Лето 1941 года. Школьный выпускной бал. Надежды... Мечты... Все рухнуло. Началась война. Ребят наших мобилизовали. Девушки - кто пошел на работу, кто поступил учиться, кто эвакуировался, кто побежал в военкомат с заявлением: примите, хочу защищать свою Родину. Мы с Любой тоже подали такие заявления. И вскоре пришло время для девушек-добровольцев. 20 тысяч москвичек стали бойцами. В апреле 1942 года прислали повестки и нам с Любой.
На призывном пункте в райкоме комсомола Советского района города Москвы происходило распределение: кого в штаб полка, во взводы управления, в аэростатчики и прожектористы, в разведчики, связисты, слухачи... Но все это было не для нас с Любой - мы хотели в зенитчицы, на батарею, хотели стрелять из орудий.
После карантина нас распределили по батареям.
...И вот мы, два десятка девушек, недружным разноперым - еще были в своем, гражданском - строем бредем по тропинке к ограде из колючей проволоки.
- Кто идет? - окликнул часовой.
- Это я, сержант Гришаев, новобранцев веду.
Обходим строение из свежевыструганных досок. Над дверью резная рамка с надписью: "Добро пожаловать, дорогие девушки!"
- Что это?
- Подарок вам, - отвечает сержант, - дамский туалет.
В действующих войсках 53-й зенитно-артиллерийской дивизии Центрального фронта противовоздушной обороны надлежит нам служить верой и правдой. Здоровенные крупнокалиберные 85-миллиметровые орудия теперь уже нашей 23-й батареи стреляли по фашистским танкам, когда враг был у Москвы, и продолжают бить по вражеским самолетам: ночью - заградительным огнем, днем - прицельным. Солдаты возле орудий с любопытством рассматривают нас, улыбаются, шутят: "Куда вас таких молоденьких прислали, из-под пушек гонять лягушек?". Нам было по 17-20 лет.
После принятия воинской присяги началась настоящая служба. Часть батарейцев была отправлена на передовую, а мы должны как можно быстрее освоить боевую технику и заменить их. Нам выдали обмундирование. Ну и смешные мы в нем были. Ведь тогда еще не существовало военной формы для женщин, и нас одели в солдатские брюки и кальсоны не по росту, в длинные шинели, а на ногах - американские ботинки с обмотками. Орудийщики не смеялись над нами, наоборот, всячески старались помочь обрести приличный вид: укорачивали длинное, учили накручивать обмотки и портянки, пришивать подворотнички.
Тут выяснилось: зря мы с Любой воображали, что будем палить из орудий: тяжелые затворы зениток и снаряды к ним оказались не по силам. Чем же нам, новичкам, придется заниматься? Первым делом нас подвели к какому-то прибору в виде длинной горизонтальной трубы, объяснили, что это дальномер. Он определяет дальность и высоту до цели, но работать на нем могут люди, обладающие особым стереоскопическим зрением. Из 20 человек только у двоих оказалось подходящее зрение: у Тони Давыдовой и у меня. Нас с Любой разлучили: ее и еще семерых девушек определили на ПУА-30 - прибор управления зенитно-артиллерийским огнем, Тоню и меня - дальномерщиками, остальных - связистами, разведчиками, слухачами и еще одну девушку - Анку Соловьеву - пулеметчицей. Командир батареи капитан Гурин огласил на вечерней поверке приказ о распределении специальностей и предупредил, что сам лично будет экзаменовать по уставам, по знанию матчасти орудий и приборов и умению быстро и четко работать на них.
"Весть о приходе в войска ПВО девушек была воспринята настороженно. Многие, особенно кадровые командиры, не могли и представить себе, как будет выглядеть присутствие "слабого пола" на огневых позициях, в суровых условиях боевой обстановки. Справятся ли девушки с военной "премудростью", которая испокон веков была уделом мужчин? Но вот прошло 3-5 месяцев учебы, боевой работы и - тревоги оказались напрасными. Девушки почувствовали свои силы и возможности. Вскоре они показали пример хорошего знания своего дела. В совершенстве овладели специальностью зенитчиц, "вносовцев", прожектористок и аэростатчиц", - писал командующий Московским фронтом ПВО Д. А. Журавлев.
На зенитных батареях обязательно должно быть непрерывное дежурство-днем, ночью, в дождь, в туман, в солнечную погоду. И обязательно те, кто в наряде, кто стоит на посту или сидит у своего агрегата, должны поглядывать на небо.
Разведчик, дежурящий с биноклем в руках на командном пункте, пристально вглядывается в глубину небес и, если он вдруг замечает там объект, докладывает начальству: такой-то самолет или, к примеру, воздушный шар, сигнальная ракета - красная или зеленая - летит таким-то курсом. Ну а если вражеский самолет- дежурный разведчик бьет жезлом по висячей рельсе, это значит ТРЕВОГА, "положение № 1". Весь личный состав сломя голову бежит к орудиям и приборам, расчеты занимают свои номера, а командиры отделений докладывают: "Первое орудие готово!", "Второе...", "Третье...", "Прибористы...". "Дальномер готов!" - кричит наш сержант Гришаев. И тут же приказ комбата: "Дальномер, высоту!"
Мы впились глазами в окуляры, разворачиваем трубу дальномера, ловим цель, совмещаем с ней риску и кричим: "Высота такая-то! Дальность такая-то!" Прибористы вращают маховички ПУАЗО, вводят в свой прибор управления зенитно-артиллерийским огнем нашу информацию и направляют орудия на цель.
- По самолету! Огонь!
Все это мы выучили до нашего первого настоящего боя, во время учебных занятий.
Вообще-то, бывали дни, когда немцами предпринимались налеты на Москву и объявлялись настоящие "положения № 1", но до нас самолеты не добирались: их обстреливали дальние батареи, а 6-й истребительный авиакорпус отгонял от столицы непрошеных гостей.
Иногда прилетали в Москву самолеты-одиночки со свастикой и с черными крестами. Мы замеряли расстояние до них -14 000 метров, а предельная дальность снарядов наших орудий - 10 000 метров. Однажды нашим истребителям удалось посадить такую машину. Оказалось, это летающая лаборатория, самолет-разведчик, оборудованный отменной оптикой и аэрофотосъемочной аппаратурой.
...В начале лета 42-го года, когда наш дивизион передислоцировали на запад, дальше от Москвы, частями воздушного наблюдения, оповещения и связи - службой ВНОС - было передано, что на отдаленных подступах к Москве строй фашистских бомбардировщиков, направляющихся к нашей столице, нарушен атаками советских истребителей. Часть самолетов повернула назад, беспорядочно сбрасывая бомбы, остальные держат курс на восток. Тревога! "Положение № 1"! Батарея изготовилась к бою. Поступили сведения, что бомбардировщики летят на разных высотах. Они уже подлетают к зоне артиллерийского огня нашей дивизии. Мы с Тоней Давыдовой в растерянности: как "давать высоту", если сразу несколько целей и на разных высотах?
- Держитесь, девчата! И не такое бывало! Протрите глазки и наденьте каски! - успокаивает нас сержант Гришаев. Мы нервно смеемся, но берем себя в руки. Сержант - наводчик, будет ловить цель. Я должна совмещать риску в окулярах с целью. Тоня стоит ко мне лицом с другой стороны дальномера, чтобы считывать с циферблатов показания высоты и дальности. Уже стемнело. Сержант включил батарейку для электроподсветки. Самолетов не видно, но шум моторов слышен. Сердце то замирает от страха, то начинает колотиться с какой-то возбужденной лихостью... Шум моторов приближается. В моих окулярах появляется светящаяся белая точка в лучах двух прожекторов. Я быстро совмещаю риску. Тоня хрипло кричит: "Высота семьсот метров! Дальность - 1200!" Вижу, что это "Хейнкель-Ш". Он пытается вывернуться из лучей прожекторов... Не получается. Команда: "Огонь! Огонь!". Громоподобные залпы четырех орудий! Гарь. Дым. Всполохи. По каске звякают осколки. Я вижу облачка разрывов у цели. И вдруг - черный хвост по небу... Протяжный визжащий звук, и взрыв вблизи батареи - "фугаска" с "хейнкеля"... Пронесло. Еще немного бы - и прощай, батарея... Осколки бомбы, комки земли падают на нас.
- Комбат ранен... Упал, - говорит Тоня, ей видно, а мы - спиной к КП.
Теперь другой голос командует огнем: лейтенант Ральников, командир огневого взвода заступил на место Турина.
К стрельбе по подбитому "хейнкелю" присоединяются соседние батареи. А у меня в окулярах уже другой самолет - "Ю-88", пикирующий бомбардировщик. Он маневрирует: то снижается, то взмывает ввысь... Ральников не требует "высоту", ему ясна ситуация.
- По "юнкерсу" прямой наводкой - огонь! - командует он.
Тут отличилась наша Анка-пулеметчица: она дала длинную очередь по "юнкерсу", когда он пролетал "бреющим" над батареей, хотя осколки "фугаски" ее тоже зацепили.
...Обгорелый хвост этого "юнкерса" потом решено было поставить в качестве трофея на нашей батарее.
А в ту ночь бой продолжался долго. Когда облака заволокли небо, батареи перешли с прицельного огня на заградительный. Каждая батарея била по своему квадрату.
Начало светать. К восходу солнца наступила тишина.
- "Положение № 2"! ОТБОЙ!
