В семилетнем возрасте меня научили играть в шахматы мальчики с соседней дачи. К концу лета мы довольно бойко разыгрывали партии, которые обязательно продолжались до полной победы одного из участников. Реже сражения заканчивались вничью. В этом случае на шахматной доске не оставалось ни пешек, ни фигур, кроме одиноких королей.
В десятилетнем возрасте я впервые попал в подмосковный пионерский лагерь. Меня сразу записали участником шахматного турнира. К окончанию первой партии мой оппонент располагал только королем против моего короля с ферзем. Я понимал, что надо выигрывать, ставить мат, но окружившие нашу доску ребята в силу своей искренней заинтересованности не умели соблюдать тишину, постоянно обсуждали позицию и целесообразность очередного хода. Их реплики отвлекали и, конечно, мешали. В конце концов один из мальчиков очень уверенно заявил, что владельцу одинокого короля нужно сдаваться.
- Рано, - хмыкнул кто-то за моей спиной. - Возможен и пат.
- Да, - обернулся я, - всякое бывает.
Я впервые услышал слово "пат"; никто и никогда не объяснял мне, что это такое. Представляете, как мне было стыдно?
Пытаясь не выпустить короля противника, я сделал неосторожный ход.
- Пат! - восторженно закричали за моей спиной. - Очко пополам!
Через некоторое время я узнал, что такое "пат". Пат (французское pat, итальянское patta - игра вничью), положение в шахматной партии, в котором сторона, имеющая право хода, не может им воспользоваться, так как все ее фигуры и пешки лишены возможности двигаться, причем король не находится под шахом. Партия, в которой возник пат, признается ничейной.
Интерес к шахматам в Москве стал всеобщим после матч-турнира пяти сильнейших гроссмейстеров (1948 год). Тогда в каждой семье говорили про его участников - Ботвинника, Смыслова, Кереса, американца Решевского и доктора математики Эйве из Нидерландов. Я ходил из школы по тихим переулкам - Большому Казенному, Лялину, Подсосенскому, выходил на Воронцово поле и доходил до своего Кривогрузинского (теперь переулок Обуха). Как раз напротив переулка на стенде вывешивали газету, где помещали очень подробные отчеты о сыгранных партиях и диаграммы. Как же было радостно, когда в очередной раз побеждали Михаил Ботвинник и Василий Смыслов!
В школьные годы мы много играли, но о существовании кружков и секций шахмат в домах пионеров я узнал только в седьмом классе. Помню свое первое посещение городского Дома пионеров в переулке Стопани. Убранство этого дома-дворца, архитектура, лепнина, великолепно натертые паркетные полы сразу создали ощущение праздника.
А вот сами шахматисты потрясли меня до глубины души. Среди них преобладали тщедушные дети, бледные, многие - с дефектами зрения, речи, походки. Над длинным столом с шахматными досками витала абсолютная тишина. Бедно одетые дети были чересчур серьезными и печальными, как старики, в глаза которых заглянула вечность.
А объяснялось все просто. В основном это были дети из бедных семей. Отцы многих из них погибли на войне или пропали без вести, а зарплаты их мам на жизнь не хватало. Мамы для создания сносных условий жизни надрывались приработками на второй работе и поэтому не по своей вине обделяли детей заботой, вниманием, уходом.
Комок подкатил у меня к горлу. Мне стало почему-то так их жаль. Я ушел подавленный и почти до конца школы в секцию не ходил.
Потом в газетном киоске я случайно купил книжку по теории дебютов В. Н. Панова, вечерами почитывал ее и даже пытался освоить кое-какие открытые, полуоткрытые и закрытые начала... Я узнал некоторые шахматные хитрости и пытался применять их в партиях со сверстниками. Иногда это помогало найти путь к выигрышу.
С первой же четверти десятого класса ребята стали поговаривать о будущем поступлении в институт. Рассуждали, что разряд по любому виду спорта создает абитуриенту особенно благоприятный ореол.
Я вспомнил про шахматную секцию Дома пионеров и решил к концу школы обязательно стать шахматистом-разряд ником. Поскольку я не имел даже 5-й категории, сразу записался в квалификационный турнир. Среди пяти - семикласс ников я был самым старшим и, конечно, чувствовал себя неловко. Но за два турнирных дня я обыграл всех своих противников и сдал таблицу турнира руководителю кружка. Только его подпись допускала меня к турниру на 4-ю категорию в следующее воскресенье.
Помню, что к этому турниру я готовился дома по Панову. Я разобрал и хорошо усвоил английское начало... С тремя мальчишками я расправился быстро. Четвертую партию мне предстояло играть с девушкой из 8-го класса. Она была красивой, очень стройной, изящной, чернобровой и темноволосой, с длинной густой косой. Перед встречей с ней за шахматной доской я краем уха услышал, что ребята назвали мою будущую партнершу "крепким орешком" и что она уже успела отобрать очки у большого количества шахматистов мужского пола.
Вот тут-то я и применил английское начало. В одном из вариантов там есть данайская жертва коня, которую я замаскировал вроде бы своим просчетом. Девушка внимательно оценила позицию на доске один раз, другой... и уверенно взяла коня. Через двенадцать ходов она проиграла.
- Поздравляю вас, - виновато, будто извиняясь, сказала она.
Я осторожно и молча пожал ее ладонь. Рука была влажной и холодной. Я взглянул в ее лицо - в нем не было ни кровинки.
Потом я играл еще несколько партий и потерял эту девушку из виду. Но когда уже уходил, случайно увидел ее за колонной. Она стояла, прислонившись к колонне спиной и несколько закинув голову. Из глаз ее текли слезы - слезы обиды.
Дома я снова засел за Панова, но читать не смог. Перед моими глазами и сейчас стоит лицо этой девушки.
Больше в квалификационных турнирах я не участвовал.
Когда моего приятеля, довольно сильного игрока в шахматы, спрашивали, на уровне какого разряда он играет, этот человек отшучивался: "Едва играю е4...". Мне шутка понравилась, и я взял ее "на вооружение".
Прошло несколько лет. Я уже был студентом медицинского института. На каникулы по профкомовской путевке впервые поехал в дом отдыха. В один из вечеров пронеслась весть, что к нам приедет кандидат в мастера спорта по шахматам, который даст сеанс одновременной игры на 20 досках. За первые доски уверенно уселись ветераны, знавшие свою силу и надеявшиеся если не победить кандидата, то хотя бы сыграть с ним вничью. Меня подмывало сыграть с сильным противником, но сдерживала боязнь публичного конфуза. Когда вакантным осталось последнее, 20-е место, друзья почти насильно усадили меня за партию.
Сначала все шло сносно, хотя позиционно с первых же ходов преимущество оказалось на стороне моего более опытного противника. Затем в середине доски начались размены пешками и фигурами. К моей досаде, я допустил просчет и остался без коня. Конечно, в приличном турнире, когда силы соперников равны, партию после этого сдают. И это самый справедливый итог и выход из положения.
- Ай, да конфуз, - подумал я, - надо сдаваться... Но доведется ли еще сыграть против кандидата в мастера?
Я успокоился. Стал играть внимательнее и осмотрительнее. А мой противник понял, что за 20-й доской сидит уж очень посредственный игрок, и даже не стал делать рокировку, а бросил своего короля вперед, используя его для уничтожения моих зависших пешек. Одну из них я успел защитить конем, но две другие стали легкой добычей. И вот тут вдруг его король оказался в туннеле из моих пешек и своих фигур. В такой позиции достаточно одного диагонального удара слоном, чтобы "шах" стал одновременно матом его королю. Мешал мой конь. Нужно было отойти конем, но так, чтобы противник его обязательно взял. Я увидел спасительную вилку: беру защищенную пешку и одновременно нападаю на его ферзя и ладью. По идее он должен был взять моего коня, если продолжал верить в мою посредственность. Подойдя к 20-й доске, чтобы увидеть мой ход и ответить мне, мой противник стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. И я отдал коня. Он кинул взгляд на доску и, почти не задумываясь, принял мой данайский дар. Пока мой противник делал свои ходы на других девятнадцати досках, я мысленно проверял, действительно ли я выиграл. Через некоторое время очередь снова дошла до меня. Выждал несколько мгновений, поставил своего убойного слона и произнес вслух "шах!". Последовало молчание, а потом недоуменное: "Так это же мат..."
- По-моему, да, - ответил я.
- Поздравляю, - сказал кандидат в мастера. - Однако ловко вы меня перехитрили.
В сеансе одновременной игры кандидат в мастера обыграл 16 противников и только с тремя разошелся вничью. Проиграл он только одну партию.
Потом среди отдыхающих разнесся слух, будто у меня первый разряд по шахматам, но я это тщательно скрываю.
- Да я едва играю е4, - оправдывался я, но этому уже никто не верил.
К счастью, мои каникулы кончались, и никто из солидных игроков так и не успел проэкзаменовать меня в личной встрече.
В студенческие годы увлечение шахматами сохранилось, но так и осталось домашней забавой. В турнирах мне играть не довелось, но иногда я с удовольствием просматривал за доской партии ведущих шахматистов.
Помню, какое восхищение вызвала у меня напечатанная в журнале "Наука и жизнь" одна из партий Таля. С середины партии он комментировал четыре варианта возможного развития событий в зависимости от какого-то принципиально важного хода его противника. В каждом из просчитанных в уме продолжений Таль видел на 24 хода вперед! Фантастика!
Однако вот и институт позади. У меня диплом врача-педиатра. С первых же самостоятельных шагов мне понравилась детская гематология. Я поступил в клиническую аспирантуру по этой специальности.
В отделении на 50 коек 25 были отведены детям с заболеваниями системы крови. Преобладали все больше тяжелые больные, с онкогематологическими заболеваниями. Такие больные требуют постоянного внимания. Поскольку в те времена мы еще не располагали современным опытом и возможностями, некоторые процедуры были очень болезненны. Их приходилось повторять неоднократно, чтобы следить за ходом лечения, корректировать, но не всем детям объяснишь это. Младшие плакали, но покорялись. А старшие иногда бузили и отказывались. Приходилось и уговаривать ребят, и успокаивать, и даже идти на маленькие хитрости.
Одного из моих пациентов звали Костя. Хороший был мальчуган - умный, правдивый и независимый. Мы с ним быстро нашли общий язык и до определенного времени все шло хорошо, по плану. Но когда возникла необходимость в который раз произвести пункцию грудины для контрольного исследования костного мозга, Костя сказал категорически: "Нет! Не хочу!".
Все попытки уговорить, воздействовать через маму успеха не имели.
Всем отделением мы обсуждали, как найти правильный подход к больному ребенку. Искали, думали...
Помог случай. Оказалось, что Костя прекрасно играет в шахматы. За время пребывания в отделении он уже успел в свободное время обыграть самых сильных противников и имел статус некоронованного чемпиона отделения. Его соседи по палате раз сказали мне, как Косте хочется сразиться с взрослым противником, например с кем-нибудь из врачей. Однако в нашем отделении в шахматы играли только врачи-мужчины, из них один был заведующим отделением, второй - старшим научным сотрудником, слишком важные персоны. Оставался один возможный противник - я, в то время аспирант.
Был как раз процедурный день и моя очередь делать неприятные манипуляции. Проходя по отделению, в раскрытую дверь палаты я увидел четырех мальчишек, сгруппировавшихся вокруг тумбочки с шахматной доской. Костя был среди игравших. Я подошел, понаблюдал за играющими и увидел последние три победных хода Кости. Он выиграл.
- О, да ты молодец, - сказал я, - здорово играешь!
- Доктор, а давайте с вами сыграем, - вдруг с некоторым вызовом выпалил Костя.
- Да я не очень сильный игрок, - сказал я.
- А мне говорили, что у вас разряд есть.
- Это пошутили, - сказал я. - Я едва играю е4.
- Так начинается испанская партия, - сказал Костя. - Раз вы знаете, значит играете...
- Да некогда, Костя. Ты же знаешь, что сегодня процедурный день.
- А мы быстро, между процедурами.
- Хорошо, - сказал я. - Только с одним условием. Выиграешь - пункцию тебе не делаем. Проиграешь - капризничать не будешь. Я тебя в процедурный кабинет без очереди возьму.
- Идет, - очень серьезно согласился Костя. - Только вы дали слово при свидетелях.
Мы начали игру, сделали несколько первых ходов. Меня позвали в процедурный кабинет. Потом я снова заскочил в палату и успел сделать еще несколько ходов. Так мы и играли. Костя был очень серьезен и сосредоточен, а я мотался из процедурного кабинета в разные палаты и почти на бегу успевал продолжать партию.
И что же? К середине игры я потерял коня. Потом, хода через три, Костя выиграл у меня слона и пешку.
К счастью, почти весь процедурный день окончился и я смог сосредоточиться на партии в шахматы. Вообще-то пора было подготовить себя к фатальному исходу и с достоинством произнести: "Сдаюсь!".
Но как часто губит людей "головокружение от успехов". Костя уже уверовал в свою безусловную победу и сделал два неточных хода.
Я присмотрелся, задумался и... нашел комбинацию с двумя эффектными жертвами, не принять которые мой противник не мог. Третьим ходом ставился мат. Не торопясь, уверенно, я осуществил задуманное. Костя проиграл.
- А вы, оказывается, здорово играете, - похвалил меня Костя. - Давайте еще одну?
- А наш договор?
Последовала маленькая пауза. И нужно было видеть, с каким благородным достоинством Костя встал и молча направился в процедурный кабинет. Я постарался и сделал пункцию почти молниеносно. Но Костя оказался молодцом. Он не только не пикнул, но даже не поморщился.
- Вот это выдержка, - похвалил его я, и, обняв за плечи, отвел его в палату. Глаза Кости победоносно улыбались. Ребята с молчаливым восхищением смотрели на него.
Через много лет я сам оказался на больничной койке. Дело было зимой. Морозы трещали такие, что даже форточки законопатили, а уж о прогулках вообще не было речи. Восемь взрослых мужчин - больных, но не слишком тяжело, в течение четырех недель сгрудились в одном, не очень просторном помещении. Конечно, быстро перезнакомились. Красивый рослый армянин Карен из Азербайджана оказался директором завода. Смуглый курносый и очень нервный украинец Гриша проектировал и монтировал оборудование на атомной электростанции. Улыбчивый и внешне наивный татарин Рамис работал на московской швейной фабрике. Маленький черноволосый осетин Мухтарбек оказался каменщиком со стройки. Бравый, высокий, ширококостный Алексей работал слесарем на машиностроительном заводе. Небольшого роста, с нежной девичьей кожей кореец Ли представился специалистом по огородным культурам в подмосковном совхозе. Студент пятого курса физико-техни ческого института еврей Соломон был высок, худ и печален. Восьмым был я - русский, врач.
Оказалось, что все, кроме меня, играли довольно здорово, выдерживали при игре навылет и пять, и шесть поединков кряду. Лучше всех играли Карен, Григорий и Соломон. Сначала первенство с переменным успехом держали Карен и Григорий, но разница в возрасте, дерзость и грубость Григория разозлили Карена настолько, что дело чуть не окончилось дракой. Да, да, самым настоящим мужским рукоприкладством. Пришлось срочно вмешиваться соседям по палате. После этого желание сражаться в шахматы утихло дня на три-четыре.
Наконец, в один из вечеров Соломон робко предложил мне сыграть партию-другую. Я согласился. И, о ужас! Теоретическая и турнирная подготовка Соломона оказалась столь отточенной, что я проигрывал одну партию за другой и черными и белыми.
Тот, кто играл в шахматы, знает, как иногда деморализуют человека постоянные поражения. Самое обидное, что в игре с очень сильными противниками не всегда после поединка улавливаешь, где же был твой просчет.
Вот и меня посетила меланхолия - все проигрываю и проигрываю. Я под благовидным предлогом перестал сражаться, и шахматная доска с фигурами поплыла от меня вдаль по кругу: к Алексею, Мухтарбеку, Ли, Рамису, Григорию, Карену.
Случилось так, что и Карен проиграл Соломону, причем он сдал партию, когда его атака вроде бы захлебнулась, а материальный перевес оказался на стороне Соломона.
И вот тут я увидел то, что не заметил за доской Карен. Я попросил Соломона не считать незаконченную партию своей победой, а продолжить ее. На меня нашло какое-то наитие. Я пробивался к королю противника и жертвовал, жертвовал, жертвовал. Соломон стал съедать мои жертвы так, что его король оказался окруженным почти сплошь забором из своих фигур с одной маленькой калиточкой для отхода. Вот тут и последовала моя последняя жертва фигуры. Я остался с королем, конем и пешкой, а противник с очень большим преимуществом. Мне пригодилась моя последняя пешка. Когда я ее пожертвовал, ее можно было съесть только так, чтобы калитка захлопнулась, а поле для оставшегося коня… Да, да, поле для оставшегося у меня единственного коня при его следующем ходе не простреливалось. И я поставил своего коня на это поле. Это был одновременно шах и мат - так называемый "спертый мат", когда король противника под шахом, а отойти ему некуда!
Все мои соседи возликовали, опять приписали мне несуществующие шахматные разряды и объяснили серию моих предшествующих поражений неважным состоянием здоровья в начале лечения.
Эта шахматная партия очень многому меня и в жизни научила.
Наконец, хочу вспомнить еще несколько партий в шахматы с больным ребенком.
Я работал уже старшим научным сотрудником в детском гематологическом отделении Онкологического центра, когда после одного из обходов увидел, как увлеченно играют в шахматы старшие мальчики лет четырнадцати. Среди них выделялся скромной застенчивой улыбкой самый рослый из них. Оказалось, что это некоронованный чемпион отделения. Звали его Станислав. Мальчики уже настолько хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга, что соглашались на ничью, сдавали партию или ликовали от выигрыша, когда, по моим понятиям, еще можно было и посражаться. С этим предложением я и обратился к ним. Проигравший тотчас же восстановил позицию и уступил свое место мне. Я, конечно, видел, что у Станислава есть и позиционное и материальное преимущество, но решил поймать его на жертве пешки. Ничего не получилось! Станислав рассчитал все очень хладнокровно и с помощью промежуточных ходов устроил мне цугцванг - такое положение шахматных фигур и пешек, при котором каждый мой ход только ухудшал и без того очень слабую мою позицию.
Я доигрывал за сдавшихся (по моим понятиям преждевременно) раза три. Всякий раз победа была за Станиславом.
Потом по его просьбе мы играли несколько партий с самого начала. Все было так же, как в моих партиях с Соломоном: проигравшим неизменно оказывался я. Мне не удалось сделать ни одной ничьей.
При выписке Станислав подарил мне монографию об испанской партии. Сколько же там уже сыгранных и заранее просчитанных вариантов!
Прошло много лет. Станислав успешно проходил лечение и не менее успешно учился в школе. Потом я узнал, что он поступил в Институт электроники. Окончил институт, стал инженером.
Вдруг как-то летом мне попадается на глаза журнал "Наука и жизнь", я читаю… и глазам своим не верю. Кроме заметки опубликована фотография молодого симпатичного инженера, фамилия которого совпадает с фамилией Станислава. И кем же он стал? Вы не поверите! Чемпионом мира по шахматам по переписке!
Желаю доброго здоровья всем своим маленьким пациентам. От души хочу, чтобы они играли в шахматы и на досуге, и в минуту жизни трудную.
Но одна мысль не дает покоя. Мне довелось побывать в Соединенных Штатах Америки. В одном из южных городов штата Флорида мы посетили госпиталь, основанный на деньги двух миллионеров. В вестибюле первого этажа висят написанные маслом портреты этих людей, а под ними - медные таблички, из которых узнаешь, когда и сколько они пожертвовали, чтобы потом здесь можно было лечить других людей - тех, кому от болезней, страданий и горя бывает и жизнь не мила.
Вспомнил об этом потому, что в районе Каширского шоссе стоит недостроенное здание Института детской онкологии и гематологии Российского онкологического научного центра имени академика Н. Н. Блохина Российской академии медицинских наук. Молчаливые стены с пустыми оконными проемами вот уже несколько лет являют собой своеобразный памятник черствости взрослых. Пока они наслаждаются полноценной жизнью, больные дети ждут, надеются, но многие, так и не дождавшись сострадания и помощи, умирают.
А в мечтах мне видится такая картина. Я вхожу в Институт детской онкологии и гематологии. В просторном вестибюле внимание приковывают портреты, но не медицинских светил, а выдающихся спортсменов, которым посчастливилось выигрывать мировые и европейские первенства, Олимпийские игры, престижные турниры. Эти спортсмены прославились сами, прославили свою страну и высокими рейтингами, и большими денежными вознаграждениями. Они первыми поняли, как трудно бывает малышам, которые боготворят своих кумиров, переживают и болеют за них даже тогда, когда прикованы к больничной койке.
Я подхожу к первому портрету, второму, третьему, вижу одухотворенные красивые молодые лица спортсменов. Среди них - шахматист, хоккеист, теннисист, футболист. Я им всем истово кланяюсь. Я-то ведь - не профессионал и в шахматы "едва играю е4".
