"Между реками Волгой и Яиком... есть некое семя, в общем очень похожее на семя дыни, только немного крупнее и круглее; если его зарыть в землю, то из него вырастает нечто, очень похожее на ягненка, в пять пядей вышиной, оно называется на их языке Баранец, что значит ягненочек, ибо оно имеет голову, глаза, уши и все прочее в виде недавно родившегося ягненка и, кроме того, снабжено тончайшей шкуркой, которые весьма многие в тех странах употребляют для подкладки шапок. Сверх того... это растение, если только позволительно назвать его растением, имеет и кровь, но мяса у него нет, а вместо мяса есть какое-то вещество, очень похожее на мясо раков. Затем копыта его не роговые, как у ягненка, а покрыты чем-то вроде волос, наподобие рога. Корень у него находится у пупка или посредине живота. Живет оно до тех пор, пока сам корень, истребив вокруг себя травы, не засохнет от недостатка корма. Это растение обладает изумительной сладостью, почему его с жадностью ищут волки и прочие хищные звери" (З. Герберштейн. Записки о московитских делах, начало XVI века).
Эта пространная цитата - самое первое и самое полное описание того непонятного существа, которое долгое время ученые называли зоофитом.
Зоофит. Из наших современников вряд ли кто толково сможет объяснить значение и происхождение этого слова. Нет его ни в толстых энциклопедиях, ни в словарях, разве что всезнающий Владимир Иванович Даль высказывается о нем весьма туманно: это "животнорастение, живоросль, росляк". Первое слово - точный перевод "зоофита" на русский язык, остальные - очень редкие в обиходе и в свою очередь требующие дополнительного разъяснения.
Мы начали рассказ со свидетельства одного из западноевропейских путешественников, посетивших нашу страну и оставивших описание обычаев, нравов, уклада жизни московитов и природы малоизвестной дотоле на Западе таинственной Московии. Именно в описание чудес природы и попали сведения о баранце.
Упоминания о баранце можно найти и у других авторов, побывавших, подобно З. Герберштейну, на Руси в разные годы, - немца А. Олеария (1633, 1635), француза Ж. Маржерета (1609), курляндца Я. Рейтенфельса (1680). Правда, со временем описания баранца становились все короче.
Что же касается ботаников, то они, упоминая зоофит, тоже были довольно скупы, особенно на детали, которые указывали на "животные" признаки баранца. Зоологи же вообще хранили о нем молчание.
Отец систематики Карл Линней мог бы, наверное, проигнорировать эту странную животно-растительную химеру, поскольку сам он ее, очевидно, не встречал, а упомянутые выше описания баранца скифского, или агнца, были некорректны с точки зрения классической морфологии. Тем не менее он нашел место этому монстру в своей системе растений, поместив его в класс тайнобрачных папоротников, то есть споровых растений, хотя Герберштейн прямо указал на наличие у баранца семян. В таком решении Линней, впрочем, не был новатором: о папоротниковой природе баранца впервые сообщил почти за полвека до него немецкий естествоиспытатель Э. Кемпфер. Правда, Кемпфер, как и Линней, в Россию не приезжал.
А что же ботаники российские? Похоже, для них баранец оказался таким же открытием, как и для Герберштейна. Мне удалось найти лишь одно упоминание о зоофите в сочинении Н. М. Максимовича -Амбодика "Врачебное веществословие", вышедшем в 1788 году. "Агнец скифский, - писал Максимович, - есть растение, самородно прозябающее (произрастающее. - Б. Г.) в Китайском государстве, Татарии, Скифской земле и около реки Волги... От Линнея причисляется к тайнобрачным папоротникам. Ему... приписывают крепительную и вяжущую силу".
И все же, что побудило Герберштейна рассказать нам занимательную легенду об одном из чудес земли русской?
Думается, что началось все намного раньше XVI века. Во времена Герберштейна для западноевропейских ученых Московия была тем же, чем, скажем, Скифия для древних греков. Вспомним историка и географа Геродота (V век до н. э.). "Между Тавридой и Днепром, - писал он, - лежит необозримая бескрайняя степь. Здесь восемь месяцев царит зима с ужасными холодами. Воздух в это время заполнен летающими перьями (то есть снегом. - Б. Г.). Некоторые люди там питаются человеческим мясом, а другие обращаются на несколько месяцев в волков (одеваются в звериные шкуры. - Б. Г.). На севере же живут люди, которые спят шесть месяцев в году". Последнее, возможно, относится уже не к людям, а к медведям.
Похоже, что и описание баранца, сделанное Герберштейном, основывалось на источниках такой же степени достоверности и возраста, что и сведения Геродота о скифах, недаром баранец вошел в историю под названием "скифский агнец".
На этом можно было бы поставить точку, если бы не одно обстоятельство. Баранец объявился снова! Но уже не в Татарии и не в Скифских землях, а в Юго-Восточной Азии и Северной Индии. Оказалось, что баранца еще можно встретить в... ботанических садах! Под латинским названием Cibotium barometz Link выращивают древовидный папоротник, ствол которого густо покрыт буроватыми или рыжеватыми волокнами, напоминающими шерсть животного. На этом сходство его с легендарным баранцем и кончается.
Отголосок легенды бытует до сих пор и в названии довольно известного растения нашей отечествен ной флоры. Это, правда, не папоротник, а плаун, который тоже называется баранец (Huperzia selago). Встречается он от тундры до широколиственных лесов в европейской части страны, в том числе и в Татарии. Обильно ветвящиеся ползучие стебли его покрыты многочисленными жесткими, острыми листочками.
Другой персонаж из той же семьи зоофитов - дерево, в плодах которого зарождаются... дикие утки. Птенцы освобождаются от необычной скорлупы - оболочки плода и падают в воду. Растут эти "утиные деревья", как считали в народе вплоть до XIII века, по морским побережьям где-то в Северной Европе. В конце XVI века англичанин Д. Джерард в книге "Травник" поместил рисунок феноменального растения, названного англичанами barnacle tree. Рисунок впоследствии неоднократно воспроизводился в трудах многих естествоиспытателей. оказалось, что он был сделан неизвестным художником задолго до выхода труда Д. Джерарда, а в книгу попала лишь гравированная на металле его копия.
Д. Джерард уточнял, что встречается "утиное дерево" в Северной Шотландии и на Оркнейских островах, а на маленьком острове у берегов графства Ланкаширон якобы "видел своими глазами и осязал своими руками" весь процесс выхода из плодов, похожих на раковины, морских птиц, больших по размерам, чем дикая утка, но меньших, чем гусь.
Что это было: действительная ошибка наблюдения, добросовестное заблуждение или компиляция из разных по происхождению фактов? Вряд ли кто сможет сейчас убедительно ответить на этот вопрос.
Предположительно миф об "утином дереве" имеет в своей основе религиозные корни. Те, кто хорошо знают английский язык, возможно, обратят внимание на то, что слово barnacle в нем означает одновременно казарку - северную птицу из отряда гусиных, и маленькое усоногое ракообразное, называемое в просторечии морской уточкой. Эта "ракообразная уточка" обычно прикрепляется к прибрежным камням, днищам кораблей.
Говорят, что средневековые монахи, стараясь избежать тягот поста, надумали поставить знак равенства между этими двумя животными. Казарки, утверждали изобретательные служители культа, вовсе не скоромная пища, поскольку возникают из морских уточек, то есть из даров моря, разрешенных к потреблению в постные дни. Правдоподобие этому мифу придавало еще и то, что тогда никто действительно не знал, откуда берутся казарки, которых жители средней Европы видели лишь во время их пролета. Те же, кто видел морских уточек, могли убедиться, что из щели раковины в воде высовывается ножка с многочисленными длинными щетинками, которые расправляются веером, а затем складываются, создавая иллюзию машущего крыла. Отождествить же раковину со своеобразным орехом и поместить этот орех затем на "утиное дерево" для народной фантазии не составило большого труда. А монахи внесли последний штрих в эту историю: превратили морских уточек в уток обыкновенных, а точнее - в казарок.
