Двадцать лет назад мир накрыло облако Чернобыля. Человечество оказалось лицом к лицу с реальностью техногенной катастрофы такой силы, измерить и преодолеть последствия которой не удается и перевалив за грань веков.
Двадцать лет назад на мир навалилась беда, какой никогда еще не было на Земле. Эта беда несравнима ни с чем, ибо она - тайна с бесконечными неизвестными. Она есть вероятность для всех людей так или иначе оказаться подвергнутыми опасности, чью неизмеримость пока не осознает ни индивидуальный, ни коллективный ум. К познанию степени этой опасности лишь подступает мировая наука, дробясь и расслаиваясь в несходстве мнений о ней. Но не она ли, наука, и завела тот часовой механизм, что привел в действие гигантскую силу, на векторе которой, в конце концов, оказался четвертый блок?..
Или все-таки виноваты мы, люди? Да, люди. По-другому не может быть! Ответственность лежит на нас. И наша первейшая обязанность знать и помнить об этом.
…Вспомним. 1986 год. Весна. Канун Первомая. Через день по всей нашей тогда еще не распавшейся гигантской стране пройдут праздничные демонстрации, ничто не может этому помешать… Впереди - 9 мая, неоспоримо великий День Победы. И вдруг 29 апреля в "Известиях" внизу на первой полосе мелким шрифтом:
"От Совета Министров СССР
На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия".
На следующий день, 30 апреля, в "Известиях" и теперь уже в "Правде" на второй полосе:
"От Совета Министров СССР
Как уже сообщалось в печати, на Чернобыльской атомной станции, расположенной в 130 километрах от Киева, произошла авария. На месте работает правительственная комиссия под руководством заместителя Председателя Совета Министров СССР т. Щербины Б.Е. В ее состав вошли руководители министерств и ведомств, видные ученые и специалисты.
По предварительным данным, авария произошла в одном из помещений 4-го энергоблока и привела к разрушению части строительных конструкций здания реактора, его повреждению и некоторой утечке радиоактивных веществ. Три остальных энергоблока остановлены, исправные и находятся в эксплуатационном резерве. При аварии погибли два человека.
Приняты первоочередные меры по ликвидации последствий аварии. В настоящее время радиационная обстановка на электростанции и прилегающей местности стабилизирована, пострадавшим оказывается медицинская помощь. Жители поселка АЭС и трех близлежащих населенных пунктов эвакуированы.
За состоянием радиационной обстановки на Чернобыльской АЭС и окружающей местности ведется непрерывное наблюдение".
О чем мы подумали? Какие задали себе вопросы? И какие получили ответы? Где мы тогда были? Куда поехали или пошли? Что сказали и продолжали говорить друг другу? Что слышали из эфира? Что могли прочитать и увидеть в те и последующие дни, недели, месяцы?
Как долго мы держали руку на пульсе чернобыльских событий? И ощущали ли мы этот пульс вообще? Да, ощущали. Но как? Желая понять суть произошедшего и того, что еще может произойти? Выполняя каждый свою работу и переживая за тех, кто там?
А сейчас? Прошло двадцать лет. О чем мы думаем, произнося сегодня слово "Чернобыль"?..
О трагедии, произошедшей 26 апреля 1986 года, о причинах и последствиях аварии на Чернобыльской АЭС журнал "Наука и жизнь" писал неоднократно. И, конечно, еще будет писать. Материал, который вы сейчас прочтете, изначально готовился не для журнала, а для документального кино, создаваемого при нашем участии студией "Baum-Film" по заказу франко-немецкого телеканала ARTE и канала WDR. В ходе работы стало ясно, что все затрагиваемые вопросы прозвучать в эфире не смогут, и тогда мы договорились с автором фильма, что часть материала будет опубликована на страницах "Науки и жизни".
А теперь несколько слов о предыстории проекта.
Двадцать лет назад немецкий журналист и режиссер документального кино Кристоф Бёкель впервые побывал в нашей стране. Через год он снова приехал в Советский Союз с намерением делать фильм по военным дневникам и письмам своего отца. Съемочную группу ему дали в Москве, на ЦСДФ (Центральной студии документальных фильмов). Звукооператором и одним из водителей в группе оказались чернобыльцы, переводчицей - Марина, ставшая самым близким Кристофу человеком. Снятый в 1987 году фильм "След отца", широко прошел не только по зарубежным кино- и телеэкранам, его показали по первому каналу телевидения "Останкино". В том же 1987 году фактически начался и тот фильм, о котором идет здесь речь и ради съемок которого Кристоф приехал в Россию в конце 2005 года. На журнальных страницах нет смысла пытаться отразить содержание кино, тем более что фильм-реквием "Облучили и забыли. 20 лет после Чернобыля" - рассказ от первого лица о дорогих Кристофу людях, опаленных облаком Чернобыля. Но хочется думать, что вопросы, с которыми мы обращались к нашим собеседникам, волнуют и читателей журнала "Наука и жизнь".
ИЗ ДИАЛОГА Н. А. ДОМРИНОЙ, ЗАМЕСТИТЕЛЯ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА ЖУРНАЛА "НАУКА И ЖИЗНЬ", С В. С. ГУБАРЕВЫМ, ЧЛЕНОМ РЕДАКЦИОННОГО СОВЕТА ЖУРНАЛА. 2 СЕНТЯБРЯ 2005 ГОДА.
- Владимир Степанович, какова сейчас, по вашим представлениям, ситуация, сложившаяся вокруг Чернобыля, в самом Чернобыле? Прошло двадцать лет.
- Как очень многое в этом мире, Чернобыль превратился в объект рынка, и потому все, что происходит сейчас вокруг него, глупо и бессмысленно.
Большие глупости начались в 2000 году, когда в Киев приехали президенты Соединенных Штатов, России, премьер-министр Великобритании и канцлер Германии. Они встретились с президентом Украины и сказали, что надо закрыть Чернобыльскую атомную станцию. И станцию закрыли. По своему значению это событие такое же, как авария на Чернобыльской АЭС. По сути дела, вторая авария.
Я считал и считаю, что нельзя было останавливать Чернобыльскую станцию. И на то много причин. Во-первых, экономика: Чернобыльская АЭС давала Украине ежегодно миллиард долларов, которые позволяли поддерживать саму станцию и пострадавших людей. Во-вторых, энергия - ее Украине не хватает. В-третьих, высококлассные специалисты, которых теперь там нет. А в-четвертых: никто из тех, кто принимал решение, толком не понимал, что закрытие атомной станции не означает ликвидацию аварии. Станцию законсервировали. На самом деле эта консервация - опасная вещь. Дело в том, что укрытие аварийного 4-го блока рассчитано на тридцать лет, и эти тридцать лет заканчиваются, двадцать уже прошло. Но происходит следующая глупость: те специалисты, которые создавали саркофаг (и создали его в кратчайшие сроки, что было почти невозможно), отстранены от работы, а они предложили проект нового укрытия - "Монолит", который мог бы полностью нейтрализовать 4-й блок. Его главный конструктор - Владимир Александрович Курносов, тот самый, кто проектировал и создавал существующий саркофаг. К сожалению, его уже нет ныне, он умер, получил большую дозу в Чернобыле. Украинские власти обратились к французам, англичанам, немцам в надежде, что будут выделены большие деньги. Сейчас видно: того, что выделено, явно недостаточно. Часть средств ушла тем же проектантам на Западе, у которых нет необходимого опыта. Но самое главное, те, кто создает теперь проект, не пойдут туда работать, потому что работа по созданию нового саркофага, в общем-то, не менее опасная, чем по созданию старого.
Таким образом, совершена очень большая ошибка, которая, на мой взгляд, обнажила и все дальше и дальше обнажает чернобыльскую катастрофу и ставит эту страшную проблему по-новому. По сути дела, ничего сегодня не сделано для долгосрочной ликвидации последствий аварии. Чернобыльскую АЭС все бросили. И Белоруссия, и Россия, и сама Украина, у которой нет денег: все занимаются другими вещами. Никто не понимает, что, в общем-то, эта "штуковина" уходит на тридцать тысяч лет… И вот пока - за двадцать лет - ничего не сделано.
- Поясните, пожалуйста, что значит "тридцать тысяч лет"?
- Таков период полураспада плутония, точнее - 24 тысячи лет у плутония -239. Ничего сделать нельзя в течение тридцати тысяч лет - только как-то нейтрализовать. Что и предложил В. А. Курносов со своими коллегами из ВНИИПИЭТ (это Всероссийский проектный и научно-исследовательский институт комплексной энергетической технологии): снова залить все бетоном, как, собственно, и делали саркофаг. Красивый, дешевый проект.
Но… Чернобыль ведь стал предметом спекуляций. Я был потрясен, там организовывают туристические маршруты. Все превратилось в фарс, как слишком часто это у нас бывает, сначала - трагедия, потом - фарс. Потом будет новая трагедия.
Ситуация очень плохая, потому что за десять лет не успеваем создать новое укрытие. И теперь остается жить и рассчитывать на авось, что ничего не случится. Что опасно? Опасно распространение радиоактивности. Внутри 4-го блока и рядом с ним все осталось: и плутоний, и цезий, и стронций - все это там есть.
- В 30-километровой зоне?
- В 10-километровой в основном. Но есть языки, которые выходят далеко за ее пределы. Есть чистые районы, есть грязные. Нас просто ничему не научил опыт 1957 года, когда на комбинате "Маяк" под Челябинском взорвалась "банка" с радиоактивными отходами от оружейного реактора. Это была первая ядерная авария, выпало 2 миллиона кюри радиоактивных осадков. Так называемый "уральский след" лег фактически на весь Урал. Захватив все речки, которые там есть вокруг, он дошел до Ледовитого океана. Из огромного региона выселили десять тысяч человек, чуть ли не треть всего населения. Крупная катастрофа была. Мы там, по сути, лишь огородили территорию, а дальше сама природа справляется. Здесь же ситуация другая: природа не может справиться.
- Почему не может?
- Очень большая активность - 50 миллионов кюри, много плутония, которого на Урале не было. Ну, конечно, несколько сотен тысяч лет пройдет, и все восстановится… Но при жизни грядущих поколений мира как такового в Чернобыле уже не будет. Проблема остается, в принципе, навсегда! Вот этого понять не могут. Думают, что лужайку можно сделать. Туфта это, воображение фантастов. Нельзя там сделать лужайку! Это вот так же, как разоружение. Говорят об атомном разоружении, но не понимают, что если есть четыреста тонн плутония, то с ними ничего нельзя сделать - как есть четыреста тонн, так и есть. Переводи плутоний в любые формы: жидкую, газообразную - он все равно останется, не будет так, чтобы его не стало на планете. Единственно только - взорвать можно, но тогда многократно взорвется сама Земля!
С ситуацией вокруг Чернобыля то же самое, она непреходящая - она есть, и все. До 26 апреля ее не было, а 26 апреля 1986 года она появилась. Вот в чем вся суть! А политики пытаются решить эту проблему наскоками. Приехали и сказали: "Закрываем". Ну и что? Станция перестала вырабатывать энергию, специалисты разбежались - трагедии человеческие, потому что им негде работать, особенно в Украине (АЭС вообще мало, и в России их мало), всех трудоустроить невозможно. А Чернобыль остается - не может не оставаться!
Я всегда занимал другую позицию: раз катастрофа произошла, мы должны это учитывать и идти дальше.
- Какова ваша позиция по атомной энергетике в целом?
- Она очень проста: атомную энергетику нужно развивать, но развивать абсолютно безопасно. Это возможно. И самый лучший пример - оружие. Не взрывалось само по себе. Ни разу! Атомная станция вообще не должна взрываться, а она взрывается. Почему это происходит? Потому что в военной области естественна безопасность, и в это вкладываются огромные средства, а в области мирного атома считается возможным на безопасности экономить. Хотя нужно наконец понять: атомная станция столь же опасна, как и оружие. Поэтому она должна быть безопасной, и для достижения этого есть все основания, в том числе и с точки зрения экономики. Ну что мы всю страну превратили в трубопровод, нефтепровод - в черт те что! Все это надо менять. Неразумно, что все это сжигается и превращается в энергию. Ну ладно, газа и нефти много сейчас, а через некоторое время? Вот гордятся, что 50 процентов электростанций работает на газе, так ведь это позор для цивилизованной страны!
Естественно, атомную энергетику надо развивать, но развивать не шапкозакидательством, не просто сажать под каждым деревом, как грибы, атомные станции, а подходить разумно, трезво, спокойно и строить их там, где действительно целесообразно. Европа может жить за счет нашего газа. Если бы не было нашего газа, они вернулись бы к атомной энергии. И, я думаю, вернутся. Термоядерная энергетика - это долгая история, и не менее опасная, кстати сказать. Как, впрочем, и любая электростанция - достаточно опасная вещь. Вот в Москве, в Чагине, случилась авария, и экономика, политика, проекты реформирования энергосистемы страны - все расчеты вылетели в трубу из-за одной аварии. Но так всегда и бывает в науке, в технике: взорвалась одна ракета - "большой привет" всей программе пилотируемых полетов. И, в общем-то, правильно. Потому что всем можно заниматься, если поставить цель. Нам нужно сделать безопасным этот кусочек земли - Чернобыль, значит, не надо считаться ни с чем! И, прежде всего, привлечь людей, которые на этом не будут спекулировать. Вот и все. Так, как это и было, кстати сказать, в 1986 году среди ликвидаторов. Те ребята, которые понимали и знали, что нужно делать, они и делали, в общем-то, честно. Я бы назвал каждого десятого - девять было просто лишних.
- Что же там все-таки произошло? Что такое - чернобыльская катастрофа с позиции сегодняшнего дня?
- Был взрыв активной зоны. Вся проблема в том, что реакторы РБМК, которыми была оснащена Чернобыльская АЭС, изначально предназначались для получения плутония. Это так называемые "Иваны", которые работали на "Маяке". Задача этих реакторов - получение плутония, а получение плутония - военное производство со своими опасностями, своими сложностями, своей дисциплиной. Я знаю людей, которые предотвратили взрывы благодаря личному мастерству и существующей в военном производстве жесткой дисциплине.
Для гражданских целей военный реактор не годится по очень простой причине: менталитет гражданского человека отличается от менталитета человека военного. Создавая исследовательскую подводную лодку, мы понимаем, что она будет отличаться от ударной атомной подводной лодки. У реакторов РБМК адекватной мирным объектам безопасности не было, потому что они создавались в то время, когда нужен был плутоний. И они его вырабатывали днем и ночью, даже в аварийном состоянии, а товарищ Берия очень внимательно за этим следил: остановка реактора хотя бы на час означала чрезвычайное положение. И вот этот боевой реактор перенесли в гражданскую сферу (у нас ведь реакторами в первую очередь занимались люди, работавшие на оборону). Логика была такова: раз там не взрывается, то и здесь не взорвется - вроде нормальная психология. Но в гражданской-то области нужно по-другому подходить. Лучший пример - самолет. Истребитель рассчитывается конструкторами на тридцать минут эксплуатации в воздухе. Или бомбардиров щик. Однажды мы лежали в Крыму под крылом стратегического бомбардировщика, я разговаривал с летчиками, а нацелены они тогда были на базы в Турции. "Ну вот, - говорят, - мы взлетаем, идем к Турции, атакуем аэродромы, разворачиваемся и возвращаемся назад". Я говорю: "Но у вас же не хватает запаса топлива?" "Да, - говорят, - не хватает, поэтому мы бросаем самолеты, прыгаем с парашютом, а там должна всплыть подводная лодка, которая нас подберет". И я понял: это нормальная военная психология, потому что, когда они говорят "вернемся назад", этого аэродрома уже не будет - его уничтожат. Им некуда возвращаться, вот такая схема и придумана. С точки зрения стратегической авиации, когда самолет несет два ядерных заряда, выпускает их, уничтожает цели, скажем два города, такие расчеты на ограниченную дальность оправданы. Но вы же не будете делать пассажирский самолет на этом принципе, чтобы он до пол-океана долетел…
Но! Страна была очень богатая и очень бедная. Когда увидели, что реактор работает, решили использовать его в мирных целях. РБМК-1000 - реактор красивый, дешевый и очень мощный. Миллион киловатт! Реакторы ВВЭР, которые сейчас строят, - самозатухающие, безопасные - разрабатывались параллельно с РБМК. Но посмотрим на проблему с другой стороны: пустили один блок РБМК на Игналинской АЭС и обеспечили три республики электроэнергией. Если он сейчас останавливается - вся Прибалтика без энергии. Для своего времени это, в общем-то, была разумная вещь, так же как и гидроэлектростанции. Мы настроили на Волге гидростанций, и это было оправданно, потому что ничего другого тогда делать не могли, а энергия нужна была для развития страны. Но потом - как раз в то время, когда появились другие способы получения энергии, - выяснилось, что гидростанции затопили пахотные земли. И так далее. В истории все повторяется, и в любом деле есть плюсы и минусы.
И здесь то же самое. Однако надо было учитывать, что только высококлассные специалисты могли удержать этот реактор, от дураков там защиты не было. Сейчас на новых реакторах, кстати сказать, и такая защита уже есть. Самое парадоксальное заключается в том, что можно все делать безопасно! Но психология развития Советского Союза была другой: давайте сделаем, но дешевле! Это так же, как рационализаторство. Везде же, в том числе на всех атомных станциях, были рационализаторы. Классический пример: жуткая катастрофа могла произойти на Кольской АЭС, когда один участник соцсоревнования для ускорения работы вварил в корпус реактора кусок электрода, не понимая, что такая сварка - дефектная и в корпусе реактора возникает трещина. И этот реактор из Ленинграда провезли вокруг всего Кольского полуострова, поставили на станцию и только там обнаружили, что в трубопроводе свищ и оттуда идет пар. Успели, к счастью, остановить. Пришлось реактор демонтировать, везти назад, в Питер, варить заново, потом снова везти на станцию. Все из-за одного человека. Раскопали, конечно, кто виноват, завели уголовное дело. Виновником был Герой Социалистического Труда, и он покончил с собой, понимая, что вывел бы из строя весь наш Север. Из-за соцсоревнования!
…Вот я побывал на Урале. Многие критикуют, что на "уральском следе" построили хранилище для компонентов ядерного оружия, а я считаю - прекрасно, что его там построили! Смысл в том, что не было никогда хранилищ для ядерного оружия. Плутоний и уран переходили из одной ядерной боеголовки в другую, а сейчас, слава богу, не переходят.
- Владимир Степанович, вы часто бываете за рубежом. Там, конечно, есть люди, пусть не у руля, которые также понимают суть чернобыльской проблемы. Если в идеале соединить специалистов всех стран, можно было бы что-то все-таки сделать, чтобы решить проблему Чернобыля?
- Очень немного тех, кто понимает суть проблемы. Из них подавляющее большинство, конечно, в Соединенных Штатах и в России. Но таких людей все меньше и меньше. Чернобыль очень сильно повлиял на развитие атомной энергетики в негативную сторону. Профессия атомщика оказалась заклейменной, она больше не престижна, специалистов практически перестали готовить. И это тоже очень опасно. Потому что со всем этим атомным "хозяйством" - военным и мирным - нам предстоит жить дальше.
Безумный мир, конечно! И то, что забывают о Чернобыле, - беда. Но он сам о себе напомнит в той или иной форме.
ИЗ ДИАЛОГА КРИСТОФА БЁКЕЛЯ С В. С. ГУБАРЕВЫМ. 13 НОЯБРЯ 2005 ГОДА.
- Вы оказались в Чернобыле через несколько дней после аварии. Что происходило на ваших глазах? Что делали люди? Какими техническими средствами они располагали? Как близко вы лично имели возможность подойти к разрушенному реактору? Какова была дистанция между вами и опасностью?
- Последний ваш вопрос неправильный. Вы спрашиваете, где было опасно. Дело в том, что рядом с реактором было не опасно, если не было плутония, а за десять километров от станции люди зачастую "обжигали" ноги. Никто не знал, где опасно, где нет. В условиях именно такой неизвестности находилось тогда большинство людей, не было карты радиационного заражения, не было понимания того, где и какие именно произошли выбросы. Вообще, Чернобыль - это невероятное "везение". Повезло феноменально, потому что основной выброс лег в ста метрах от ближайшего жилого дома, на Рыжий лес… Если бы этот выброс лег на дома, то мы бы действительно имели пять-шесть тысяч смертельных случаев лучевых заболеваний.
Ликвидация аварии началась с первых минут. Больше всего опасались того, что под аварийным реактором есть вода и что реактор "пошел" вниз. Если бы реактор "дошел" до воды, то случился бы новый мощный взрыв, и тогда радиоактивное заражение накрыло бы и Киев, и другие города, то есть радиус поражения оказался бы не менее 150 километров. Нужно было убрать эту воду. И двое ребят пошли в полной темноте под реактор, чтобы открыть заслонку. Они получили очень большие дозы. Но они открыли заслонку, и воду удалось откачать. А дальше решили забрасывать реактор песком, свинцом, пошли вертолеты…
Все решалось очень быстро. Чернобыль - это единственный в истории техники случай, когда любая проблема решалась быстрее даже, чем на войне. Потому что на войне каждый командующий обычно требует себе, а здесь все всё требовали в одно место. Потребовался свинец, он был собран со всей территории Советского Союза, со всех складов различных ведомств и министерств. Для доставки свинца нужны были вертолеты, и те самые полки, которые воевали в Афганистане, были переброшены в Чернобыль. Понадобился бетон, много бетона - немедленно прямо там были построены цементные заводы, и бетон пошел… По мере того, как возникали проблемы, они и решались. Чернобыль сконцентрировал все силы государства.
Вообще, строительство саркофага - уникальное явление, ничего подобного никогда не было: там надвигали стены, подводили балки, люди работали в страшных полях! Тысячи машин с бетоном шли днем и ночью. Феерическое зрелище.
…С самого начала было ясно, что авария масштабов невиданных! Но в первые дни после аварии просто не знали, что делать. Вы же не можете взять "это" в руки и вынести куда-то. Вы ничего не можете сделать! Не было такого опыта. Идеи, решения появлялись по мере того, как прояснялась обстановка. Дело в том, что можно было ничего не трогать. К 19-20 мая реактор бы полностью выгорел, весь графит, весь уран ушли бы в атмосферу, и авария, так сказать, прекратилась бы сама… Но было бы заражено пол-Европы! И приняли решение - это одно из главных решений академика Валерия Алексеевича Легасова и окружавших его людей - задавить реактор сверху, оставить проблему у себя. Не переносить ее на Европу. Вот суть того, что происходило в первые дни.
…Вообще, настоящими чернобыльцами я считаю тех, кто был там в мае. Почему? Потому что тогда практически все работали, не подозревая, где какие уровни излучения, где опасно, где не опасно. 19 мая в Чернобыль прилетел министр Средмаша Ефим Павлович Славский. Мы с ним были хорошо знакомы и сразу встретились у штаба, вместе полетели на станцию. Вот мы идем по машинному залу, впереди нас двое дозиметристов меряют уровень радиации: 2-3 рентгена в час. И вдруг где-то в районе 3-го блока - 100 рентген, 150! А там солдатики вытирают пыль! То есть полное незнание ситуации. И тогда Славский распорядился: немедленно поставить стену. Поставили, и уровень радиации в этой части машинного зала резко упал.
Так как я прошел ядерные взрывы, то был - скажу откровенно - среди немногих, понимавших степень реальной опасности. Я не лез туда, куда не нужно было лезть, и горжусь тем, что в группе из шести журналистов, вылетевших со мной в Чернобыль, за безопасность которых я отвечал, никто не переоблучился. Но вот это полное непонимание того, в какой атмосфере находятся и работают люди, меня тогда просто поразило.
- Когда смотришь чернобыльскую хронику тех дней, невозможно не заметить растерянно сти в глазах людей. Как они были защищены? На некоторых - свинцовые фартуки, как в больницах, халаты…
- Те, кто работал там в мае, это определенная когорта людей. Защитных средств не было, даже те халаты, которые вы видите, это обычная форма для работы в нормальных условиях, специальной одежды практически не существовало. У ликвидаторов была единственная и главная защита, которой пользуются атомщики, так называемый лепесток Петрянова, и его надо было носить обязательно.
Не было и соответствующих средств дозиметрии, будем так говорить. Почему? Потому что вся дозиметрия была рассчитана на ядерную войну. А те приборы, которые были, работали, как будто это взрыв атомной бомбы. Все появилось в июне, в мае практически ничего не было. Первый месяц ликвидаторы получали приблизительно за две недели положенные 25 бэр, а то и гораздо больше, и их оправляли из Чернобыля. Люди постоянно там менялись, кроме нескольких человек.
Вся психология до Чернобыля состояла в том, что не может быть такой аварии, и к ней не готовились, не было ни техники, ни одежды, ни аппаратуры. Вы знаете, 26 апреля я сидел в редакции и работал над сценарием художественного фильма "Пожар на атомной". В центре фильма должна была быть авария на атомной станции. К сожалению, все основания, чтобы сделать подобное предупреждение, у меня были. В основу лег реальный случай - пожар на Белоярской АЭС, случившийся под Новый год, когда при минус 40 градусах целый город остался без энергии. После пожара на Белоярской АЭС завели "черную" тетрадь, куда записывали, что нужно сделать, чтобы такое не повторилось. А потом мне как-то начальник станции (мы с ним хорошо знакомы) признался: не сделано ничего. Мне казалось, что я навыдумывал страшные "ужастики" в своем сценарии, но по сравнению с тем, что происходило в Чернобыле, это было смешно.
Не хватало человеческого воображения, чтобы представить, что такого масштаба атомная авария может произойти. Это даже не взрыв ядерной бомбы, нельзя сравнивать. Один из создателей ядерного оружия однажды сказал мне: "Володя, что ты беспокоишься? В случае ядерной войны ты же не успеешь почувствовать боль, ты испаришься". При ядерном взрыве человек ничего не чувствует - он испаряется, а после Чернобыля человек все переживает, потому что спустя некоторое время у одних выпадают все волосы, а у других волосы начинают быстро расти - малые дозы способствуют росту волос. Потом человек теряет зубы, теряет зрение, одна за другой открываются болезни, потому что попавшие в организм радиоактивные изотопы работают как маленькие реакторы внутри человека. Вот что очень важно понять! Происходит сдвиг психологии, сдвиг ощущений, сдвиг эмоций. Конечно, те первые ребята, что погибли, герои. Но могу сказать: 60 тысяч, которые прошли апрель, май и июнь, прошли через ад. В полном смысле слова!
…Мы пытаемся подойти к Чернобылю с нашими страстями, но там они совсем другие! Почему я написал пьесу "Саркофаг"? Мне казалось, что только искусство способно донести это до людей. Я не мог в журналистских материалах, в рассказах объяснить, что это совсем иной мир - тот, с которым мы столкнулись. И, вы знаете, везде, во всех городах и странах, где бы ни шел "Саркофаг", люди воспринимали Чернобыль как свою собственную трагедию. В 1986 году мир пережил ее впервые, дай бог, чтобы в последний раз.
ИЗ ДИАЛОГА КРИСТОФА БЁКЕЛЯ С АКАДЕМИКОМ Р. В. ПЕТРОВЫМ, СОВЕТНИКОМ ПРЕЗИДИУМА РАН. 15 НОЯБРЯ 2005 ГОДА.
- Рэм Викторович, как известно, существуют различные статистические подсчеты, на основании которых публикуются сообщения в печати о влиянии последствий чернобыльской катастрофы на население, оказавшееся в зонах выбросов. Согласно одним подсчетам, все не так уж и плохо, согласно другим - в тех областях, где было зафиксировано сильное радиоактивное излучение, почти не осталось здоровых людей. Естественно, на состояние здоровья населения повлияли и те условия, в которых люди жили раньше, до катастрофы, и при которых они живут сейчас. Например, очень большое значение имеют продукты питания и т.д. Что вы как иммунолог, как ученый, занимавшийся в том числе и радиобиологией, можете сказать по этому поводу, не приводя никакой статистики? Какова, на ваш взгляд, тенденция?
- Я помню и газетную и научную дискуссию, которая велась в первые годы после Чернобыля и продолжалась потом довольно долго. В то время я был вице-президентом Академии наук СССР. Под Чернобылем находилась наша биостанция. Впрочем, любой неравнодушный человек тогда задумывался над тем, что произошло и как это может отразиться на здоровье живущих ныне людей и их детей. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что вся дискуссия, особенно газетные диспуты, сводилась к двум крайностям, а именно к тем, о которых вы, Кристоф, сейчас и сказали. Или истерика: в пораженных областях полная катастрофа, ни одного здорового человека, все дети больны. Или другая, альтернативная, если можно так выразиться, точка зрения (ее развивали создатели атомных электростанций и те люди, которые отвечали за соблюдение санитарных норм в обществе): страшного вообще ничего нет. Истина, как это часто бывает, находится где-то посередине и определяется двумя факторами. Первый фактор - накрывшее людей горячее радиоактивное облако, которое привело к острому, сильному облучению и лучевой болезни в той или иной степени. И второй фактор - остаточная радиация, которая острой лучевой болезни дать уже не может, но по прошествии большого времени вызывает некие последствия для всей популяции. Так что на ваш вопрос надо отвечать, разделив его на несколько подвопросов: чем опасно облучение непосредственное, чем опасны отдаленные последствия и каким образом они развиваются. Ведь природа создала механизмы, которые тем или иным способом защищают человека от вредных воздействий, в том числе и от генетических последствий влияния радиации. Но как эти механизмы работают у каждого отдельного человека - зависит от многих причин. Поэтому однозначно ответить на ваш простой, казалось бы, вопрос применительно к тому или иному конкретному человеку практически невозможно.
Нужны атомные электростанции или можно без них обойтись? По-видимому, без атомных электростанций человечество теперь уже не сможет жить. Они дают дешевую и, в общем-то, чистую (если нет аварий) электроэнергию. Это данность, никуда от нее не денешься. Мы живем с автомобилями, хотя только в России в дорожно-транспортных происшествиях погибают ежедневно сто человек. А сколько раненых, сколько остается калек? Так что же, будем дальше жить с автомобилями или "закроем" их? Видимо, будем. Никуда от них не уйдешь. И атомные электростанции - такая же реальность, как автомобили, аэропланы, химическое производство - все, что мы имеем и что, к сожалению, наносит ущерб здоровью людей и внешней среде. И размышлять по поводу аварий надо, исходя из того, что гарантировать абсолютную безопасность мы не сможем - человечество не сможет. Весь вопрос в том, чтобы ущерб от них был ничтожно минимальным и чтобы аварий не было совсем. Этого добиться можно, технологии существуют, они отработаны и гарантируют безопасность, если исключить теракт или диверсию.
И вот теперь ваш вопрос о том, как мы живем с "грузом" радиационного облучения, который получило большое число людей, в том числе через изотопы, попавшие в пищу, а затем и в человеческое тело: в кости, в щитовидную железу и так далее, - как быть с этим?
- Да, вот именно, как быть с этим? Вы говорите о возможности минимальных последствий при незначительных авариях. Но существуют различные взгляды на то, что касается малых доз облучения. Появилось даже понятие "чернобыльский СПИД". Ваше мнение об этом?
- С моей точки зрения, единственным, абсолютно доказательным измерением действия радиации является доза, удваивающая число генетических аномалий. Это по-настоящему научная, объективная оценка. Но дать такую оценку состоянию здоровья каждого человека практически невозможно. Поэтому при малых дозах радиации нельзя однозначно сказать, что некое заболевание у человека вызвано тем, что он был в зоне слабого облучения. Дело в том, что при малых дозах никаких специфических признаков, характерных для лучевой травмы, нет. Это не есть какая-то новая болезнь, а есть увеличение частоты тех заболеваний, которые связаны с нарушением генетического аппарата. А таких болезней множество. Предположим, некая доза радиации удвоила количество мутаций. Что это будет означать? То, что у десяти тысяч человек, или ста тысяч, или миллиона человек, подвергшихся облучению в малых дозах, лейкозов, скажем, будет в два раза больше, чем у людей, которые не подверглись этому воздействию. Но у кого именно, сказать невозможно. Здесь полностью подходит выражение, которое любят физики: не известно, на чью голову упадет кирпич. Все получили по 25 бэр, как бы в пределах допустимой нормы, но количество мутаций удвоилось, и, значит, каких-то заболеваний будет в два раза больше: или анемий, или опухолей, или диабета. А так как на этот миллион, или на сто тысяч, или десять тысяч человек влияют еще и другие мутагенные воздействия различного типа, то отдифференцировать и указать конкретно, у кого и в каком возрасте будут какие заболевания, нереально. Часто ведь как говорят? "Я работал в районе Чернобыля, я заболел, значит, это оттого, что я там был". Может быть, оттого, а может быть, и нет. Может быть, и так бы заболел.
Но для некоторых изотопов и для некоторых форм внешнего облучения есть принципиальные, особенные реакции. Таков, например, радиоактивный йод. Если он попадает в организм, то накапливается в щитовидной железе, потому что йод нужен для ее работы, и тогда у этого человека гораздо больше вероятность заболеть раком щитовидной железы. Здесь отмечается уже не просто факт влияния радиации на популяцию, а то количество попавшего в организм йода, которое может вызвать поражение щитовидной железы. Это раз. Далее, для стронция типично накопление в костях. Стало быть, можно отследить количество радиоактивного йода в щитовидной железе, количество радиоактивного стронция в костях и, таким образом, применять соответствующие лечебные мероприятия уже для конкретных людей.
Вот вы сказали: "чернобыльский СПИД", но при СПИДе вся симптоматика складывается из поражений иммунной системы, а здесь - из поражений и кроветворной системы, и кишечника, то есть тех клеток, которые размножаются. Поэтому в целом, как бы ни выглядела реакция на облучение, специальной картины, которая бы ее отражала, нет, а есть лишь общая возможность заболеть. Все-таки самое главное для населения - тщательное и длительное медицинское наблюдение, диспансеризация, исходя из понимания того факта, что - подчеркну - возможность заболеть различными болезнями у облученных людей повышенная, и поэтому нужно внимательно следить за состоянием их здоровья.
Но есть особое генетическое поражение при облучении - хромосомные аберрации. Дело в том, что мутагенное действие вызывает не только радиация, но и химические агенты. Генная мутация может быть точечной, когда затрагиваются один или несколько нуклеотидов. В этом случае генетический аппарат в целом остается в порядке, все хромосомы выглядят нормально, они работают. Но при облучении часто - чаще, чем при химических воздействиях, - возникают нарушения структуры хромосом, например, образуются кольцевые хромосомы, которые не могут потом разделиться, или обрывки хромосом. Вот эти повреждения - не генные мутации, а хромосомные, их и называют хромосомными аберрациями - особенно тяжелы в генетическом отношении. Они приводят к тому, что потомство оказывается прямо нежизнеспособным, если получает по наследству неправильную хромосому.
- Наверное, не будет преувеличением сказать, что на протяжении всей второй половины XX века - да, собственно, с тех пор как был расщеплен атом - человек потенциально находится под угрозой радиационного поражения. Проводятся научные исследования, работают атомные электростанции, чуть ли не по всему миру велись испытания атомного оружия…
- Ну и природный фон всегда существует.
- И поскольку все это именно так, то не является ли естественной реакцией человека на эту потенциальную угрозу просто страх?
- Я думаю, страх возникает потому, что радиация невидима, неслышима и неощутима. Знаете, человеку, по-видимому, проще воспринимать зримого врага. Известно, что в воде имеются всякие паразиты, в воздухе "летают" микробы. Их можно увидеть хотя бы в микроскоп, "услышать", условно говоря, как-то почувствовать, представить себе. А действие радиации неощутимо. Нет никаких, так сказать, "зацепок" за то, что ты находишься в запретной зоне, или пьешь неподходящую воду, или ешь зараженную радиоактивными изотопами пищу - поэтому страшно. Страх возникает у людей от неизвестности. Ведь если, как говорится, информирован - уже вооружен, а здесь человек не получает информации. И потом оказывается, что он, видите ли, живет в загрязненной зоне или работает там, где нельзя находиться больше какого-то короткого времени.
Вообще говоря, это проблема дозиметров. В свое время, когда развивалась радиобиология, начиналась работа с изотопами, еще не было таких совершенных дозиметров, какие есть сейчас. И тогда, действительно, работавшие во вредных условиях люди испытывали страх, потому что они не знали, что в данный момент происходит. А когда соответствующие службы на атомных электростанциях, предприятия, производящие изотопы для научных целей, научные лаборатории и клиники, где работают с изотопами в диагностических целях, были оснащены дозиметрами, страха у грамотных сотрудников, в общем-то, не стало. Информация нужна. Это, кстати, мне кажется, одна из важных проблем дальнейшего существования и развития атомной энергетики. Атомные электростанции должны стать открытыми. То есть все сотрудники должны быть полностью информированы о системе защиты, о том, что происходит, если возникают какие-то производственные сбои. Информированность работающих и живущих в данном районе людей - очень существенная вещь. Сразу после Чернобыля была совершена большая ошибка. Это была ошибка и руководителей области, и администрации станции, и руководства страны, что в течение нескольких дней ничего не сообщили. Что привело потом ко многим последстви ям. Атомные электростанции во всем мире должны находиться под особым информационным надзором.
- Готов подписаться под этими вашими словами, но все-таки вернусь к понятию "страх". Нас, на Западе, статистики уверяли в том, что лишь один раз в течение двух миллионов лет может что-то произойти на атомной электростанции - не чаще. И вот по прошествии двух десятков лет с начала эксплуатации таких станций уже произошла катастрофа. Значит, теперь два миллиона лет ничего подобного "не имеет права" случиться? Но люди не верят этому.
- Знаете, есть такой анекдот. Одному человеку надо было сделать аппендэктомию - у него был аппендицит. Он пришел к хирургу и спрашивает, часто ли операция заканчивается смертельным исходом? Хирург говорит: "Ну, да, бывает, один случай на двадцать тысяч". - "А скажите, этот один уже прошел?" По этой логике сколько, вы говорите, лет не должно быть никаких аварий?..
- Но, в общем-то, естественно, что люди боятся.
- Ну а почему люди не боятся автомобилей?
- Я лично очень боюсь, особенно, когда вижу, как в России и в первую очередь в Москве водят машины.
- Вот вы боитесь, а остальные нет, у всех автомобили. Знаете, почему они не боятся? Потому что автомобиль в данном случае, та вещь, за которую ты лично отвечаешь. Это снова к вопросу о том, что страх - от неинформированности, от отсутствия возможности влиять. Когда сам владеешь автомобилем, кажется, что судьба в твоих руках, и тебе не страшно. А когда человек живет в районе атомной электростанции и лично ни на что там не влияет, ему, вполне вероятно, кажется, что может произойти что-то страшное. И, естественно, люди задаются вопросом: а что, если диверсия, подобная той, которая случилась в Нью-Йорке, произойдет на какой-то атомной электростанции?..
Так что тут вопрос доверия. Причем доверия и к науке, и к обществу, и к власти. И даже не только к отдельному государству. Человечество должно дожить до высокого доверия ко всему глобальному устройству.
Совершенно очевидно: то, что наработано, обеспечивает безопасность, однако риск того, что может произойти неконтролируемое событие, остается. Но это относится не только к атомным электростанциям. Я лично, несмотря на то что знаю и проблемы радиобиологии, и что такое Чернобыль (мы подробно в течение нескольких лет изучали состояние иммунитета у людей, живущих в пораженных районах, публиковали полученные данные), считаю, что атомные электростанции на сегодняшний день - один из наиболее оптимальных источников энергии. Ведь тепловые электростанции, работающие на угле, выбрасывают - и много - радиоактивных изотопов, например радиоактивного углерода. И там тоже может произойти авария. И плотина может прорваться, не выдержать, рухнуть. И ураган может пронестись. На самом деле атомные электростанции, если общество будет так устроено, что никто специально не взорвет, - один из самых чистых источников электроэнергии. Я глубоко в этом убежден. Франция, по-моему, почти наполовину живет на электричестве от атомных электростанций?
- Более чем на 70 процентов. Но вернемся к сравнению с автомобилем. Конечно, автомобиль неотделим от современной цивилизации, и точно так же - атомные электростанции.
- Никуда не денешься.
- Но нет ли между данными свидетельствами цивилизации все же некоторого качественного отличия?
- Конечно, есть.
- И с этим отличием связан некий этический поворот. Наши потомки имеют, во всяком случае теоретическую, возможность сказать: отказываемся от автомобилей, самолетов. Но мы лишили будущие поколения возможности самим решать, хотят ли они иметь отходы от атомного производства. Данное наследие им уже остается, потому что эти самые изотопы будут существовать сотни тысяч лет. Значит, мы принуждаем наших потомков следить за вредоносными отходами и тем самым отбираем у них свободу выбора. Имеем ли мы такое право?
- Да, это вопрос очень серьезный. Речь идет о правах еще не родившихся людей…
Думаю, с точки зрения такой логики любое техническое достижение можно развернуть с проекцией на будущие поколения. И не исключаю, что при таком обсуждении любого технического достижения мы придем к похожим результатам. Вы говорите о загрязнении окружающей среды радиоактивными отходами или, во всяком случае, о локализации этих радиоактивных отходов в каких-то местах. Но ведь они не из ничего возникли, а из урана, который вырыли из земли. Таким образом, уран просто перемещается в другие места. Если применить такую же логику, допустим, к лесообрабатывающей промышленности, то - что мы делаем? Валим и распиливаем лес, вырабатываем из него бумагу, производим мебель и так далее. Но в конечном итоге мы тоже перемещаем отходы из мест их естественной утилизации в какие-то другие места, будут ли это свалки или завод по сжиганию мусора. Или вот пластиковые материалы штампуем и создаем из них острова, а потом на этих островах, как известно, строим "диснейленды"… То есть про любую техническую отрасль можно, мне кажется, сказать, что она уродует лицо планеты. Вылавливая один вид рыбы и заселяя водоемы другим, мы и этим самым уже оставляем нашим потомкам Землю в измененном виде - не в том, в каком она была миллион лет назад, когда появился человек. Мы все время видоизменяем нашу планету, причем довольно изощренным способом. Вот сейчас Интернет проник всюду, весь земной шар пронизан. Наши дети сидят перед компьютерами, готовы около них дневать и ночевать, они все время на связи. Понимаете, какими могут быть последствия интернетизации? Уже появились новые психические заболевания, новые психические расстройства, причем расстройства коллективные. Ведь не секрет, что Интернет используется для промывания мозгов, для построения различных сообществ людей, не обязательно с благородными намерениями. Такая всеобщая связь - не только Интернет, но и телефонная, мобильная связь - в тех случаях, когда она используется не во благо людей, может стать оружием хуже атомного. И это все мы тоже передаем нашим потомкам. И во что это выльется, мы не знаем. И отказаться от этого тоже уже нельзя, так же как от автомобилей. Кроме того, мы оставляем саму нашу планету без угля, нефти, газа, с изуродованной поверхностью. Леса уничтожены, почва истощена, поля, на которых выращивается пища, хлеб, покрываются химическими удобрениями, инсектицидами… И при этом говорим, что атомные электростанции - страшное зло! А все остальное - добро?! Я не знаю. Тогда опасность использования атомной энергии для выработки электричества - как опасность для будущего - надо сравнивать с опасностью для будущего других человеческих достижений. Это все неэтично! Все, что портит нашу планету, суть неэтично - это есть преступление.
Так что нельзя говорить: атомные электростанции - зло, а все остальное - благие дела. Тогда надо сравнивать, какое зло больше, какое меньше. Как одно заменить другим, что-то остановить, что-то развить, чего-то избежать совсем. Хорошо бы, кстати, сделать такой материал, который был бы посвящен сравнению двух-трех зол.
- У меня есть одно очень серьезное опасение, мое личное - скорость.
- Скорость?
- Следующие поколения должны будут с большой скоростью работать над преодолением того, что завещают им предыдущие. Посмотрим на временные периоды: 40 тысяч лет назад появился человек нашего типа, а это лишь чуть больше, чем период полураспада плутония. Сначала все развивается очень медленно - собственно, до промышленной революции. Когда она была? Лишь несколько поколений назад. До этого человек мог медленно привыкать к новым вещам… Я родился в 1949 году. Сколько всего произошло за последние 55 лет - невообразимо! Боюсь, что человек с его чувствами, его этическим, моральным отношением просто не справится со всем этим. А одновременно усилилось и разделение труда: массы людей работают над созданием одного и того же продукта, ничего не зная друг о друге…
- Мне кажется, затронутая вами тема гораздо сложнее того, о чем мы говорили до сих пор, и она, безусловно, достойна внимания. Вы абсолютно правы: развитие биологической сути человека, особенно его сознания, отстает от развития техники. Я полностью с этим согласен. Ни своим умом, ни своей моралью мы не успеваем "переварить" то, что происходит в технологиях, но их развитие невозможно остановить. К тому же нельзя не признать, что выработанная человечеством этика весьма консервативна. Я недавно смотрел очередной футбольный матч и наблюдал за тем, как бурлят люди на трибунах. Должен сказать: я не вижу принципиальных отличий между футбольным матчем и боем гладиаторов. То, что происходит на современном стадионе, просто чуть-чуть этичнее - не убивают. Но по эмоциям и по потребности подобных переживаний: болеть за что-то, негодовать, бушевать - мы остались такими же, какими были две тысячи лет назад. Я уже не говорю о фундаментальных чувствах: любовь, ревность, зависть, стремление к богатству, к захвату - полный букет в каждом человеке. Такой же, как десять тысяч лет назад.
- Вот именно в этом и заключается вопрос: может ли человек справиться со всем тем, что он насоздавал? А раз технический прогресс нельзя сдержать, то не превратились ли люди в рабов созданных ими же самими продуктов?
- Да. А что делать? Что можно сделать? Однажды, читая лекцию в Вашингтонском университете, я предложил: давайте остановим науку. Все! Хватит! Уже все есть. Не нужно больше науки! Самолеты летают, автомобили ездят, телевизор передает мою лекцию не только студентам, не поместившимся в зале, а и в Москву; на нас хорошие костюмы… - все есть. Но возникает только одно возражение: да, все есть, а вот рак лечить не можем. Не можем преодолеть и целый ряд других болезней. Может быть, всю науку остановим, а медицину и биологию оставим? А раз так, я тут же пришел и к другому естественному выводу: медицинские проблемы невозможно решить без химии, физики, математики и т.д.
Нельзя остановить науку!
ИЗ ДИАЛОГА КРИСТОФА БЁКЕЛЯ С ЧЛЕНОМ-КОРРЕСПОНДЕНТОМ РАН, ДОКТОРОМ БИОЛОГИЧЕСКИХ НАУК А. В. ЯБЛОКОВЫМ. 21 ДЕКАБРЯ 2005 ГОДА.
- Алексей Владимирович, как бы вы охарактеризовали последствия чернобыльской катастрофы для здоровья нынешнего и будущих поколений?
- Последствия катастрофы страшные. Это действительно самая крупная техногенная катастрофа в истории человечества по территориальным масштабам и по масштабам людским. Мое общее представление такое: катастрофа затронет в череде поколений миллионы людей. Десятки миллионов, а не десятки тысяч, как пытаются нас "успокоить" атомщики, настаивающие, кстати, на том, что отражение этих последствий на людях скорее психологическое, нежели выражающееся в конкретных, связанных с облучением заболеваниях. Я согласен с канадской исследовательницей Розали Бертель, говорящей о 13 миллионах человек. Почему я готов согласиться с этой и еще более страшными оценками? Потому что уже сейчас мы можем показать, по каким "полочкам", если так можно выразиться, разложены медицинские последствия. Будут заболевания раком - десятки тысяч смертей. Дело в том, что только теперь, через двадцать лет, начнется настоящий чернобыльский рак, возникнет всплеск заболеваемости, ибо латентный период развития рака - 20-30 лет с момента облучения. До настоящего времени Чернобыль приводил в основном к лейкемии и к раку щитовидной железы, а сейчас пойдут и другие виды рака. И будет не четыре-пять тысяч дополнительных случаев, как утверждают атомщики, а как минимум в десять раз больше - не только в этом поколении. Но похоже, что рак - не главное. У детей, родившихся на чернобыльской территории, в два-три раза чаще встречаются случаи замедленного психического развития. По-видимому, еще в материнской утробе у будущего человека развиваются органические нарушения нервной системы. Как конкретно эти изменения скажутся на последующих поколениях, мы не знаем, но, скорее всего, скажутся плохо. И если уже сейчас значительная доля новорожденных имеет такие признаки, можно сделать вывод о том, что в ближайшее время это будут сотни тысяч случаев, и, передаваемые по наследству, эти органические нарушения нервной системы обернутся дополнительными миллионами случаев поражений головного мозга. Облучение чревато изменениями в хромосомах. Генетика говорит о том, что эхо такого радиационного удара будет отзываться на протяжении минимум семи поколений! Только по прошествии семи, а может быть, даже и десяти поколений приращение генетических дефектов прекратится и выйдет на плато. И вот если все эти расчеты свести вместе, то и получаются миллионы будущих жертв. Причем надо понимать, что эти страшные последствия коснутся не только России, Белоруссии и Украины. Нет, это будет и Германия, это будут Швеция, Франция, Великобритания, Австрия, Греция - все страны, попавшие под чернобыльский выброс, эхо Чернобыля отразится на многих поколениях. Так что нельзя кощунство вать, занижая цифры, надо реально оценить последствия, тогда легче будет их как-то минимизировать.
- Но людям трудно ориентироваться в прогнозах, поскольку от ученых исходят крайне противоречивые оценки и мнения. Признавая безусловное наличие последствий, они требуют непосредственных доказательств того, что виноват именно Чернобыль, поскольку радиоактивность существует и помимо него. Говорят, что последствия могут быть и от химических поражений и живем мы, мол, в нездоровое время. И зачастую все сводится к тому, что жизнь весьма опасна сама по себе. переходя дорогу, можно попасть под машину. И, вообще, у страха глаза велики…
- Но вы знаете, те же атомщики иногда "проговариваются". Два очень крупных российских атомщика из Курчатовского института опубликовали года три назад статью, в которой указывали: самое страшное последствие Чернобыля - это прекращение строительства атомных станций. Так и было черным по белому написано в газете, которую издает Министерство атомной промышленности. Понятно, почему это ведомство старается преуменьшить значение катастрофы и почему выдвинут своего рода лозунг: пора, мол, забыть Чернобыль.
На самом деле объективное доказательство того, что именно чернобыльское загрязнение приводит к тем последствиям, о которых мы говорим, очень простое. Это сопоставление областей, сравнимых по социально-экологическим условиям. Например, в Белоруссии: сильно пораженных чернобыльским выбросом (таковы Гомельская и Могилевская области) и менее пораженных. Население этнически одно и то же, экономический уровень один и тот же, география та же самая. Отличие практически только в том, что на одну территорию выпало много чернобыльских осадков, а на другую - мало. И тут же мы замечаем разницу по всем показателям состояния здоровья людей. То же самое в России. Вот, скажем, Брянская область. В ней три южных района были очень сильно поражены, остальные не поражены. В Липецкой области есть сильно и не сильно пораженные районы.
Мой хороший знакомый академик Национальной академии наук Украины, профессор Дмитрий Михайлович Гродзинский замечает: нам говорят, что это радиофобия или что-то подобное, но какая радиофобия может быть у крыс? Какая радиофобия может быть у подорожника, у сосны? А мы видим, что на чернобыльских территориях хромосомы изломаны и у животных, и у растений, и у человека. Тут уже не радиофобия. Это - объективность.
- Простите, не могу не спросить вас о конкретном случае, о моей покойной жене Марине. Когда ей было 14-16 лет, она жила с родителями в Читинской области, в Краснокаменске. К своему стыду я только недавно узнал, что связано с этим городом. Через год после катастрофы в Чернобыле она оказалось вместе со мной на Украине в экспедиции, как я теперь понимаю, в зараженных районах. В 36 лет у нее открылся рак, спасти ее не удалось. Родители Марины тоже умерли от раковых заболеваний, так что можно говорить, конечно, о наследственности. Я понимаю, что абсолютных доказательств быть не может. Но имею ли я право предположить, что между пребыванием человека в пораженных районах и болезнью могла выявиться определенная связь? Это вопрос личный, конечно, но он не оставляет меня в покое.
- На вопрос, можно ли связать болезнь вашей жены с пребыванием в Краснокаменске, городе, расположенном фактически на территории едва ли не крупнейшего уранового рудника, отвечу однозначно: можно.
И хотя научных доказательств непосредственной связи между пребыванием в районах урановых рудников и возникновением опаснейших заболеваний нет, мы должны предупредить людей, которые живут на таких территориях, чтобы они тщательно следили за своим здоровьем. Чтобы они буквально при малейших недомоганиях, как только возникает подозрение, немедленно шли к врачам, к генетикам, к биохимикам и пытались что-то сделать. Это нужно и для них, и для их потомков.
На самом деле, Кристоф, вы задали не личный вопрос. Это вопрос от имени всего человечества. Посмотрим на демографические прогнозы середины прошлого века. Согласно некоторым из них, нас сейчас на Земле должно было бы быть чуть ли не на два миллиарда больше. Ошибка? Или чего-то демографы недоучли? Я как эколог думаю, что они, скорее всего, не учли двух факторов: наличия химического и радиационного загрязнения биосферы. Полагаю, именно эти факторы могли привести к тому, что не родилось или в общей сложности умерло преждевременно столько людей. Нужно со всей тщательностью проанализировать такую возможность, и, если хоть в малейшей степени предположение окажется верным, мы должны изменить наш образ жизни…
- Что легче сказать, чем сделать…
- И тем не менее считаю, что мы должны перестать развивать ту химическую промышленность, которую мы развиваем, найти другие способы использования природных ресурсов и, конечно, перестать заниматься атомной энергетикой, всей атомной программой в целом. Это очень серьезно!
Нет, это не личная трагедия, это трагедия всего человечества, потому что, если все будет продолжаться таким, как сейчас, образом, исход очевиден. Особенно это важно для России, россиян ежегодно становится на 800 тысяч меньше. Какая часть из них погибает по экологическим причинам, мы не знаем, но можем предполагать, что примерно 300, если не 350 тысяч.
- Вопрос простой и, наверное, самый сложный. И очень русский: что делать?
- Ну, что делать в Чернобыле, более или менее понятно: помогать людям вести нормальное хозяйство. Есть способы ведения сельского хозяйства, которые минимизируют поступление радионуклидов в сельскохозяйственную продукцию. Нужно как можно скорее, как можно шире провести индивидуальную дозиметрию. Наука уже дала неплохие результаты, но если еще затратить некоторые, причем не такие уж большие средства на эту отрасль науки, то у нас будут очень хорошие методы, с помощью которых мы сможем говорить, какую дозу получил каждый человек. Определять это можно по зубам, по молекулярной структуре крови. Ведь люди, получившие или набравшие большую дозу радиации, должны проходить специальное лечение и специальное сопровождение всю жизнь. Тем людям, которые набрали мало, такого внимания не нужно, но это не значит, что им вообще не нужно внимание. А сейчас ведь что делается? Пытаются оздоровить население больших территорий, но на этих территориях живут и люди, чье здоровье находится в опасном, подчас критическом состоянии, и более или менее здоровые люди. Ведь если мы среднюю температуру по больницам меряем, ничего хорошего не получается, так что с научной точки зрения нужны индивидуальная дозиметрия и индивидуальный план действий для каждого человека.
Кроме того, мы должны знать, что помимо общего поражения есть еще такое явление, как индивидуальная изменчивость в любой популяции, и в популяции человека тоже. Есть люди очень радиочувствительные, и о них мы обязаны беспокоиться особо, и есть люди мало чувствительные к радиации. Всех их можно выявить, но это уже совсем другой подход. Подход, обращенный вперед, а не назад, анализирующий ситуацию не по имеющимся последствиям, а предусматривающий эти последствия. Организовать такой подход можно. Для этого надо, чтобы больше денег шло на здравоохранение, чтобы эти деньги правильно тратились. Чтобы они не разворовывались, а доходили до людей, нуждающихся в помощи.
Так что, отвечая на ваш вопрос о Чернобыле, могу сказать одно: мы должны и можем резко усилить помощь людям, повысить эффективность этой помощи. И делать это нам придется на протяжении двухсот или трехсот лет. Если мы хотим облегчить людям жизнь.
Если мы сложим сейчас бюджеты всех стран мира вместе, то окажется, что 70% всех денег идет на войну. Мы должны прекратить эти бессмысленные траты на военные расходы и обратить всемерное внимание на образование, медицину, заниматься климатом, бороться с опустыниванием - много чего надо делать. Для достижения всего этого нужна политическая воля. Если все мы будем выбирать в правительство, в парламент людей, по-настоящему обеспокоенных ситуацией в мире, то потихонечку мы ее изменим. А пока традиционно выбираем политиков, которые кричат громче, которые говорят о том, что надо защищать национальную безопасность, развивать атомное оружие, строить атомные станции, мы катимся все дальше и дальше по наклонной плоскости. Думаю, уже сейчас можно сказать, что через два-три поколения рождение здорового ребенка станет редкостью! Если мы это понимаем, давайте остановим этот процесс.
ИЗ ДИАЛОГА КРИСТОФА БЁКЕЛЯ С ДОКТОРОМ БИОЛОГИЧЕСКИХ НАУК Е. Б. БУРЛАКОВОЙ (ИНСТИТУТ БИОХИМИЧЕСКОЙ ФИЗИКИ ИМЕНИ Н. М. ЭМАНУЭЛЯ). 21 ДЕКАБРЯ 2005 ГОДА.
- Елена Борисовна, позвольте задать вам очень важный для меня вопрос, но прежде я должен рассказать об одном человеке. Я познакомился с ним пять лет назад. В июне 1986 года, заканчивая службу в армии, он 11 дней работал в 30-километровой зоне в Чернобыле. После этого некоторое время чувствовал себя более или менее нормально, потом появились сильные головные боли, ему становилось все хуже и хуже, развилась сильнейшая глаукома, кончилось все опухолью на мозге. Три года назад он умер. Его так и не признали инвалидом -чернобыльцем, хотя у него почти отнялись руки (по профессии он был художником и работать больше не мог, а пенсию по инвалидности не платили). Но сколько бы он и его родные ни обращались к врачам и в соответствующие социальные инстанции, им говорили, что это не есть последствия Чернобыля. Замеряли даже полученную дозу радиоактивности по зубам и все-таки ничего особенно "чернобыльского" так и не признали. Но ведь не умирают же люди, не дожив до 40 лет, без какой-либо причины?
- Все радиационные эффекты тем или иным образом связаны с дозой. Эта зависимость не прямолинейная и не монотонная - эффект зависит от дозы сложным образом. Определить, какую дозу облучения получил человек, нелегко. В качестве естественного дозиметра используют эмаль зубов: под действием радиации в ней накапливаются парамагнитные центры, количество которых измеряют методом ЭПР - электронного парамагнитного резонанса. Но этот метод не стопроцентный, он может дать ошибку. Для оценки дозы важно знать, где конкретно человек находился в 30-километровой зоне. Те, кто работал на реакторе в первые дни, получили большие дозы облучения. Вы знаете, что пожарные, тушившие возникший после взрыва пожар, практически все умерли. В рассказанном вами случае Чернобыль, конечно, мог оказать непосредственное влияние, и если доза была большой, то могло развиться лучевое поражение. Но возможен и другой вариант: обострение тех или иных болезней, которые были у человека раньше. Вообще, надо сказать, что для людей, принимавших участие в ликвидации аварии, очень характерны нервно-психические расстройства, заболевания, связанные с головным мозгом. Фактически каждый чернобылец жалуется на головные боли, на потерю памяти, нередко на расстройство координации движений и т.д. В принципе, я тоже не думаю, что это случайность, особенно если до работы в Чернобыле у человека не были выявлены подобные заболевания. Но для того чтобы говорить с полной уверенностью, мы, конечно, должны были бы знать дозы, которые он получил.
- А можно ли предполагать, что небольшие дозы радиации, полученные в разное время, суммируются и вызывают рак?
- Рак развивается с большим латентным периодом, и между первым воздействием, первой малигнизацией (превращением нормальной клетки в опухолевую) и выявлением опухоли проходит много лет. Пока ни врачи, ни биологи не могут сказать, с чем связано появление опухоли: с тем, что человек упал и ушибся, или с тем, что имело место воздействие канцерогенного химического вещества, или с другими причинами. Но, в принципе, связь с малыми дозами радиации возможна. В своих экспериментальных исследованиях мы брали линии животных, у которых самопроизвольно возникает лейкоз. И когда животных облучали, лейкоз возникал у них раньше и с большей частотой. Наши исследования показали, что после облучения в малых дозах возрастает чувствительность всех организмов к действию самых разных повреждающих факторов.
Хочу сказать, что не все неприятности, тяжелые заболевания или какие-то трагические случаи связаны с облучением. Но нельзя считать, что облучение в малых дозах ничем не грозит. Подчеркиваю еще раз, оно изменяет чувствительность к действию других повреждающих факторов.
Это совершенно новая область радиобиологии, о результатах действия малых доз мы раньше не знали и не подозревали. Поэтому можно понять позицию людей, которые утверждают, что никакого воздействия нет. Конечно, можно считать, что они так утверждают потому, что имеют цель убедить общественное мнение в другом отношении к Чернобылю. Но я думаю, самое главное заключается в том, что все, кто был воспитан на старой радиобиологии, на действии высоких доз облучения и соответствующих механизмах, часто не в состоянии понять: очень маленькие дозы могут тоже приводить к серьезным медицинским последствиям. Просто в силу того, что люди не знают этой новой области, плохо ею владеют, они на основании старых навыков и данных делают заключение о малом действии малых доз облучения.
- Но если наука, которой вы занимаетесь, и другие направления уже доказали или доказывают, что даже очень малые дозы радиации опасны, то не логично ли было бы попытаться всем вместе каким-то образом устранить источники возможного искусственного заражения? Потому что уже вполне достаточно естественных источников, существующих на Земле.
- Лично я не поддерживаю развитие атомной энергетики. Я считаю, что атомная энергетика не имеет будущего, потому что она идет параллельно с накоплением отходов, которые неизвестно куда потом девать. Но, с другой стороны, закрыть все атомные станции, тем более одномоментно, невозможно, потому что многие страны, например Франция, прочно сидят на "игле" атомной энергии. Это нанесло бы большой урон экономике. И встанут целые "армии", которые будут утверждать, что делать этого нельзя. Но понимание должно иметь место. Мы уже достигли такого прогресса нашей жизни, что, независимо от того, нравится это нам или нет, выгодно это для нас или нет, должны ориентироваться на то, чтобы максимально сохранять здоровье не только нынешних, но и будущих поколений. А не на то, что дает нам большую прибыль.
Имейте в виду: то, что атомная энергетика - хорошо, вам будут объяснять десять человек, а то, что малые дозы - плохо, - один-два человека от силы. Информация о малых дозах почти не допущена до людей. Это опасно. Не надо думать, что если есть воздействие в маленькой дозе, то последствия будут меньше во столько же раз, во сколько она меньше большой дозы. Это не так. Там не такие законы - другие законы начинают работать, не линейные. Нужно обязательно развивать эти исследования и обязательно сообщать о результатах, чтобы не было ни излишней паники, ни такого отношения, что все благополучно, замечательно и интересно даже. Но быстро это сделать, думаю, нам не удастся. Хотя, еще раз повторяю, я считаю, что атомная энергия не имеет будущего, особенно в более цивилизован ном мире. Общество все-таки будет стараться больше оберегать себя, нежели только пользоваться плодами энергии.
- Елена Борисовна, поясните, пожалуйста, чем бывает вызвано появление малых доз радиации? С чем больше они связаны? Может быть, с какими-то определенными элементами, источниками? Откуда эти малые дозы берутся?
- Во-первых, существует прямая зависимость от силы той или другой аварии. Случаются аварии, не затрагивающие обширные территории, при которых не происходит больших радиоактивных выбросов. Во-вторых, источниками являются заводы по переработке атомного сырья, невысокие дозы облучения возникают и на рудниках. Далее, конечно, осадочные породы - там тоже повышенный радиационный уровень, в два-три раза выше по сравнению с нормой, а это уже и есть малые дозы. Хотя существуют и чисто теоретические представления, какие дозы являются малыми, я бы больше ориентировалась на практику. Считайте, что дозы меньше 25 или 20 бэр, которые могут быть получены за довольно длительное время, - малые. При некоторых медицинских обследованиях мы также имеем дело с малыми дозами. И там тоже нельзя переусердствовать. Нужно эти исследования проводить только тогда и с той частотой, которая совершенно необходима для выявления какого-то заболевания. Я хочу привести пример. Вот если мы получаем 100 бэр сразу и 100 бэр в течение года, то 100 бэр в течение года будут действовать гораздо слабее, чем 100 бэр сразу. Если получить 15 бэр сразу и 15 бэр в течение года, то эффекты будут сравнимы. А вот 1 бэр в течение года будет хуже, чем 1 бэр сразу. Связано это с тем, что ответ организма зависит не от одной реакции, а от некоторого баланса реакций. Условно говоря, есть повреждение и есть способы его восстановления. Вариант, когда организм замечает повреждение сразу, включает механизмы восстановления и быстро производит ремонт поврежденных структур, предпочтительнее, чем постепенное накопление мелких повреждений, на которые организм слабо реагирует, не занимается ремонтом, вовремя их не залечивает. О малых дозах раньше говорили только в связи с возможностью с их помощью стимулировать какие-то эффекты. Было даже введено понятие "радиационного гормезиса", то есть благотворного влияния малых доз радиации на организм. И ученые не сразу поняли, что ухудшение состояния здоровья может возникать из-за малых доз.
- А испытания атомного оружия, интенсивно проводившиеся начиная с 1950-х годов, воздушные взрывы, те дозы радиации, которые, конечно, имели место после таких испытаний и оказывали воздействие на людей, могли ли они суммироваться, скажем, с последствиями Чернобыля?
- Насчет такого суммирования сказать сейчас что-либо определенное не могу, а что касается биологических последствий испытаний, ответ совершенно очевиден: да, были. Хотя никто этим особенно серьезно не занимался. А может быть, и занимались, но результаты не были сообщены. Мы мало знаем о том, как повлияли испытания бомб на здоровье людей. Испытания проводились не только у нас, но и в Америке, и над Африкой, и споры идут до сих пор. Приводятся данные, что в тех штатах Америки, которые попали под действие испытаний атомных бомб, наблюдается большее число тех или иных заболеваний, чем в других штатах. Но с такой же очевидностью доказывается и обратное: все не так, недоучли такие-то и такие-то моменты и т.д.
Я считаю, самым главным аргументом всегда является эксперимент. Когда ты ставишь опыт, фиксируешь дозу, знаешь, что никаких других воздействий не оказывалось на животных, и смотришь, что получается. И вот эти экспериментальные работы показывают, что малые дозы могут активно влиять на состояние здоровья. Но я вам ни разу не сказала, что, получив малую дозу, человек может тут же умереть, хотя не исключено, что и такие случаи бывают. Однако изменение состояния здоровья, ухудшение здоровья может произойти. Относиться к малым дозам, повторяю, нужно серьезно.
- Можно ли теперь, по прошествии двадцати лет после чернобыльской катастрофы, назвать типичные заболевания, являющиеся ее следствием, или надо все-таки говорить о комплексе симптомов и болезней?
- Это, конечно, целый комплекс, но есть, по-моему, восемь заболеваний, для которых установлено, что с ростом дозы частота их возрастает. Тем самым показана их радиогенная природа. Много нераковых заболеваний, которые характерны для малых доз облучения. Если говорить образно, то это преждевременное старение. Те заболевания, которые возникают, предположим, в шестьдесят лет, появляются в пятьдесят. И вот это преждевременное старение дает разрыв между возрастом, который у вас по паспорту, и возрастом, который вы можете определить по состоянию той или иной системы организма. Поэтому сердечно-сосудистые, эндокринные заболевания, нервно-психические расстройства имеют определенную склонность чаще возникать после действия малых доз облучения.
Для ликвидаторов как раз характерен, наряду с иммунодефицитом, целый букет хронических заболеваний, которые проявляются и нарастают во времени все больше и больше. Интересно, что спектры этих заболеваний довольно близки для людей, попавших под действие атомных бомбардировок в Японии, и для тех, кто испытал действие аварии у нас, несмотря на разные физические параметры радиации. Это говорит о том, что люди не выдумывают себе болезни для того, чтобы получить статус жертвы, а действительно болеют.
ИЗ ДИАЛОГА КРИСТОФА БЁКЕЛЯ С А. Г. РУДАКОВЫМ, ОПЕРАТОРОМ ФИЛЬМА "ОБЛУЧИЛИ И ЗАБЫЛИ. 20 ЛЕТ ПОСЛЕ ЧЕРНОБЫЛЯ". 17 НОЯБРЯ 2005 ГОДА.
- Скажи, Толя, ты поехал бы в Чернобыль, если бы возникло такое задание?
- Скорее да, чем нет.
- Даже после того, что ты знаешь на сегодняшний день?
- То, что на сегодняшний день знаю я, знает весь мир. Думаю, туда, где повышенные уровни радиации, нас просто не пустят. Уверен, что в отличие от 1986 года в Чернобыле налажен теперь должный контроль, и случайностей или бардака, как у нас говорят, произойти больше не может. Поэтому туристом я бы туда не поехал - есть гораздо более интересные места, а работать, если придется? Да, поеду.
- Но перед началом съемок ты фактически предупредил меня об обратном…
- Действительно, когда ты, Кристоф, приехал и мы сели обсуждать проект, я, зная только тему, сказал, что при определенных обстоятельствах в Чернобыль не поеду. Естественно, был вопрос: почему? И я ответил, что два года назад с другой группой снимал большой полнометражный документальный фильм "Аvoiding Armageddon" ("Избежать Армагеддона") о проблемах радиации, ядерных электростанций, ядерных боеголовок. Это было в Казахстане, мы снимали несколько реакторов, были на Семипалатинском полигоне, где в 1950-х, 1960-х и даже еще в 1970-х годах проводились ядерные испытания и где уровень радиации до сих пор гораздо выше нормы. Мы с моими коллегами за тридцать дней получили на этих съемках примерно годовую дозу. И врачи-радиологи сказали, что три года мне не следует отправляться куда бы то ни было, где существует повышенный фон. Но что каждый должен был бы сделать на моем месте и что непременно сделаю я - возьму с собой дозиметр, и туда, где уровень радиации будет превышать естественный фон, я просто не пойду по крайней мере еще ближайшие год-два. И все. Думаю, что современные технические средства совершенны настолько, что дают возможность нормально контролировать уровень радиации. Так что нет проблем туда поехать, но с соблюдением всех должных условий.
- То есть ты доверяешь тому, что говорит большинство специалистов: определенные дозы можно получать - это неопасно, но превышать их нельзя?
- Работая на том предыдущем проекте, я понял: самое страшное в отношении радиации - большая разовая доза. И если она превышает трехгодичную, то это в большинстве случаев - летальный исход. Все еще, конечно, зависит от особенностей организма, подобно тому, как если один человек может выпить стакан водки и не видно, а другой - от стакана практически пьян. Так же и здесь. Я, например, знаю случай, когда группа из шести человек получила очень сильную, смертельную дозу, пять человек умерли, а один живет и здравствует до сих пор. Все шестеро находились в абсолютно одинаковых условиях, были примерно одного возраста. Как? Почему? Трудно объяснить. Это была авария… Мы, кстати, недавно рассуждали на эту тему с друзьями: если нормальный уровень в городе 12 микрорентген в час, то в самолете, на высоте 10 тысяч метров - это 170, наши ребята кинематографисты как-то замеряли. Я недавно летал на Камчатку, 10 часов полет, вот и посчитай… Тут никогда не узнаешь.
Того, что происходило в Чернобыле, сегодня, в XXI веке уже не должно быть. Но поскольку совсем избежать аварий в развитии человечества невозможно, думаю, те, кто ответственен за это, обязаны думать о том, что что-то может произойти, а люди, потребляющие плоды технического прогресса, должны представлять себе опасность и знать, как действовать в случае ее возникновения. Этого, к сожалению, в Чернобыле не было - погибли люди, многие стали инвалидами в силу отсутствия элементарных знаний. В самолете же нам показывают, как пользоваться спасательным жилетом; ввиду существующей угрозы терроризма выработаны правила поведения в общественных местах, в метро… Ну и к тому же каждый человек, каждый индивидуум должен думать, как себя вести. Есть такое понятие - "виктимное поведение", поведение жертвы, когда человек сам себя ввергает в обстоятельства, при которых он превращается в потенциальную жертву. Надо себя вести должным образом в определенных обстоятельствах, и тогда многих проблем можно избежать.
- Ну хорошо, большие дозы, все ясно. Но когда вы были на полигоне, ты не боялся, что вместе с воздухом вдыхаешь некие мельчайшие частицы, которые потом будут внутри тебя излучать?
- На полигоне мы были, естественно, с дозиметристом, общий фон там ненамного выше нормы: если норма 12-15 микрорентген в час, то там было 25. Это не страшно. Но когда мы приехали в центр полигона, где производились взрывы, мы видели бетон, превратившийся в стекло, металлические конструкции, не похожее на металл, - зрелище, которое вряд ли может представить себе человек с нормальной логикой восприятия мира. Прошло уже двадцать или тридцать лет со дня закрытия этого полигона, однако нас предупредили, что не надо ни к чему прикасаться, они нам сами покажут. И дозиметрист с прибором, который висел у него на груди, стал подходить к лежавшим на земле камням и подносить датчик. У некоторых камней - не у всех - уровень излучения был, сейчас не помню в цифрах, какой-то огромный. Если взять такой камень в руки, радиационный ожог, видимо, обеспечен. Ну а если посидеть на нем, то и того хуже… А что касается пыли? Да с мест военных ядерных испытаний она, естественно, разносится по миру…
Ученые и вообще люди - каждый на своем месте - должны обо всем этом думать, потому что, чем дальше человечество продвигается по пути развития прогресса, тем опаснее становится жизнь. Это неизбежно.
И это совершенно другой уровень опасности: начиная с тех же танкеров по 500 тысяч тонн, которые перевозят нефть, и заканчивая производством ядерного оружия в странах третьего мира, о чем сейчас много говорят.
Сложно. Я думаю, человечество должно приложить очень серьезные усилия для того, чтобы не произошла новая техногенная катастрофа, к чему, как мне кажется, есть предпосылки. Но мы снимаем документальное кино. У каждого своя работа.
*
Редакция журнала "Наука и жизнь" благодари т студию "Baum-Film" и корпорацию "Видеофильм" за предоставленную возможность использовать кадры из фильмов "Облучены и забыты. 20 лет после Чернобыля" и "Колокол Чернобыля".
"Наука и жизнь" о Чернобыле и атомной энергетике:
Полушкин К. Атомный богатырь . - 1980, № 11.
Матвеев В. Ядерная техника: измерения, контроль, управление . - 1982, № 6.
Булдаков Л. Человек и радиация . - 1986, № 9.
Абрамова В. Взгляд психолога на чернобыльскую аварию. - 1989, № 11.
Львов Г. Чернобыль: анатомия взрыва. - 1989, № 12.
Лаговский И. Безопасность прежде всего. - 1990, № 4.
Израэль Ю. Эхо Чернобыля . - 1990, № 9.
Лаговский И. В соответствии с программой. - 1991, № 7.
Эрлих И. Чернобыльские заметки. - 1997, № 3.
Митенков Ф. Реакторы на быстрых нейтронах и их роль в становлении "большой" атомной энергетики. - 2005, № 3.
См. в номере на ту же тему
Радиоактивность и единицы ее измерения.
