличительная черта - трусость. В 1805 г. император взял с собою в поход Аракчеева, нужно думать, в качестве телохранителя. Но граф пришел от предложенной ему чести предводительствовать войсками в бою в неописуемое волнение и отклонил от себя столь лестное поручение. С тех пор государь отказался от мечты увенчать своего любимца военными лаврами и сделать из него героя.
Будучи трусом, Аракчеев не понимал и не ценил храбрости; для него величие души было вообще непонятно. А потому он даже не стыдился своей трусости.
Ницше с гениальной проницательностью указал на то, что властолюбие и храбрость нераздельны и неразлучны. Как ни различны идеалы, в борьбе за которые рисковали своею жизнью Сократ, Гус и Наполеон, но эти идеалы были им так дороги, что сама жизнь по сравнению с ними не имела для них большой ценности.
Аракчеев закончил свою государственную деятельность крайне позорно: трус и лжец и не мог окончить ее иначе.
Если бы Аракчеев не был таковым, он оставил бы службу с достоинством, как человек, не одобряющий новый режим, занял бы положение сановника, удалившегося от дел по собственному желанию; но "раб", пред которым трепетали почти все в течение многих лет, все же остался рабом, струсил и солгал.
К счастью человечества, аракчеевы составляют ничтожное меньшинство, но обидно то, что такое ничтожество, как Аракчеев, мог долго терроризировать всю Россию, что между его современниками не было энергичных и честных сановников, а потому он мог причинить так много зла.
* Реферат работы В. Ф. Чижа (т. 1), опубликованной впервые в 1906 г. в журнале "Вопросы философии и психологии".
См. об авторе материал МЕДИК И ЛИТЕРАТОР
