ВОЛШЕБНИК РУССКОЙ СЦЕНЫ

Д. РОДИОНОВ, заместитель генерального директора Большого театра.

Мир закулисного пространства представляется зрителю таинственным и загадочным: закулисье редко открывает свои секреты, оно манит, завораживает и не позволяет разоблачать себя. Театр должен оставаться другой реальностью, в которую можно погружаться, подчиняясь ее законам, но не диктуя ей свои. Кто они, творящие эту реальность, обладающие даром создавать чудеса - полеты на сцене, низвергающиеся водопады, пожары и землетрясения? Имена этих уникальных мастеров зачастую неведомы зрителю, но без них невозможно представить легендарную историю Большого театра, который в этом году отмечает свое 225-летие.

Пролог к балету Цезаря Пуни 'Дочь фараона'. Постановка 1862 года.
Палаты Берендея из оперы П. И. Чайковского 'Снегурочка' (эскиз). 1876 год.
Карл Федорович Вальц (1846-1929) - талантливый машинист сцены и декоратор, 65 лет проработавший в Большом театре.
Эскиз декорации одной из сцен оперы Вольфганга Моцарта 'Дон Жуан'. Постановка 1882 года.
Эскиз декорации 'Плавучего острова' к балету Цезаря Пуни 'Наяда и рыбак' (1898 год).

Можем ли мы представить, что был когда-то в Большом театре человек, которому Чайковский доверял сценическое воплощение своих произведений? Брал, по сути, в соавторы премьеры "Лебединого озера"?..

Карл Федорович Вальц, главный декоратор и машинист Большого театра, автор тысячи театральных эффектов, в своих мемуарах вспоминает об этом уникальном факте несколькими скупыми строками: "При постановке балета П. И. Чайковский принимал живейшее участие в его декорационном оформлении и много беседовал об этом со мной. Особенное внимание было уделено Петром Ильичем финальному акту. В сцене грозы, когда озеро выходит из берегов и наводняет всю сцену, по настоянию Чайковского, был устроен настоящий вихрь - ветки и сучья у деревьев ломались, падали в воду и уносились волнами. Эта картина удавалась очень эффектно и занимала Петра Ильича. После грозы, для апофеоза, наступала заря, и деревья под занавес освещались первыми лучами восходящего солнца".

Видимо, замысел композитора был исполнен с излишним воодушевлением - во всяком случае, так показалось критику Кашкину: из-за шума "мощной театральной техники совершенно не было слышно музыки". Парадокс в том, что свои упреки критик должен был бы адресовать не машинисту сцены, а Чайковскому, по инициативе которого Вальц устроил на сцене "подлинную бурю"… Композитор не предполагал последствий своей "опрометчивости", когда доверял сценическую судьбу созданного им произведения превосходному мастеру театральных чудес, по его же словам, "высокоталантливому московскому мастеру".

Имена, подобные Карлу Вальцу, остаются в мире закулисья. Их творения, находки, прозрения моментально входят в сценическую практику и растворяются в ней так, словно были всегда. Да и само служение в театре, как правило, с ранней юности и всю жизнь не предполагает всеобщего признания. Светлые лучи этого признания ощущались разве что на бенефисе, оговоренном в контракте, - Вальц обычно получал его в первое воскресенье Великого поста (время отнюдь не театральное). И тут "официальный маг" Большого Императорского театра давал волю своей фантазии. Как-то раз в "Полете валькирий" Вагнера (впервые показанном в его бенефис) цирковые наездницы на живых лошадях уносились в облака. В другой раз сцена превращалась в волшебный сад с водопадами, фонтанами, тропическими растениями, партером живых цветов в виде ковра с разнообразнейшими арабесками.

Успех бенефиса превосходил все зрительские ожидания, но бенефициант, за вычетом громадных расходов, уходивших на сценические эффекты, получал копейки. Однако восторги публики искупали все. На праздновании 50-летия службы Вальца в 1911 году произошел инцидент, ставший еще одним аккордом торжества. Накануне вышло распоряжение дирекции Конторы Императорских театров: чествовать работников монтировочной части только при закрытом занавесе. Но публика потребовала поднять занавес и устроила овацию юбиляру.

Его судьба не таит в себе головокружительной интриги. "65 лет в театре" - так назвал Карл Вальц свои мемуары, определив названием и свое предназначение, и ту силу, которая позволяла ему этому предназначению смиренно следовать. Долгий-долгий путь, с поразительными встречами, со сменой эпох… И каждый день - театр, сцена, сметы, расходы, споры с подрядчиками, администрацией. И - премьеры, премьеры, которых не счесть, и к каждой из них, 65 сезонов подряд, в той или иной степени причастен Карл Вальц.

Он был сыном обрусевшего немца, который начинал свой артистический путь капельмейстером крепостного оркестра и дослужился до почетной должности главного машиниста Мариинского театра.

Продолживший театральную династию Карл в своих мемуарах напишет о встречах с великими современниками - Островским, Ермоловой, Шаляпиным, Коровиным - и совсем мало о себе. Театральные прожекты, ставшие революционными в развитии сценической техники, - будь то замена масляного освещения газовым или химического дыма паром, введение новой системы подъема декораций - упомянуты в воспоминаниях несколькими строками, о собственной роли в их осуществлении не сказано почти ничего. Но сколько восторженных слов в адрес реформаторов сцены: директора Императорских театров И. А. Всеволожского, балетмейстера А. А. Горского… Видимо, интуиция художника всегда приводила Карла Вальца к тем, кто мог обновить театральные формы, не покушаясь на традиции, а только "переводя" их на современный сценический язык. Пример тому - конфликт среди художников-оформителей, невольным участником которого стал Вальц.

Усилиями В. А. Теляковского, управляющего Московской Конторой Императорских театров, в Большой были приглашены для оформления спектаклей художники-станковисты, среди которых самым талантливым и выдающимся мастером был Константин Коровин. Для штатных декораторов это послужило сигналом, что их первенство заканчивается. Более того, меняется стиль отношений между постановщиком спектакля и художником.

Положение дел в этой сфере к тому времени сложилось до крайности ненормальным: декораторы делали оформление спектаклей самостоятельно, а постановщики принимали его и работали уже в готовом оформлении. Доходило до абсурда. Так, А. П. Ленский, знаменитый актер и режиссер Малого театра, обращается к А. Ф. Гельцеру, оформлявшему его постановку, с просьбой показать рисунок декораций: "Мною руководит не простое любопытство полюбоваться Вашим художественным произведением, но и крайняя необходимость, т.к. я ставлю эту пьесу. Я желал бы зрело обдумать все и просить Вас, пока вы еще не начали работы, может быть, что-либо незначительное изменить или прибавить..."

Мастера "старой закалки", понятно, рассчитывали на поддержку Вальца, но "я никак не мог будировать против таких художников, как Коровин и Головин, искусство которых мне всегда было близко и дорого. Новые художники на первых порах относились ко мне с недоверчивой подозрительностью, но, убедившись, что я не только не чиню им препятствий, но даже способствую их работе, быстро переменили ко мне отношение, а впоследствии даже сделались близкими моими приятелями…" - писал он в своих мемуарах.

Можно ли назвать карьерой те ступени профессионализма, постижения ремесла, которые он последовательно преодолевал? В возрасте 15 лет он был принят в Большой театр помощником машиниста - 3 октября 1861 года. В августе 1867-го получил звание декоратора. После смерти отца Карл - совсем молодым - становится главным машинистом и декоратором Большого театра. В 1900-м был переименован в машинисты-механики, пользуясь правами артиста 1-го разряда. И в этом же году Вальцу поручено общее руководство всей машинной частью и организация изготовления новых и поправка старых декораций Большого, Малого и Нового московских театров.

Современники высоко ценили талант Карла Вальца, называя его "магом и волшебником". В Париже, после спектаклей знаменитых "Русских сезонов", его окрестили "русский Калиостро". Это смешило знавших Карла Федоровича - основательный и почтенный домохозяин менее всего походил на "авантюриста" Джузеппе Бальзамо. Но его таланты в знании "химических чудес" (что для простого обывателя всегда сродни алхимии) позволили парижским журналистам окрестить его именно так.

Александр Бенуа, вспоминая о "Русских сезонах", пишет: "Особенно удачным получилось то усовершенствование или "украшение", на котором настоял маг и волшебник машинист Вальц. Это усовершенствование заключалось в том, что вместо небольшого среднего фонтана, бившего в петербургских "садах Армиды", здесь, в Париже, к концу второй картины вздымались две гигантские водяные пирамиды. Не только вид этих серебристых и пенистых масс производил на фоне темной зелени чарующее и необычайно "освежающее" впечатление, но и самый плеск воды как-то поэтично сочетался с музыкой…" В Париже Карла Федоровича пожаловали знаком золотых пальм "Officier de l'instruction publicque".

Талант Вальца был неизменно подчинен службе в театре - "служению", как сказали бы сегодня. Скрупулезная, повседневная, педантичная служба, вобравшая в себя талант, сейчас воспринимается как фанатичная преданность своему делу. Возможно, такой "фанатизм", заставлявший оставаться вне времени и вне политики, и помог ему уцелеть в лихолетье. При советской власти почтенный маэстро был удостоен звания "Заслуженный машинист-механик" (едва ли не для него созданного), распоряжение о присвоении которого подписал сам нарком Луначарский.

26 марта 1922 года театральная общественность Москвы отметила 60-летний юбилей службы главного машиниста-механика. На сцене его родного театра и в его честь выступали такие корифеи, как Станиславский, Собинов, Нежданова, Малый театр представляли великие Яблочкина, Гоголева, Южин, Садовский, Остужев, Рыжов. А в финале была представлена последняя картина балета "Корсар" Адана - знаменитая "Гибель корабля", сотворенная самим Вальцем. Хореография Горского в юбилейный вечер отошла на второй план перед картиной почти натуральной морской трагедии, разыгравшейся на глазах воодушевленной публики…

Вальц прослужит в театре до 1927 года, перейдя на почетную должность консультанта-механика машинно-декорационного отделения (сверхштата). В 1929 году, на 84-м году жизни, Карла Федоровича не стало. Его похоронили 6 апреля на Немецком (ныне Введенском) кладбище. Могила пока не найдена…

Карл Вальц не был театральным художником-оформителем спектакля в современном понимании этой профессии. Он был декоратором романтического театра. Образование получил непосредственно из рук мастеров: своего отца, ставшего после пожара Большого театра в 1853 году во главе его механической части, знакомых отца - профессора живописи Королевского оперного театра в Дрездене Отто Рама и профессора королевских берлинских театров Карла Гроппиуса. От природы наделенный многими талантами, он обладал большими познаниями в механике, пиротехнике, чутко и с воодушевлением воспринимал любое проявление таланта у других.

Большой театр, вспоминающий в свой юбилейный сезон тех, кто составил его славу, посвятил Карлу Вальцу спектакль "Щелкунчик". В один из январских вечеров, как и в давние времена, над легендарной сценой вновь воссияло это скромное и драгоценное имя.

Другие статьи из рубрики «Исторические портреты»

Детальное описание иллюстрации

Карл Федорович Вальц (1846-1929) - талантливый машинист сцены и декоратор, 65 лет проработавший в Большом театре. Он обладал незаурядными познаниями в области механики и пиротехники. Славу ему принесли постановочные эффекты - водопады, морские бури, восходы и закаты Солнца, грандиозные пожары с рушащимися замками...
Эскиз декорации 'Плавучего острова' к балету Цезаря Пуни 'Наяда и рыбак' (1898 год) - один из примеров того, как постановщикам спектакля приходилось решать трудную задачу: заставить зрителя поверить в то, что перед ним на сцене плещется вода. (Акварель из Музея Большого театра.)
Портал журнала «Наука и жизнь» использует файлы cookie и рекомендательные технологии. Продолжая пользоваться порталом, вы соглашаетесь с хранением и использованием порталом и партнёрскими сайтами файлов cookie и рекомендательных технологий на вашем устройстве. Подробнее