Начало июня 1941 года. Мне только что исполнилось девять лет. Я окончил второй класс. Мы живем в Москве. Отец решил отвезти меня в деревню Одинцово под Смоленском, на свою родину, на каникулы к бабушке. Через две недели туда же приехала моя сестра, сдавшая экзамены за седьмой класс. А спустя еще неделю началась война. На третий или четвертый день войны мы впервые увидели немецкие самолеты. Начались бомбардировки, пожары. Хорошо помню жуткую панораму горящего Смоленска, беженцев, искавших укрытия в ближайших деревнях, приближающуюся канонаду боев. Родители не смогли своевременно забрать нас. Самостоятельно эвакуироваться нам тоже не удалось. Да и не верилось поначалу, что немцы дойдут до Смоленска.
16 июля фашистские войска заняли город. Одна из решительных и, к сожалению, безуспешных попыток вернуть Смоленск была предпринята в 20-х числах июля. Наши войска наступали на город с юго-востока, со стороны Рославля. Деревня Одинцово, находившаяся в четырех километрах к югу от города, неминуемо попадала в зону боевых действий. Вышло так, что именно здесь немцы организовали оборону. Бой продолжался два или три дня. Неоднократные атаки нашей пехоты отбивались немецкими танками.
Во время боя мы сидели в самодельном убежище, сооруженном на скорую руку. Бой идет почти над нашими головами. Непрерывный свист пуль, вой и грохот разрывающихся снарядов. Сверху нам на головы сквозь перекрытие сыплется земля. Женщины молятся. Грохочут немецкие танки. Один из них прошел прямо через наш окоп, чудом не похоронив нас под своими гусеницами. Наши воинские части наступают с юга. Атаки продолжаются днем и ночью. Мы слышим крики "Ура!", "За Родину!", но каждый раз немцы отбивают наступление. Сидя в убежище, мы потеряли счет времени.
Наконец бой стих. Наши части отступили. Мы выбрались из убежища и не узнали окрестности. Вся земля вокруг была изрыта воронками от снарядов, следами от гусениц танков. Под вечер рискнули пойти по местам, где только что шел бой. Я впервые увидел убитых красноармейцев. Это было страшное зрелище. Но еще страшнее было смотреть на живых, тяжелораненых, в крови, с перебитыми ногами, с ранами брюшной полости, головы. Многие раненые - без сознания. Кто-то в отчаянии просит пристрелить. Те, кто мог говорить, были морально подавлены. Мы не могли серьезно помочь нашим солдатам, но постарались покормить, напоить. На следующий день оставшихся в живых раненых немцы увезли в город.
Пережитый нами бой был, по-видимому, последним в непосредственной близости от Смоленска. Затем фронт ушел на восток, а к городу потянулись колонны военнопленных под конвоем немецких солдат. На южной окраине Смоленска был лагерь военнопленных: большая территория под открытым небом, огороженная колючей проволокой. Лагерь просуществовал всю осень 1941 года. Русские женщины, как могли, пытались им помочь: бросали через ограждение картошку, хлеб. Но тысячи людей остались навечно в смоленской земле (сейчас на месте их захоронений мемориал в память о погибших). Оставшихся в живых ждали тяжелые испытания фашистского плена в Германии...
Для нас начался отсчет долгих двух лет немецкой оккупации. Я хорошо помню мародерство немецких солдат в первые месяцы оккупации, голодную осень и зиму 1941 года, когда оладьи из мерзлой картошки, поджаренные на машинном масле, казались деликатесом. В августе 1941 года умер мой двоюродный брат, двухлетний Толик, а весной 1942-го дядя похоронил своего второго, старшего сына Васю. Для всех нас каждый день мог оказаться последним.
Деревня Одинцово примыкала к большому полю довоенного осоавиахимовского аэродрома, находившегося рядом с городом. Сейчас на этом месте Смоленский аэропорт. В годы войны на нем базировалась бомбардировочная немецкая авиация, совершавшая налеты в том числе и на Москву. В деревне стояли подразделения немецкой противовоздушной обороны: зенитные батареи, прожектора. Советская авиация регулярно по ночам пыталась бомбить аэродром. Чтобы отвлечь ее внимание, немцы соорудили в трехстах-пятистах метрах от нашей хаты ложный аэродром. Расстояние между настоящим и ложным - километра два, а посредине - деревня. Во время ночных налетов нашей авиации на ложном аэродроме на короткое время зажигались лампочки, имитировавшие взлетно-посадочную полосу и аэродромные службы, и этого было достаточно, чтобы сбить с толку летчиков. Надо отдать должное, бомбили они довольно точно и не раз рвали провода на ложном аэродроме. Но если ошибались, то бомбы падали на территорию деревни. Однажды три бомбы упали буквально в тридцати-пятидесяти метрах от нашего дома.
К концу лета 1943 года фронт вновь приблизился к Смоленску. Теперь к обороне готовились немцы. Деревню пересек противотанковый ров. На окраине сооружались блиндажи, ходы сообщения. В сентябре началось методичное разрушение города. Готовясь к отступлению, немцы взрывали промышленные и крупные жилые здания. Город вновь был охвачен пожарами. Сожгли и нашу деревню. 22 сентября, за три дня до освобождения Смоленска, нас угнали на запад.
Колонна движется по обочине Минского шоссе. В день проходим 30-40 километров. Ночуем под открытым небом или, если удается, в сараях. Рядом по шоссе движется немецкая техника. Существует версия, что с помощью такого соседства немцы обеспечивали защиту от советской авиации. В начале октября мы оказались в городе Борисове под Минском, в лагере за колючей проволокой. Через несколько дней нас загоняют в товарные вагоны и везут дальше на запад. Большая остановка в Граево, на границе Польши и Германии. Здесь санобработка, дезинфекция, и - снова в теплушки. Теперь все ясно: нас везут в Германию.
Поздно ночью мы прибыли в город Зост, на западе Германии. Опять лагерь за колючей проволокой, охрана, бараки, в центре лагеря - площадь, на которую мы все обязаны выходить по сигналу колокола. Лагерь в Зосте, по существу, невольничий рынок. Время от времени сюда приезжают покупатели, представители предприятий, бауэры для набора рабочей силы. Каждый раз на площадь выставляется весь живой товар. Немец-покупатель в сопровождении охранников проходит перед рядами восточных рабов, выбирает приглянувшихся, после чего оставшиеся возвращаются в бараки. Так несколько раз в день. Постепенно исчезают наши земляки из Смоленска. А мы спросом не пользуемся. Мы - это остатки смолян, три семьи из Одинцова и соседнего Миловидова, решившие держаться вместе. На шестнадцать человек одна старуха, моя бабушка, и восемь детей от 10 месяцев до 11 лет. По сигналу колокола мы выходим на площадь и держимся плотной кучкой. Так проходит несколько дней. Наконец представитель текстильной фабрики из города Билефельда решился взять нас всех вместе. Трудно предположить, как сложилась бы наша судьба, если бы нас разлучили.
На текстильной фабрике Бляйхе, в поселке Бракведе, предместье Билефельда, работают человек пятьдесят немцев, в основном старики, инвалиды и женщины. На территории фабрики расположен лагерь советских военнопленных, филиал базового лагеря Штукенброк, Шталаг-326. Часть пленных, человек 30-35, работает на фабрике, а остальные, около 200 человек, - на других предприятиях Билефельда и Бракведе. Так судьба снова свела нас с военнопленными. Многие из них попали в плен в самом начале войны, пережили лагеря, подобные лагерю в Смоленске.
Разместили нас в помещении бывшего гаража. Трехэтажные нары, стол из струганых досок, две скамейки, железная пeчкa... Пищу получаем с кухни вместе с пленными: суп из брюквы - днем, бурая жидкость под названием "кофе" - утром и вечером. Хлеб - эрзац специального изготовления для лагерников, с тиснением даты выпечки на верхней корке: год 1939-й, 1940-й. Готовили его впрок, еще до войны. Кажется, буханка на пятерых. Рацион, хорошо знакомый всем, кто пережил немецкие лагеря. К счастью, на фабрике в технологическом процессе использовались крахмал и казеин. Пленные научили нас, как из этого сырья быстро и скрытно приготовить съедобные продукты. Но это было связано с большим риском. Проштрафившихся пленных отправляли в Шталаг, лагерь строгого режима, откуда никто не возвращался. А для нас, восточных рабочих, существовали телесные наказания. Работали мы вместе с пленными. В основном это молодежь лет 20-25. Ребята очень дружные, поддерживали друг друга и помогали нам.
В 1944 году начались систематические налеты авиации союзников. К лету у них было практически полное господство в небе Германии. Почти ежедневно армады тяжелых бомбардировщиков пролетали на большой высоте в глубь Германии. Но несколько тяжелых бомбардировок испытали Билефельд и Бракведе. Союзники практиковали так называемые "ковровые" бомбардировки, покрывающие наряду с промышленными объектами целые районы города. Бомбардировка продолжается несколько часов. Все новые и новые эшелоны бомбардировщиков подходят к цели и сбрасывают фугасные и зажигательные бомбы. В воздухе стоят дымовые столбы, обозначающие цели, а на земле под ними ад! Ковровые бомбардировки страшны своей жестокостью и фатальностью. От них почти невозможно укрыться. Многие тысячи восточных рабочих и военнопленных погибли во время этих налетов.
К апрелю 1945 года второй фронт подошел вплотную к Билефельду. После недолгого, скорее, символического боя город заняли американские войска. Накануне прихода американцев все пленные из нашего лагеря были угнаны. Нескольким из них удалось бежать, переждать время боя и вернуться на фабрику уже при американцах. Судьба остальных точно неизвестна. Ходили слухи, что колонна была расстреляна недалеко от Билефельда. По другой версии, пленных взорвали вмecтe с мостом через реку Везер под Минденом.
После освобождения американскими войсками мы несколько дней продолжали жить в лагере на фабрике вместе с вернувшимися бывшими пленными. Американцы в первые дни не очень интересовались судьбой восточных рабочих и освобожденных военнопленных. И это едва не стоило нам жизни. Однажды наш лагерь подвергся нападению немецких фанатиков, вооруженных холодным оружием. Спасли нас пленные, сумевшие занять оборону и продержаться до прибытия наряда американской военной полиции (МР). Мы срочно покинули фабрику и перебрались в интернациональный лагерь в Билефельде.
Позднее американская администрация сосредоточила оставшихся в живых пленных и восточных рабочих из Билефельда и его окрестностей в большом лагере Аугустдорф, недалеко от Штукенброка. Вместе с нами здесь оказались и бывшие узники Шталага-326. Лагерь Аугустдорф, в котором собралось несколько тысяч советских граждан, стал настоящим русским островом на территории Германии. Здесь мы впервые получили возможность слушать советское радио, из московских "последних известий" узнали о взятии Берлина, о самоубийстве Гитлера, об окончании войны и победе над Германией. Выпускалась газета, была организована самодеятельность. Все мы находились в состоянии эйфории, в ожидании скорого возвращения на Родину. Но прошло четыре месяца после победы, прежде чем мы ступили на родную землю. В советскую зону оккупации нас передали под Магдебургом в июле 45-го. На пути домой были фильтрационные лагеря в Магдебурге, в Бельциге под Берлином, в Инстербурге под Кенигсбергом.
В лагерях для перемещенных лиц - сначала в американской, а потом в английской зоне оккупации - время от времени появлялись представители советской военной миссии, выступали на митингах, рассказывали, как Родина ждет своих граждан, угнанных в фашистскую неволю. И вот наступил день, когда нас передали в советскую зону оккупации. Нас везут на студебеккерах к демаркационной границе. Поднимается шлагбаум с английской стороны, нейтральная полоса, впереди советский шлагбаум. Мы видим наших солдат, машем им руками, кричим "ура!" и вдруг в ответ видим поднятые кулаки... Не помню, чтобы за время пребывания в наших фильтрационных лагерях хотя бы один советский солдат подошел к нам, сказал доброе слово. Возможно, правда, что в лагерях мы имели дело со специальными воинскими подразделениями. Но все равно мы остро чувствовали несправедливость и обиду. Только 17 сентября 1945 года мы с сестрой вернулись в Москву и после более чем четырехлетней разлуки встретились с родителями.
Теперь о Штукенброке. Таких лагерей, как Шталаг-326, на территории Германии было немало. Но именно он и его условное название "Штукенброк" символизируют для современного поколения немцев память о мучениках, советских военнопленных, оставшихся навсегда в земле Германии. Я впервые увидел этот лагерь в мае 1945 года, уже после освобождения. Лагерь был почти пуст. Его последние оставшиеся в живых обитатели переведены в Аугустдорф, но в мрачных бараках еще стоял тяжелый запах обреченных на смерть людей. Лагерь вмещал не более 10 тысяч узников. Недалеко от него находится кладбище с братскими могилами погибших советских воинов. Число погибших - 65 тысяч. Это означает, что за годы войны состав лагеря обновился более шести раз! После освобождения Шталага американскими войсками среди оставшихся в живых военнопленных нашлась группа энтузиастов, сумевших за фантастически короткий срок, меньше месяца, спроектировать и построить на месте братских могил монумент - памятник погибшим товарищам. Открытие памятника состоялось 2 мая 1945 года, за неделю до окончания войны. На церемонии открытия присутствовал весь Аугустдорф. Я стоял недалеко от памятника. Помню выступления бывших узников лагеря, церемониальный марш и залпы салюта взвода американских солдат. Помню, как во время церемонии упала на могилы, забилась в истерике и скончалась на глазах у всех русская женщина.
Память о всем пережитом, о немецких лагерях, о Штукенброке и скорбном монументе на его братских могилах я сохранил на всю жизнь. В 70-х годах в газетах появилось краткое сообщение, что в Западной Германии возникло пацифистское движение "Цветы для Штукенброка". Каждый год в один из дней в конце августа или в начале сентября на кладбище в Штукенброке проводятся митинги и церемонии возложения цветов к братским могилам. В 1985 году, через 40 лет после окончания войны, в газетах появились корреспонденции с рассказом о Шталаге и об истории монумента. Появились и фотографии знакомого мне монумента. С тех пор у меня возникла мечта вновь пройти по земле, где страдали и гибли русские люди, увидеть и понять новое поколение немцев, принесших покаяние за преступления фашистов в годы войны. Неожиданно эта мечта осуществилась.
Благодаря случайной встрече в Москве с группой немецких студентов, среди которых оказались студенты Билефельдского университета - активисты студенческого Союза антифашистов, я получил официальное приглашение и в сентябре 1992 года, через 47 лет после возвращения на Родину, вновь оказался в Билефельде, в гостеприимном доме родителей одного из моих новых молодых друзей, Яна Фишера. Во время визита в Билефельд я несколько раз побывал на территории фабрики, где работал в годы войны. Фабрика реконструирована и изменила свой профиль, но сохранились старые корпуса, где мы работали вместе с пленными, сохранился и бывший барак военнопленных, используемый под склад. Студенты показали мне город, полностью восстанов ленный из руин, Билефельдский университет, построенный в 60-х годах. Меня поражало, с каким вниманием они слушали рассказы о годах войны.
Что касается меня, то я больше всего был потрясен тем, что увидел в Штукенброке. На территории Шталага-326 сейчас располагается школа полиции. В административном здании школы находится экспозиция, где представлены фотографии военных лет, письменные документы, приказы по лагерю, личные вещи узников Шталага. Книга отзывов свидетельствует о регулярных посещениях этого скромного музея немцами, гражданами других государств. Большинство старых строений на территории бывшего лагеря снесено. Остались нетронутыми здание тюрьмы (оказывается, в концлагере была еще тюрьма!), баня-санпропускник с барельефом на фасаде, изображающим огромную вошь, и два барака в том виде, как они были в 1945 году. При строительстве и земляных работах на территории школы до сих пор находят предметы, принадлежав шие узникам: пряжки от ремней, пуговицы, проржавевшие котелки, самодельные ножи и т. п. Все это заботливо собирается, описывается и сдается в музей. Занимаются этим энтузиасты, простые офицеры - полицейские из администрации школы. Они же выполняют и роль экскурсоводов по территории бывшего лагеря и хранителей реликвий. Молодые поколения будущих полицейских воспитываются на примере уважения к памяти о погибших в фашистских застенках.
Недалеко от лагеря - братские могилы Штукенброка. У входа на кладбище - стела, повествующая о годах войны и жертвах фашистских концлагерей. Только советских пленных на территории Германии погибло два миллиона. Аллея ведет к монументу, памятному мне с 1945 года. Ha трех гранях памятника - три красные звезды и надписи на трех языках. Надпись на русском языке гласит: "Здесь покоятся русские солдаты, замученные в фашистском плену. Их 65000. Вечная память товарищам! 1941 - 1945". Рядом с монументом в траве -плиты с надписями: "Земля из Москвы", "Земля из Ленинграда", "Земля из Новгорода". Первую горсть земли из Москвы привез в Штукенброк в 1984 году его бывший узник, кинорежиссер-документалист Георгий Александрович Хольный.
В Бракведе мои друзья-студенты показали уголок местного кладбища, где похоронены восточные рабочие, погибшие от истощения, болезней и американских бомбардировок. Среди них были и дети, мои ровесники. Русский уголок на кладбище ухожен, дорожки вдоль могил подметены. На мой вопрос, кто ухаживает за могилами, последовал ответ: "Мы".
Уходит в историю война. Постепенно уходит и старшее поколение, вынесшее войну на своих плечах, добывшее Победу своей кровью, прожившее тяжелую трудовую жизнь после войны. Я очень боюсь, что пройдет еще несколько лет и у нас на Родине будут забыты и заброшены могилы погибших и умерших ветеранов, что наше новое общество не будет испытывать нужды в памяти о той страшной войне. И эта нравственная потеря окажется невосполнимой. Сегодня еще не поздно оглянуться назад, осмыслить, что с нами происходит, привести в порядок дорогие могилы, позаботиться о ветеранах.
Что касается Штукенброка и русских могил в немецкой земле, то мне очень хотелось бы, чтобы в мемориале в честь победы над фашизмом, сооруженном на Поклонной горе, нашлось место для слов признательности жертвам войны, принявшим на себя ее страшный удар, оказавшимся в унизительном положении военнопленным, погибшим в фашистских лагерях и не дожившим до светлого дня Победы. Хотелось бы, чтобы в мемориале нашлось место для слов благодарности тем немецким гражданам из Билефельда и других городов Германии, которые оберегают могилы наших соотечественников, похороненных вдали от Родины.
