Директор Главного ботанического сада, член-корреспондент РАН Лев Николаевич АНДРЕЕВ был гостем очередного, февральского, "Чаепития в Академии". На встрече с журналистами шел разговор о том, как живет сад сегодня, какие перед ним стоят научные задачи и как удается их решать в наше непростое время. (Отчеты о встречах за "чайным столом" с другими учеными РАН см. "Наука и жизнь" №№ 1, 2, 1999 г.; №№ 1, 2, 2000 г.)
Между двумя встречами, о которых пойдет речь, прошло тридцать пять лет. Но мне кажется, что их разделяют не годы, а всего лишь дни, и это ощущение не обманчиво: так всегда бывает, когда перед тобой Учитель и Ученик, а следовательно, научная школа, в которой ростки неведомого прорастают... Особенно это важно для тех областей науки, где результат приходится ждать подчас десятилетиями. Вот почему судьбы двух ученых для меня слились воедино.
Оба они - директора Главного ботанического сада Академии наук: первый - академик Николай Васильевич Цицин, второй - член-корреспондент РАН Лев Николаевич Андреев.
Мы встретились с Львом Николаевичем на "Чаепитии в Академии" в феврале нынешнего года, вскоре после его сенсационного доклада на Президиуме Академии наук России. Выступление Андреева поразило участников заседания тем, что перед ними зримо предстала та борьба, которую ведут сотрудники Главного ботанического сада, борьба не только за новое в науке, но и просто за выживание уникального научного центра России. И на Президиуме, и на "чаепитии" Лев Николаевич начал издалека... Он сказал:
- Есть один листок бумаги, который я не могу читать без волнения, потому что он во многом определил судьбу не только моего учителя - академика Цицина, но и мою собственную. Эта "бумага" - постановление правительства за подписью И. В. Сталина, в котором идет речь о переезде научных учреждений в Москву, о строительстве зданий для них, о закупке мебели и оборудования, а также о выделении тысячи пар нательного белья членам Академии наук... Читаешь этот документ и понимаешь, насколько жестокой была жизнь: ученым уже нечего было надеть, и правительство выделило им белье... И в то же время уже думали о том, что через пару десятков лет людям потребуется Красота...
- Красота с большой буквы?
- Именно так, потому что этим постановлением, принятым в апреле 1945 года, предусматривалось создание в Москве Главного ботанического сада Академии. Я был тогда еще мальчишкой, но хорошо помню, как тяжело жили люди в послевоенные годы. И такое решение правительства вызывает уважение. Одновременно с созданием сада сразу же организуются экспедиции по стране - 10-15 в год!
- А сейчас сколько?
- Сегодня средств на экспедиции у нас нет... А в те годы из них привозили много интересных растений, существовал широкий обмен с другими ботаническими садами страны. Тогда они жили очень трудно, и это понятно, но тем не менее обмен информацией и материалами был весьма интенсивный... Кстати, огромная заслуга Главного ботанического сада Академии наук в том, что он объединил все ботанические сады страны, а их до распада Советского Союза было 125...
- А сразу после войны?
- Около пятидесяти... В 1952 году была создана сеть ботанических садов СССР, и Главный сад Академии наук стал своеобразным координирующим центром научных исследований в этой области.
РЕПОРТАЖ ИЗ ПРОШЛОГО
Мы встретились с академиком Николаем Васильевичем Цициным в его лаборатории, что находилась в Главном ботаническом саду АН СССР. Он вспомнил, как еще студентом побывал в саду у И. В. Мичурина. Великий ботаник сказал тогда: "Скрестить пшеницу с пшеницей всякий может. Вот если бы найти для нее более сильного производителя, тогда другое дело..."
- Слова Мичурина, сказанные вскользь, натолкнули меня, молодого агронома, на поиски такого растения. Пырей - дикий сорняк, обладающий необычайной "природной силой" и названный в народе "огонь полей", привлек мое внимание. Однажды в совхозе "Гигант" я обнаружил не виданную раньше форму пырея. И вскоре в Сальских степях родились первые пшенично-пырейные гибриды.
С тех пор прошло много лет. Академика Н. В. Цицина давно уже называют "академиком пшеницы". В его лаборатории вдоль стен стоят снопы. Их много. Они прижимаются друг к другу, будто им тесно здесь...
- Это, - показывает Николай Васильевич, - новые сорта, которые мы сдали в государственное сортоиспытание. Вот, например, яровая пшеница "восток". В 1963 году в Кустанае ее высадили на площади две тысячи гектаров, а в 1964 году - уже на двадцати тысячах гектаров. По скороспелости ей нет равных в тех районах. Она созревает на 10-12 дней раньше, чем другие сорта. Урожаи хорошие. На своих полях мы получали до 35 центнеров с гектара. А вот пшеница ППГ-48 - озимая. Она отличается крупным зерном. Рядом снопы крупнозернистых пшениц ППГ-172 и ППГ-173. Они испытываются на целине.
Николай Васильевич показывает два мешочка. В них крупные, прозрачные зерна. На этикетке написано: ППГ-391 и ППГ-374. Это гибриды, которые относятся к "сильным" пшеницам.
- Мы ежегодно можем сдавать один-два сорта в госсортоиспытание, - говорит ученый. - И ничего удивительного в этом нет. У нас в "Снегирях" апробируются сотни готовых сортов... Нас, селекционеров, призывали к тому, чтобы мы выводили сорт за два-три года. Я уверен, что создать по-настоящему хороший сорт за это время невозможно. Иногда нужно работать десятки лет. Другое дело, если есть большой задел. С пшенично-пырейными гибридами у нас дело налажено. Одни сорта сдаются в госсортоиспытание, с другими проводятся эксперименты, третьи только начинают зарождаться... У селекционера должен быть конвейер. Задел - вот что главное!
- Лев Николаевич! Когда-то академик Цицин высказал мысль о том, что в научной работе очень важен задел, который формируется общими усилиями ученых, работающих в одной области. Наверное, поэтому совместная работа ботанических садов так необходима?
- Конечно. Ведь мы помогаем друг другу. За последние годы два раза в Ростове и Донецке отключали электроэнергию. Все оранжерейные растения там гибли. Общими усилиями нам удалось восстановить коллекции. Когда такие трагедии случаются, конечно же, мы делимся своими растениями... Я пришел в Главный ботанический сад в 1954 году. Тогда его строительство шло весьма активно. Наша комсомольская организация насчитывала человек сто пятьдесят. Мы постоянно организовывали субботники. Все были уверены, что, когда посетители увидят красоту нашего сада, на душе у них станет лучше, светлее. Мы были молоды, нас захлестывал энтузиазм, а потому для каждого было истинным счастьем, когда сад открылся. Это случилось в 1959 году. Всего 14 лет потребовалось, чтобы создать этот уникальный научный комплекс...
- Но наука не только создает красоту, пожалуй, даже не это главное. Впрочем, кто-то из великих сказал, что если гипотеза недостаточно красива, то она не может быть верной!
- Что такое ботанический сад: искусство или наука? Этот вопрос регулярно ставится на конгрессах, которые проводит ассоциация ботанических садов мира. Кстати, на нашей планете их около двух с половиной тысяч.
- А в России?
- Восемьдесят... Сразу после распада СССР мы создали Совет ботанических садов России. Он и позволяет нам поддерживать друг друга... Итак, искусство или наука? Подчас случаются весьма бурные дискуссии, и год от года они не утихают, но вывод всегда неизменен: ботанический сад - и искусство и наука!
- И вы можете это подтвердить?
- Вспомним академика Цицина. У него был отменный художественный вкус, и это сказалось на его подходе к строительству сада. Был, например, запланирован архитекторами квадратный бассейн "в английском стиле". Цицин же помнил о наших традициях. Посмотрев проект, он взял карандаш и нарисовал круглый пруд с островком. Бесспорно, это место в нашем саду одно из самых красивых! Нам повезло, что первым руководителем и создателем сада был такой крупный ученый и понимающий в искусстве человек, как Николай Васильевич Цицин. С самого начала в саду были заложены разные направления исследований, и благодаря этому он стал ведущим научным центром. Основатели сада поставили перед сотрудниками задачу: находить в природе ценные растения, переносить их в сад, здесь выращивать и вводить в разряд культурных. Могу даже привести пример последних лет: у нас прекрасная коллекция абрикосов, которые плодоносят... К сожалению, собрать урожай очень трудно...
- Почему?
- Посетители все съедают!
- По-моему, вас это не очень огорчает! Неужели абрикосы вызревают в наших условиях?!
- Приходите - увидите! В Подмосковье можно выращивать прекрасные абрикосы... А с похитителями все-таки мы боремся: часть коллекции перенесли в один из монастырей, деревья там в безопасности. Хочу еще раз подчеркнуть: авторитет Главного ботанического сада поднимался в первую очередь благодаря большим исследовательским работам, которые велись и ведутся.
- Начинал их, наверное, академик Цицин?
- Бесспорно! Он работал в области отдаленной гибридизации. В литературе иногда можно встретить утверждения, что при Сталине академик Цицин обещал создать многолетнюю пшеницу и на этом поднялся. Но подобное могут утверждать лишь те, кто мало знаком с нашими работами. Я пришел в аспирантуру в 1954 году. Уже тогда были сорта М-2 и М-4. К сожалению, они плохо зимуют, в первый год вымерзают на 40-50 процентов. Тем не менее создан новый вид, который в природе не существовал.
- И все же в практике этих сортов нет?
- У нас появились "промежуточные" гибриды. Их можно использовать на корм скоту, но к осени растения все равно дают зерно!.. Это весьма необычные сорта, и то, что они появились, конечно же, заслуга нашего первого директора. Когда я слышу обвинения в его адрес, то мне обидно.
- Цицин работал в "эпоху Лысенко", который, как известно, поначалу поддерживал работы по ветвистой пшенице?
- Возможно, какая-то доля правды в упреках Цицину и есть, но в тридцатые годы многие поддерживали идеи Лысенко, в том числе и Николай Иванович Вавилов. Цицин тоже какое-то время увлекался этими идеями, но потом совершенно отошел от них. В последние годы Лысенко и Цицин участвовали в заседаниях экспертного совета ВАКа, но садились так, чтобы не видеть друг друга... Мало кто знает, что у Николая Васильевича в Горках Ленинских были посевы пшениц. Однако, когда отношения с Лысенко обострились, тот приказал запахать поля Цицина, и его двадцатилетний труд был уничтожен. Так что Лысенко расправлялся со своими противниками весьма жестко, а подчас и жестоко... Николаю Васильевичу пришлось создавать новое опытное хозяйство "Снегири", которое действует у нас и сегодня... В Отделе отдаленной гибридизации, созданном Цициным, работают его ученики и последователи...
РЕПОРТАЖ ИЗ ПРОШЛОГО (продолжение)
- Из крохотного зернышка вырастает яблоня. Год за годом она приносит плоды. Это нас не удивляет. А почему одно зерно пшеницы не может несколько лет давать урожай?
- Главная причина: пшеница очень плохо переносит морозы, - говорит академик Цицин. - По-настоящему зимостойкой пшеницы нет. И тем не менее нам удалось сделать то, на что природа неспособна!
Николай Васильевич протянул мне колос многолетней пшеницы.
- В 1961 году ее посеяли, она благополучно перезимовала, и следующим летом был получен первый урожай. На второй год перезимовало 85 процентов посевов, а в минувший - более шестидесяти. Три раза одно зерно давало колос! Это совершенно новый вид пшеницы. У нее 56 хромосом, а не 42, как у обычной "мягкой" пшеницы. Многолетняя пшеница - близкая родственница зерно-кормовой пшеницы. Нами выведено много сортов, лучшие из них - ППГ-1336 и ППГ-1338. У них в первую очередь созревает колос, а стебель - несколько позже. Сначала такая пшеница дает зерно, а потом ее можно косить на сено. После уборки урожая и покоса стерня вновь отрастает - можно пасти скот... Пшеница превратилась из чисто зерновой культуры в зерно-кормовую...
- А сколько всего растений на Земле?
- На планете 300 тысяч видов высших растений, из них определено порядка 250 тысяч. Тем не менее эксперты считают, что если сейчас не принять экстренные меры по сохранению биоразнообразия планеты, то в ближайшие сто лет две трети существующих высших растений исчезнет... Не забывайте, что мы еще не изучили 50 тысяч видов, не знаем, полезны они или нет... Профессор Головкин, к примеру, считает, что каждое десятое растение, то есть 30 тысяч, обладает лекарственными свойствами. Поэтому потеря любого вида может быть невосполнимой.
- Какие работы в ботаническом саду, на ваш взгляд, наиболее интересны?
- Мне трудно выделить какое-то одно направление. У нас осуществляется целый комплекс исследований, и каждое из них необходимо. Причем эти работы трудные, очень тонкие. То, над чем природа трудилась столетиями, ученым иногда приходится делать за несколько лет. К примеру, "перенос" растений из дикой природы в культурную среду. Надо внимательно следить, как меняется фотосинтез и так далее... У меня лаборатория иммунологии растений. Это изучение защитных свойств растений. В общем, то же, что и у человека... И не менее сложно!
- Вы произнесли такую фразу: "Мы работаем с природой". А есть ли у вас растения, которых уже нет в природе? Сохраняете ли вы редчайшие растения, как в инкубаторе?
- Конечно. У нас есть коллекция "редких исчезающих".
- Необычное название!
- Но точное... Наша коллекция "редких исчезающих" насчитывает 300 видов. Это те растения, которые растут в естественных условиях. Есть еще тропические растения из Африки и Латинской Америки, которые находятся в оранжереях. В природе вы их уже не встретите, а найдете только где-то в заповедниках. Они занесены в Красную книгу. Но надо иметь в виду, что сохранение таких растений в условиях ботанического сада все-таки искусственное. Ботаники говорят: "Нужно держать растения внутри природы", - и в этом, бесспорно, одна из главных задач сохранения окружающей среды. Два года назад в Кейптауне прошел конгресс ботанических садов, на котором ставился вопрос о сохранении видов. Там была названа любопытная цифра. Оказывается, во всех ботанических садах сегодня хранится порядка трети существующих на Земле видов растений, то есть около 100 тысяч. Эту цифру нужно увеличить в три раза, чтобы вся флора планеты сохранялась в искусственных условиях.
- Разве это возможно?
- Любую задачу можно решить, если ее разумно поставить... На конгрессе в Кейптауне разгорелся спор на эту тему. Противники заключения всех растений в ботанические сады утверждали, что нельзя вырывать растения из естественных условий... Впрочем, есть еще одно направление сохранения растений, оно родилось лет двадцать назад. Речь идет о биотехнологии. Вы можете хранить растения в "банках семян" при низких температурах.
- Этакие инкубаторы семян?
- Да, и они у нас есть. Мы закладываем "семена на будущее". При этом необходимо вести тщательные исследования: полежали семена при низких температурах, нужно проверить, насколько всхожесть у них сохранилась...
- Холод не убивает все живое?
- Нет, семена сохраняются... Ну и, наконец, третье направление "заботы о будущем" - это культуры тканей.
- Поясните, пожалуйста.
- Сохранение генофонда в культуре тканей в пробирках. Но опять-таки нужно их изучать: нет ли мутационных процессов, сохраняется ли жизнеспособность?
- Природа в пробирках?!
- Ничего не поделаешь: если хочешь заботиться о будущем, о сохранении зеленого покрова нашей планеты, надо развивать все направления. Тут ошибки непоправимы... А проблемы очень сложные. Представим, что мы двадцать лет храним растение в пробирке, потом пытаемся ввести его в природную среду, а популяция уже изменилась. Растение может погибнуть... Так что методы сохранения видов, которые мы используем, это все-таки резервный вариант, а главный - сохранение природной среды.
- Мне кажется, что круг научных проблем, которыми занимается ваш сад, очень широк.
- Именно поэтому он вошел в число лидеров!.. Мне приходится часто разговаривать с чиновниками. К примеру, правительству Москвы я доказываю, что нужно выделять средства нашему ботаническому саду. А в ответ слышу: "Переходите из Академии наук к нам, тогда и будем финансировать!" Я объясняю, что этого нельзя делать. И привожу в пример ботанический сад Токио, который находится на полном обеспечении города, а это большие деньги. Я видел, какую там построили оранжерею, - нам такая только может присниться! В общем, прекрасный сад, и он пользуется большим успехом... Но в Токио есть еще один небольшой ботанический сад при университете. О нем почти никто не знает, однако именно его директор избран президентом Ассоциации ботанических садов планеты, потому что здесь ведется большая научная работа и обучаются студенты... Вот я и говорю московским чиновникам: "Вы станете давать деньги, но однажды скажете: зачем вам хранить гербарий с полумиллионными образцами? Или предложите сделать экспозицию розария не из двух тысяч сортов, а из трехсот".
- Почему такие цифры?
- Триста сортов мы показываем посетителям. Разумный руководитель скажет, что нужна вся коллекция, а чиновник потребует оставить всего два десятка сортов, мол, этого вполне хватит.
- Можно не продолжать: чиновник в России не должен стоять над наукой!
- Но он старается... Сейчас создается заповедный округ в нашем районе Москвы, и сад в него входит. Ко мне обращается чиновник и требует, чтобы я дал план на перспективу. Я спрашиваю: "А что вы подразумеваете под понятием "перспектива"?" Он отвечает: "Мне нужно знать, какие площади у вас трогать нельзя, а какие можно". Я понимаю, что речь идет о строительстве коттеджей.
- Неужели к вам приходили с такими предложениями?!
- И не раз! Был случай, когда мы попросили помощи у банков. Они откликнулись сразу же, но с одним условием: денег дадим, но по периметру сада построим коттеджи. Когда же я объяснял "спонсорам", что подобное невозможно, у них сразу интерес к нам пропадал. Да и у чиновников тоже... Я прекрасно понимаю, что стоит уступить хотя бы чуть-чуть, меня тут же "раздавят". Ведь нечто подобное случилось с ВВЦ. Когда-то это был единый ансамбль. И Главный ботанический сад и Выставка достижений народного хозяйства СССР создавались Николаем Васильевичем Цициным, он был директором и там и тут... Недавно на заседании правительства обсуждалась ситуация с ВВЦ, и каждый второй выступающий говорил, что Главный ботанический сад свое лицо сохранил, а ВВЦ превратился в торговую ярмарку.
- Мне кажется, сам факт торга: "Мы вам поможем, если вы дадите место под коттеджи" - многое говорит о времени, в котором мы живем, и об отношении чиновников и новой русской элиты к науке, не так ли?
- В позапрошлом году случился ураган, тогда около 400 деревьев в саду вырвало с корнем. До сих пор мы ликвидируем последствия той беды... А в 1999 году пережили еще одну напасть. 7 июля в нашем районе выпал град размером с куриное яйцо. Оранжереи у нас занимают два гектара, приблизительно треть верхних стекол в них разбилась. Это была трагедия... Как восстанавливать? Откуда брать деньги? Погибала фондовая оранжерея с шестью с половиной тысячами наименований растений, некоторым из которых было по несколько сотен лет. Я тут же обратился к руководству Академии наук, к ее президенту и первому вице-президенту. Академики Осипов и Месяц, конечно же, меня сразу поняли. В Академии наук еще в советские времена непременно подчеркивали, что нужды ботанического сада - это "святое дело". И сейчас такое же отношение, иногда даже могут "попридержать" академические институты, а нам стараются помочь. И тут родная Академия дала нам два миллиона. Но чтобы закрыть оранжереи, надо было три с половиной. Мы написали письма и в правительство, и в министерство финансов, и Лужкову... Но ждать ответа не стали, сразу же начали восстанавливать оранжереи. Я с ужасом думал: чем расплачиваться буду? Но все-таки Академия и Министерство науки дали деньги, и это спасло ботанический сад.
- А федеральное правительство и Москва?
- К сожалению, они денег не дали... Но произошел трогательный случай. О нашей беде рассказал один из телеканалов. Показали разбитую крышу оранжереи и взяли у меня интервью. Я сказал, что деньги нужны сейчас, чтобы до октября восстановить оранжереи, а позже я смогу только нанять бульдозер, чтобы снести их... На следующий день ко мне пришел пожилой мужчина, сказал, что они с дочкой решили помочь саду, и протянул сто долларов. Это был рабочий с завода "Серп и молот". Я попытался отказаться, но он все-таки настоял на своем...
- Других поступлений не было?
- Нет. Но этот случай меня очень тронул. А ведь ни один чиновник не поинтересовался нашими делами. В октябре в ответ на мое письмо Лужкову раздался звонок из мэрии - интересовались, что с оранжереями. Сказал, что уже восстановили, но я весь в долгах, нужно полтора миллиона. Мне перечислили пятьсот тысяч с условием, что эти деньги я имею права потратить только на посадку растений, а не на ремонт оранжерей. Но как я буду сажать растения в ноябре?!
- Неужели никто так и не пришел на помощь?
- Когда Главному ботаническому саду было 50 лет, я разослал письма в сорок банков, ни один из них не откликнулся. Ни одна коммерческая организация не помогла нам. Так что, когда говорят о "благородном" бизнесе в России, я не верю в это!
- Но что греха таить, и к ученым немало претензий: вы тоже часто свои обещания не выполняете, чем очень расстраиваете чиновников, причем самых высших. К примеру, обещали вырастить такие чудо-гибриды, которые полностью обеспечат страну хлебом. Где же они?
- Очевидно, вы имеете в виду тритикале?
- Простите, а что это такое?
- Гибрид пшеницы и ржи: "тритикум" по-латыни - пшеница, а "кале" - рожь (об этой культуре см. "Наука и жизнь" № 5, 1974 г. - Прим. ред.).
- Точно! На пленумах ЦК КПСС слово "тритикале" звучало чаще, чем "коммунизм"!
- Тритикале есть в нашем хозяйстве. Очень продуктивная культура. Мы получали урожай по 120 центнеров с гектара. К сожалению, зимостойкость тритикале пониженная, поэтому выращивать ее нужно южнее. Но для этого необходимо наладить семеноводство... А что касается обещаний, то чаще всего селекционеры и ученые верно прогнозируют будущее, в том числе и создание новых сортов, но, к сожалению, редко их достижения используются в практике. И это уже беда общества, в котором они живут и работают.
РЕПОРТАЖ ИЗ ПРОШЛОГО (финал)
В рабочем кабинете академика Цицина опять-таки много снопов по стенам, а на столе - ящики с колосьями.
- Хотите еще одно "чудо"? - улыбается ученый и протягивает мне колос, похожий на метелку пырея. - Не смотрите, что он такой невзрачный, это действительно чудо-колос, сорт "усатая пшеница". Очень уж мягкие у нее усы, поэтому и название такое. Если высевать три с половиной центнера зерна на гектар, то на поле вырастает зеленая щетка. Она закрывает землю, сорняки забиваются, гибнут. Урожай очень высокий!
... Свой репортаж из Главного ботанического сада АН СССР я завершил тогда такими словами:
"Сорок лет своей жизни посвятил Николай Васильевич отдаленной гибридизации. Его работы - гордость нашей биологической науки. Нужно отдать должное труду ученого. Но этого мало. Надо помочь ему, помочь не только в кадрах, в оборудовании, но и в организации нескольких опорных пунктов в стране. Тогда созданные в Главном ботаническом саду новые сорта и формы сельскохозяйственных культур будут быстрее перекочевывать на поля".
Много лет прошло с тех пор, а эти слова столь же актуальны и сегодня!
- Лев Николаевич, если можно, приведите примеры того, как вы чисто научные исследования реализовали в практике.
- За почти полувековую историю Главного ботанического сада Академии наук таких примеров было, конечно же, много. Я даже не смогу перечислить их. Остановлюсь лишь на тех, которые, на мой взгляд, дают представление о работе наших сотрудников. Обязательно нужно упомянуть о пшенично-пырейных гибридах. Они широко пошли от Прибалтики на юг и по всей Нечерноземной зоне. Это большое достижение. У нас есть, к примеру, сливо-алычевые гибриды. Плоды достаточно вкусные. Но половину коллекции растащили. В "Снегирях", где она выращивалась, не было охраны. Хищения у нас очень большие... Другой пример. Из Средней Азии привезли люцерну. Оказалось, что здесь она более продуктивна, чем там! Начали разбираться: как такое может быть? Выяснилось, что когда-то эту культуру "перенесли" на юг из средней России, но забыли об этом. Люцерна вновь возродилась у нас... Кстати, многие кормовые культуры начинали свой путь на поля из нашего сада. Плюс к этому лекарственные растения... Нет, невозможно даже перечислить все!
- А Москве вы помогаете? Столица вправе требовать от вас участия в ее озеленении, не правда ли?
- Я выступал на заседании правительства Москвы и привел такой пример. Все, конечно, видели тюльпаны у стен Кремля. Они - результат нашего сотрудничества с ассоциацией голландских цветоводов. 15-20 сортов тюльпанов в Голландии носят русские имена - это все совместные работы. К сожалению, теперь связи между нашими странами практически прекратились. За экспертной оценкой к нам не обращаются, а потому закупают наиболее дешевый, а значит, плохой посевной материал, даже зараженный разными болезнями... Раньше мы не имели права привезти без проверки ни одной луковицы, или ее надо было выдерживать в карантине два года. А теперь разве кто-нибудь контролирует этот поток? Итак, мы дали Москве прекрасные тюльпаны. То же самое можно сказать и о розах. Наша коллекция - две с половиной тысячи сортов роз. К сожалению, теперь она будет уменьшаться. Дело в том, что раньше мы укрывали их лапником, делали металлический каркас, обтягивали его вощеной бумагой, сверху накрывали поролоном и полиэтиленом. Сейчас еле-еле хватает денег на лапник. Если будет крепкий мороз, то такое укрытие не спасет, и полколлекции погибнет... Так что молимся, чтобы сильных морозов в Москве не было.
- А надо ли держать такую большую коллекцию в Москве, ведь в России есть более теплые южные районы?
- Очень хорошая коллекция роз была в Никитском ботаническом саду. Но она сильно пострадала от засухи... Конечно, можно куда-то "переправить" нашу коллекцию, но, честно говоря, многие ботанические сады занялись коммерцией, и я думаю, что в нынешних условиях надежнее все-таки держать ее у себя. Недавно приезжали к нам немцы и очень удивлялись, что такая большая коллекция роз существует в столь суровых условиях. На самом деле - это еще одно достижение нашей науки...
- Мы говорили об озеленении Москвы...
- В Москве сейчас растет порядка ста видов растений, мы же рекомендуем в шесть раз больше! Однако наши работы не востребованы. Питомники предпочитают "гнать" привычные тополя и березы, а наши саженцы чаще всего отправляются на дачи и в правительственные особняки. Мы предлагали правительству Москвы создать в "Снегирях" питомник нашего элитного материала, но пока этого нет... Я понимаю, что проблем в Москве хватает, но если город располагает таким прекрасным ботаническим садом, то нужно им пользоваться и заботиться о нем по-настоящему.
- Академия наук поддерживает научные исследования Главного ботанического сада, а город должен обеспечивать его жизнедеятельность?
- У нас только поливочный водопровод длиной 50 километров, и половина его уже гнилая. Три километра кабелей были проложены в 1953 году, они нуждаются в замене.
Дороги в ухабах и рытвинах, их тоже нужно ремонтировать. Так что "болячек" очень много, и город должен помогать их ликвидировать.
- Но вы ведь можете и сами зарабатывать?!
- Самофинансирование идет за счет продажи билетов и посадочного материала. У нас есть небольшой питомник, где растения на продажу выращивают в контейнерах... В общей сложности приблизительно 20 процентов от нашего бюджета мы зарабатываем сами. В основном за счет продажи кустарников, пионов, тюльпанов...
- А цены?
- Мы не можем поднимать их, потому что Главный ботанический сад - государственное учреждение. Очень часто у нас скупают материал разные коммерческие организации, а затем перепродают его.
- Может быть, вам стоит расширить эту деятельность?
- Не имеет смысла, так как в любом случае мы не сможем конкурировать со специализированными фирмами. Они занимаются монокультурой, а у нас сотни видов растений, и с каждым из них надо повозиться. Если я начну участвовать в рыночной борьбе, то загублю сад. Человек слаб, а искушений много... Пару лет назад, проводя "воспитательную работу" среди сотрудников, я напомнил им о том, как в блокадном Ленинграде спасали коллекцию Н. И. Вавилова. А потом подумал: что же это я говорю? В Ленинграде люди знали, во имя чего погибают... А сейчас? Наш сотрудник получает шестьсот рублей в месяц, а рядом воруют миллионы. Как его убедить, что продать одно растение за пятьсот рублей новому русскому - это грех! Наверное, сейчас у людей вырабатывается иная мораль, и где провести грань между "нельзя" и "дозволено", сказать очень трудно. Нет, в обществе не должно быть двойной морали, от этого множество наших бед.
- Значит, самофинансирование не получается? Я хочу это подчеркнуть для чиновников, которые почему-то убеждены, что все остальные должны зарабатывать деньги, а они только их получать.
- Чтобы Главный ботанический сад перешел на полное самофинансирование, надо не косить газоны, а засаживать их картошкой! Но в этом случае сада уже не будет...
- Оставим эту тему. Скажите, как у вас нынче развивается международное сотрудничество?
- До 1990 года были очень тесные контакты с американцами. Мы обменивались экспедициями, привозили из-за океана колоссальные гербарии и живые растения. А они ездили по Сибири, очень хотели попасть на Дальний Восток, но их не пускали из-за закрытости тех мест. После 1990 года начался так называемый "безвалютный обмен", но вскоре и он прекратился, так как средств у нас нет. Было хорошее сотрудничество с немцами, французами. Сейчас мы встречаемся только на международных конференциях, да и то каждая такая поездка проблематична: ведь деньги приходится собирать по разным фондам, ассоциациям. А полностью прерывать контакты с зарубежными коллегами нельзя, их отсутствие гибельно для науки.
- Бытует представление, что ботаник - это герой XIX века. Обычно его изображают с сачком в руках. В XX веке эта профессия перешла в разряд непрестижных, она, говорят, удел чудаков. У вас есть возможность выступить в защиту ботаники, объяснить, почему она будет нужна в XXI веке?
- Одно время в аспирантуру никто из молодых людей не шел. Сейчас ситуация изменилась к лучшему, хотя до "хорошего" еще очень далеко... Итак, слово о ботанике. Вся биология, в том числе и молекулярная, и биотехнология, основана на ботанике. Она - древо жизни... Разве к этому надо что-либо добавлять?!
- Пожалуй, этого вполне достаточно.
